те денег - отбатрачу, Я их все прохохотал. Где вы, где вы, рассыпные, Хоть ругайся, хоть кричи! Снова ваш я, дорогие, Магаданские, родные, Незабвенные бичи! Мимо носа носат чачу, Мимо рота - алычу... Я на Вачу еду, плача, Над собою хохочу! # 011
1977 Разговор в трамвае
"Граждане! Зачем толкаетесь, На скандал и ссору нарываетесь? Сесть хотите? Дальняя дорога? Я вам уступлю, ради Бога! Граждане! даже пьяные! Все мы - пассажиры постоянные, Все живем, билеты отрываем, Все по жизни едем трамваем. Тесно вам? И зря ругаетесь, Почему вперед не продвигаетесь?! Каши с вами, видимо, не сваришь..." "Никакой я вам не товарищ!" "Ноги все прокопытили..." "Вон уже дыра на вашем кителе!" "Разбудите этого мужчину, Он во сне поет матерщину". "Граждане! Жизнь кончается! Третий круг сойти не получается!" "С вас, товарищ, штраф, рассчитайтесь! Нет? Тогда еще покатайтесь!" # 012
1977 Снег скрипел подо мнойї
Снег скрипел подо мной, Поскрипев, затихал, А сугробы прилечь завлекали... Я дышал синевой, Белый пар выдыхал, Он летел, становясь облаками. И звенела тоска, что в безрадостной песне поется, Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи: Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце, И никто не сказал: "Шевелись, подымайся, не спи!" ...Все стоит на Руси До макушек в снегу, Полз, катился, чтоб не провалиться: Сохрани и спаси, Дай веселья в пургу, Дай не лечь, не уснуть, не забыться! Тот ямщик-чудодей бросил кнут и - куда ему деться: Помянул о Христе, ошалев от заснеженных верст, Он, хлеща лошадей, мог движеньем и злостью согреться, Ну а он в доброте их жалел, и не бил - и замерз. ...Отраженье свое Увидал в полынье, И взяла меня оторопь: в пору б Оборвать житие, Я по грудь во вранье, Да и сам-то я кто?! Надо в прорубь. Хоть душа пропита - ей там голой не вытерпеть стужу. В прорубь надо да в омут, но сам, а не руки сложа! Пар валит изо рта: эк душа моя рвется наружу, Выйдет вся - схороните, зарежусь - снимите с ножа. Снег кружит над землей, Над страною моей, Мягко стелет, в запой зазывает... Ах, ямщик удалой, Пьет и хлещет коней, А непьяный ямщик - замерзает. # 013
1977 Вадиму Туманову (В младенчестве нас матери пугалиї)
В младенчестве нас матери пугали, Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой, Они в сердцах бранились - и едва ли Желали детям участи такой. А мы пошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу... К каким порогам приведет дорога? В какую пропасть напоследок прокричу? Мы Север свой отыщем без компаса Угрозы матерей мы зазубрили как завет, И ветер дул с костей сдувая мясо И радуя прохладою скелет. Мольбы и стоны здесь не выживают Хватает и уносит их поземка и метель, Слова и слезы на ветру смерзают, Лишь брань и пули настигают цель. И мы пошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу... К каким порогам приведет дорога? В какую пропасть напоследок прокричу? Про все писать - не выдержит бумага, Все - в прошлом, ну а прошлое - былье и трын-трава, Не раз нам кости перемыла драга В нас, значит, было золото, братва! Но чуден звон души моей помина, И белый день белей, и ночь черней, и суше снег, И мерзлота надежней формалина Мой труп на память сохранит навек. И мы пошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу... К каким порогам приведет дорога? В какую пропасть напоследок прокричу? Я на воспоминания не падок, Но если занесла судьба - гляди и не тужи: Мы здесь подохли - вон он, тот распадок, Нас выгребли бульдозеров ножи. Здесь мы прошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу, К каким порогам привела дорога... В какую пропасть напоследок прокричу?.. # 014
1977 Вадиму Туманову (Был побег на рывокї)
Был побег на рывок Наглый, глупый, дневной, Володарского - с ног И - вперед головой. И запрыгали двое, В такт сопя на бегу, На виду у конвоя Да по пояс в снегу. Положен строй в порядке образцовом, И взвыла "Дружба" - старая пила, И осенили знаменьем свинцовым С очухавшихся вышек три ствола. Все лежали плашмя, В снег уткнули носы, А за нами двумя Бесноватые псы. Девять граммов горячие, Аль вам тесно в стволах! Мы на мушках корячились, Словно как на колах. Нам - добежать до берега, до цели, Но выше - с вышек - все предрешено: Там у стрелков мы дергались в прицеле Умора просто, до чего смешно. Вот бы мне посмотреть, С кем отправился в путь, С кем рискнул помереть, С кем затеял рискнуть! Где-то виделись будто, Чуть очухался я Прохрипел: "Кака зовут-то?" И - какая статья?" Но поздно: зачеркнули его пули Крестом - в затылок, пояс, два плеча, А я бежал и думал: добегу ли? И даже не заметил сгоряча. Я - к нему, чудаку: Почему, мол, отстал? Ну а он - на боку И мозги распластал. Пробрало! - телогрейка Аж просохла на мне: Лихо бьет трехлинейка Прямо как на войне! Как за грудки, держался я за камни: Когда собаки близко - не беги! Псы покропили землю языками И разбрелись, слизав его мозги. Приподнялся и я, Белый свет стервеня, И гляжу - кумовья Поджидают меня. Пнули труп: "Эх, скотина! Нету проку с него: За поимки полтина, А за смерть - ничего". И мы прошли гуськом перед бригадой, Потом - на вахту, отряхнувши снег: Они обратно в зону - за наградой, А я - за новым сроком за побег. Я сначала грубил, А потом перестал. Целый взвод меня бил Аж два раза устал.
Зря пугают тем светом, Тут - с дубьем, там - с крутом: Врежут там - я на этом, Врежут здесь - я на том. Я гордость под исподнее упрятал Видал, как пятки лижут гордецы, Пошел лизать я раны в лизолятор, Не зализал - и вот они, рубцы. Эх бы нам - вдоль реки, Он был тоже не слаб, Чтобы им - не с руки, А собакам - не с лап!.. Вот и сказке конец. Зверь бежит на ловца, Снес - как срезал - ловец Беглецу пол-лица. ...Все взято в трубы, перекрыты краны, Ночами только воют и скулят, Что надо, надо сыпать соль на раны: Чтоб лучше помнить - пусть они болят! # 015
1977 Райские яблоки
Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем, Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, Не скажу про живых, но покойников мы бережем. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок И ударит душа на ворованных клячах в галоп, В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок... Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел. Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел. И измученный люд не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, - нас встречают малиновым звоном! Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел. Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб, Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок... Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок... Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб. И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, Кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала! # 016
1977 В одной державе с населеньемї
В одной державе с населеньем... Но это, впрочем, все равно, Других держав с опереженьем, Все пользовалось уваженьем, Что может только пить вино. Царь в той державе был без лоску: Небрит, небрежен, как и мы, Стрельнет, коль надо, папироску, Ну, словом, свой, ну, словом, в доску. И этим бередил умы. Он был племянником при дяде, Пред тем как злобный дар НЕ ПИТЬ Порвал гнилую жизни нить В могилу дядю свел. Но пить Наш царь не смел при дяде-гаде. Когда иные чужеземцы, Инако мыслящие нам (Кто - исповедуя ислам, А кто - по глупости, как немцы), К нам приезжали по делам С грехом, конечно, пополам Домой обратно уезжали: Их поражал не шум, не гам И не броженье по столам, А то, что бывший царь наш - хам И что его не уважали. Воспоминают паханы, Как он совал им ППШ: "Стреляй!" - На завтра ж - хоть бы хны! Он, гад, был трезвенник в душе. И у него, конечно, дочка Уже на выданье - была Хорошая - в нефрите почка, Так как с рождения пила. А царь старался, бедолага, Добыть ей пьяницу в мужья: Он пьянство почитал за благо... Нежней отцов не знаю я. Бутылку принесет, бывало: "Дочурка! На, хоть ты хлебни!" А та кричит: "С утра - ни-ни!" Она с утра не принимала, Или комедию ломала, А что ломать, когда одни?
"Пей, вербочка моя, ракитка, Наследная прямая дочь! Да знала б ты, какая пытка С народом вместе пить не мочь! Мне б зятя, даже не на зависть... Найди мне зятюшку, найди! Пусть он, как тот трусливый заяц, Не похмеляется, мерзавец, Пусть пьет с полудня, - выходи! Пойми мои отцовы муки, Ведь я волнуюся не зря, Что эти трезвые гадюки Всегда - тайком и втихаря! Я нажил все, я нажил грыжу, Неся мой груз, мое дитя! Ох, если я тебя увижу С одним их этих - так обижу... Убью, быть может, не хотя Во как я трезвых ненавижу!" Как утро - вся держава в бане, Отпарка шла без выходных. Любил наш царь всю пьянь на пьяни, Всех наших доблестных ханыг. От трезвых он - как от проказы: Как встретит - так бежит от них, Он втайне издавал указы, Все в пользу бедных и хмельных. На стенах лозунги висели По центру, а не где-нибудь: "Виват загулы и веселье! Долой трезвеющую нудь!" Сугубо и давно не пьющих Кого куда: кого - в острог, Особо - принципы имущих. Сам, в силу власти, пить не мог. Но трезвые сбирали силы, Пока мы пили натощак, Но наши верные кутилы Нам доносили - где и как. На митинг против перегара Сберутся, - мы их хвать в кольцо! И ну гурьбой дышать в лицо, А то - брандспойт, а в нем водяра.