Но какой же глупостью все это казалось мне теперь, когда я на себе испытала волю Божью! Когда все вокруг меня ясно свидетельствовало о том, что Он есть, что Он все контролирует, что Он с любовью творит свои миры… И поэтому я ответила отцу Бонифацию почти точно по Библии – может быть, у меня получилось несколько пафосно, но это было той истиной, которую я постигла самостоятельно, не только путем умозаключений, но и в результате некоего откровения в тот период, когда моя личность претерпевала кардинальные изменения…
И вот теперь я смотрю на спящего священника и все больше проникаюсь уверенностью в том, что Господь намеренно послал его сюда. Духовное наставничество – вот что нам необходимо. Любой народ, не имеющий крепкого стержня в виде духовных идеалов, рано или поздно выродится – и начнется все с распрей и анархии. Ведь сильных лидеров недостаточно для того, чтобы сохранять единство. И чем больше увеличивается количество тех, кто составляет народ, тем ощутимее становится необходимость дать этим людям такие морально-этические установки, которые действовали бы на их умы из поколения в поколение. Божки и идолы неизбежно уходят в прошлое, и на обломках темных культов, основанных на страхе и невежестве, восстает религия Любви. Вера в Бога-Творца, заботящегося о творении своем – только она способна освещать сердца сиянием Истины. Стройная, логичная концепция сделает наш народ непобедимым не только в физическом плане, она сделает дух его таким стойким, что никакие веяния не смогут повлиять на него…
И вот, апологетом и проповедником этой веры предстоит стать отцу Бонифацию – вожди, кажется, поняли это уже с самого начала. Все, что необходимо для выполнения этой нелегкой миссии, имеется с избытком в этом человеке. Живой ум, пытливость и жажда к познанию сочетаются в нем с самоотверженностью, горячая вера делает его дух неуязвимым. По сути, он – уникальная личность среди всех нас. Конечно, вожди как могли старались привить отличным друг от друга людям некие общие морально-этические представления, – но это могло работать до поры до времени. И потому появление в нашем племени потенциального духовного лидера стало как нельзя больше своевременным.
Что ж, пусть будет так! А я, если только мне будет позволено, стану помощницей отца Бонифация. Отныне между нами установилась некая связь, я отчетливо чувствую это. И еще чувствую, что все больше растет во мне жажда познания. Мне кажется, будто я нахожусь на пороге чудесных открытий…
2 сентября 2-го года Миссии. Воскресенье. Полдень. Окрестности Большого Дома.
Сергей Петрович Грубин, духовный лидер, вождь и учитель племени Огня.
Это был второй рейс к устью Гаронны – с момента неудачной попытки нападения римских легионеров. Перед тем как возобновить походы к устью, «Отважному» пришлось потратить два дня, совершая рейсы к Новой Бурдигале. С учетом погрузки и разгрузки, один рейс – один день. В ходе этих коротких челночных путешествий Сергей Петрович преследовал задачу вывезти все брошенное в бывшем лагере римское военное имущество. В основном вождей племени Огня интересовали палатки и шанцевый инструмент, но и остальное тоже не хотелось бросать, даже простую конопляную веревочку или литой бронзовый гвоздь. Все это имело определенную материальную ценность и подлежало вывозу и дальнейшему использованию.
Правда, эта задержка чуть не свела с ума Сергея-младшего и Катюху, которые изволновались из-за длительного отсутствия «Отважного». Мало ли что могло случиться во время плавания, да и успешное нападение на Большой дом неких враждебных сил не исключалось. И вот, когда коч, как ни в чем не бывало, вошел в знакомый заливчик, радости молодой четы не было предела, а уж рассказ о событиях последних нескольких дней и вовсе привел их в шок. Особо сокрушался Сергей-младший: мол, такое событие, почти что настоящая война, а меня там и не было. Беда, беда… В ответ Петрович сказал, что чует его сердце – это не последнее подобное происшествие, и в чем-то подобном Сергею-младшему еще непременно придется поучаствовать, а пока надо со всей отдачей работать на том участке, куда поставили. После этого он протянул список того, что теперь требуется грузить в первую очередь.
В окрестностях Большого Дома дела тоже шли, или, точнее, мчались галопом. Получив обратно свои палатки и шанцевый инструмент, римляне разбили временный лагерь за ручьем Дальним, прямо напротив поселка, похоронили своих убитых в длинной братской могиле на опушке леса, пересыпав тела древесной золой из очагов и негашеной известью, после чего приступили к строительству зимней казармы. Стройка эта велась на слишком скорую руку, в темпе «держи вора», поскольку к решению этой задачи римляне, обычно основательные, на этот раз подошли легкомысленно. По этому поводу сразу после возвращения из последнего плавания Сергей Петрович вызвал к себе Виктора де Леграна и при его посредничестве имел особый разговор со старшим центурионом Гаем Юнием Брутом.
– Приличной погоды, когда можно будет жить в палатках, осталось максимум на месяц, – сказал главный строитель племени Огня, осматривая ряды палаток и суетившихся на стройке легионеров, – а потом все, начнутся дожди, холода, за ними выпадет снег и ударят морозы. Пройдет еще два-три месяца – и тут будет погодка как на ваших альпийских перевалах зимой.
– Разве так? – удивился центурион. – Насколько мы слышали от проводников, зимы в этих краях не намного холоднее, чем в Риме. В палатках, конечно, будет неуютно, но мы же строим себе казарму, так что не вижу необходимости особо волноваться по этому поводу. Станет холодно – что-нибудь придумаем.
– Нет, вы не правы, уважаемый Гай Юний, – ответил Сергей Петрович, – края тут те же, но времена-то совсем другие. Вы уж поверьте нашему знанию. Сейчас на дворе стоит так называемый Ледниковый Период, когда климат значительно суше и холоднее, чем в ваши и наши времена. Сугробы в человеческий рост тут посредине зимы – самое обычное дело, также как и морозы, когда плевок замерзает на лету, не долетев до земли. Так что, если бы вы просто оказались предоставлены сами себе, то не дожили бы даже до зимнего солнцестояния. Местная зима убила бы вас с равнодушием профессионального палача, без ненависти и гнева, но зато с полной гарантией.
Немного помолчав, он добавил:
– Так что проект того легкого дощатого сарая с одной лишь маленькой печью, который вы тут себе нарисовали, можете выкинуть на свалку истории, потому что задолго до наступления весны он станет для вас одной большой коллективной могилой. Даже временная казарма, только на одну зиму, должна быть построена по значительно более основательному проекту, чем вы тут себе запланировали. Жженый и сырцовый кирпич, известковый раствор и все прочее, что необходимо для постройки казармы на пятьсот человек, мы вам выделим… и помощь в тех видах работ, которые вас затруднят, окажем.
– Но как же вы сами, уважаемый Сергий, – хмыкнул старший центурион, – сумели справиться с эдакой-то напастью и выжить в этой жестокой стране? Сугробы в рост человека… даже слушать такое страшно, как и рассказы о землях псоглавцев, где лед и снег лежат на земле круглый год, а люди питаются сырым мясом, точно звери…
– Эта жестокая страна, – ответил Сергей Петрович, – климатом очень похожа на нашу Родину, потому мы здесь как дома. Есть в развитии человечества закономерность: что цивилизация, зародившаяся в тех местах, где люди могут круглый год ходить голышом, лишь обмотав свои чресла куском ткани, постепенно продвигается на север, в области со все более суровым климатом. В ваши времена этот процесс находится на середине пути. Междуречье Тигра и Ефрата, а также Египет, которые были светочами цивилизации еще какие-то пять сотен лет до вас, уже угасли, а то, что станет ядром цивилизованного мира две тысячи лет спустя, пока еще является землями диких варваров, бриттов, галлов, германцев и неведомых никому гипербореев. Возможно, дело в том, что в холодном климате люди более деятельны и активны, и как только развитие науки освобождает их от непосредственной борьбы за выживание, они начинают опережать в развитии своих более изнеженных южных соседей.
И тут к разговору подключился врач легионеров Ефимий, незаметно подошедший к беседующему начальству.
– И теперь вы, господин Сергий, – кривя губы в недоверчивой усмешке, сказал этот молодой человек, – собрались построить в этом суровом краю цивилизацию вашего типа: сильную, жестокую и равнодушную, состоящую из жестких как вяленое мясо людей? Я на всю жизнь запомню, как госпожа Марина ходила среди раненых и с суровым выражением лица опускала вниз свой палец, обрекая их на смерть… Мороз по коже.
– Эти раненые, – резко ответил Сергей Петрович, – как и те, что остались живы и здоровы, пришли сюда исключительно затем, чтобы грабить и убивать. И за это они были повержены нами в прах. Это Римское государство ассоциируется в истории с идеологией завоеваний, жестокости и грубой силы; мы можем приговорить врага к смерти, можем пожелать воспитать из него союзника, но мы никогда не будем наслаждаться его болью и мучениями. К тому же те, кого Марина Витальевна, как вы говорите, обрекла на смерть, и без того неизбежно должны были сдохнуть в ужасных мучениях. Мы знаем свое оружие, знаем, насколько разрушительно его воздействие на человеческое тело, – и можете мне поверить, что такие ранения в полевых условиях и тем более при нашем скудном наборе медикаментов неизлечимы. Впрочем, это не тема нашего сегодняшнего разговора, мы и без того отнеслись к вам крайне гуманно, так что не наглейте и не заставляйте нас пожалеть о своей доброте.
Выслушав перевод этих слов, врач легиона дернулся как от удара кнутом и, выкрикнув: «Я не римлянин, я грек!», поспешно развернулся и стремительно удалился прочь.
– Ефимий, – хмыкнул старший центурион, – мнит себя великим знатоком цивилизации. А то как же: ведь он культурный грек, а мы грубые завоеватели, растоптавшие его родную Грецию и лишившие ее свободы. И тут появляетесь вы, и ставите его, такого культурного и утонченного, на одну доску с нами, римлянами, недалеко ушедшими от диких варваров… И ведь он ничуть не гнушался служить в нашем легионе врачом и принимать полновесные сестерции в качестве жалованья от нашего Сената. В придачу ко всему вы ставите над всеми нами, а значит, и над ним, тоже дикую аквитанскую штучку, жену мелкого племенного вождя, которая, правда, неплохо говорит на латыни, но ни бельмеса не разумеет на любезном для него койне. И еще она ни в грош не ставит образованность Ефимия, без всякой пощады шпыняя этого господина за малейшую грязь или беспорядок в его хозяйстве.