– Самая что ни на есть настоящая, поросячья. Я собственными глазами видел того поросенка и, кстати, ел щи с его мясом.
– А части тела уже увезли, значит?
– Валер, да не было никаких частей тела! Я подбросил одну только ногу от манекена, правда, измазал ее в крови как следует. Ну, чтобы напугать сторожа. А мослы были поросячьи. Ногу я потом с собой унес, когда сторож рванул отсюда бодрой рысью...
– Так, понятно, – журналист поднялся и осмотрелся вокруг. – Ну, что ж, и то хорошо, что трупов и расчлененки не было. Попробуем оценить масштабы катастрофы... Что мы имеем? Сторожка сгорела, сторож на грани помешательства, поросенок тоже погиб ни за что...
– Поросенок – это не ко мне! – запротестовал Владимир. – Старик мясца захотел, я при чем?
– Слушай, а здесь действительно красиво, – восхитился Богоборцев, осматриваясь. – И озеро – картины писать!
– Там вон еще ивы росли, только строители их спилили... Идемте, покажу берег и само озеро...
– Ну, что, ребята, снимайте! – подтолкнул телевизионщиков Богоборцев, показывая вокруг себя. – Все снимайте: берег, окровавленный песок, пожарище... А главное, природу. Все пригодится.
Телевизионщики принялись налаживать камеру, а Владимир с Валерием подошли к озеру. На берегу недалеко от них сидел Мишка с удочкой. Рядом с ним стояло ведерко. Мишка был в каких-то драных шортах, босой и, как всегда, с всклокоченной головой.
– А вот и один из местных, – обрадовался Богоборцев, направляясь к дурачку, – сейчас мы возьмем у него интервью...
– Вряд ли ты у него что-то возьмешь, – мрачно усмехнулся Владимир.
– Что так? Товарищ не любит журналистов?
– Товарищ любит всех, даже очень, но немного не в себе. – Владимир повертел возле виска пальцем. – Больной он, на голову больной.
– Да? – с сомнением сказал Богоборцев. – А рыбку ловит.
– Так на это большого ума не надо!
Парни посмеялись.
– Ладно, давай, экскурсовод, проводи свою экскурсию дальше...
– Вот видишь: здесь строили пристань для лодок, – показал Владимир на берег, – вбили сваи, положили доски... Вон там были ивы, которые спилили, посмотри: их оттащили за те кусты... Красивые, кстати, были деревья! А там – вырубили все кусты по берегу... Варвары, одним словом!
– Ты должен все это сказать на камеру, – сказал Богоборцев, – хотя подожди... Нет, тебе светиться перед камерой не стоит. Пусть это расскажет кто-нибудь из хуторян. Как думаешь, расскажут они все это?
– Еще как расскажут!
– Тогда давай, веди меня к их домам.
– А чего тут вести-то? Вон они, считай, перед тобой, все три. Тот, крайний дом – Угорцевых. Это родители моего погибшего товарища Матвея, я тебе рассказывал. Пошли туда для начала.
Угорцев старший вышел из калитки навстречу гостям, подозрительно покосился на незнакомца.
– Арсений Матвеевич, здравствуйте! – протянул ему руку Владимир.
– Здрасьте вам!
Богоборцев тоже почтительно поздоровался с хозяином.
– Познакомьтесь, Арсений Матвеевич: это – Валерий Богоборцев, журналист из газеты «Наш город». Валерий, это – Угорцев Арсений Матвеевич.
– Очень приятно...
– И нам приятно, товарищ журналист... Проходите во двор, гостями будете. Сейчас только Дружка угомоню; ишь, разошелся, горластый!
Владимир заметил, что хозяин смотрит на него как-то странно. Они с Валерием направились к калитке, но Владимир чуть поотстал.
– Что случилось, Арсений Матвеевич? – спросил он старика.
– Беда у нас, Володя! Егорыча забрали, – шепнул Угорцев старший.
– Как забрали? Кто?
– Знамо дело, кто!Енти, из города... – Старик кивнул на Богоборцева: – А этот как? Этому доверять-то можно?
– Можно, Арсений Матвеевич, этот человек приехал как раз затем, чтобы помочь вам.
Мужчины зашли во двор. На крыльце стояла Татьяна Семеновна; лицо у нее было растерянным, если не сказать встревоженным. Владимир познакомил журналиста и с хозяйкой.
– Так что у вас тут случилось? – повернулся он к Арсению Матвеевичу. – Рассказывайте все подробно и по порядку.
Татьяна Семеновна вернулась в дом, а мужчины сели на потемневшую от времени лавку, что стояла под окнами, и хозяин, откашлявшись, степенно начал свой рассказ:
– Я, Володя, вишь ты, уже тебе собрался звонить, уже и телефон в руки взял, а тут вижу – ты сам едешь!.. Короче, дела на хуторе такие: ночью у нас пожар случился. Да, сгорела сторожка-то. Сторож, поди, пьяный был, хорошего же сюда не пришлют... А утромэти, как всегда, понаехали, ешкина вошь, как стая ворон слетелась... Четыре машины было, а уж народу-то!.. Все ходили, смотрели... Разве что не нюхали. Да... А потом, и вправду, решили понюхать: собака у них откудова-то взялась, овчарка...
– Что, кинолога прислали? – удивился Богоборцев.
– Я не знаю, мил-человек, как этот гражданин называется, только собака его все берег нюхала и еще возле будки сторожа... А я в окошко с чердака за ними наблюдал, оттуда, сверху, все видно, как на ладони. Так вот, собака-то, вишь ты, все нюхала, нюхала, а потом возьми – собака такая! – и побеги прямо к дому Кучуповых! А там начала скулить и лаять, зараза... А Лайка Егорыча и давай лаять ей в ответ!..
– И что, городские забрали деда Егорыча? – перебил Владимир.
– Ну да. Долго они с ним разбирались-препирались, а потом увезли-таки в город, ешкина вошь. Участковый наш тоже с ними был... Даренка тут же к нам прибежала вся в слезах, да и сейчас вон плачет в горнице... Татьяна Семеновна моя ее чаем с мятой отпаивает...
Валерий с Владимиром переглянулись.
– И что же они старику предъявили? – поинтересовался Богоборцев.
– А бог их знает! Говорят, раз, мол, наша собачка к твоему дому прибежала, то, стало быть, ты к этому делу как-то подвязан. Собирайся, мол, поедешь с нами, в городе в полиции с тобой разбираться будем.
– Валер, что они могут деду сделать? – спросил Владимир.
Журналист горько усмехнулся:
– А что они нашему брату Епишеву сделали? Ничего! Всего-то-навсего в тюрьму посадили...
Владимир закусил нижнюю губу.
– Черт! Валер, старика надо как-то освобождать, он ведь здесь вообще ни при чем!
– Козе понятно! – усмехнулся Богоборцев, передразнивая Строгова. – Вопрос только: как?
– Не знаю, как, но давай что-то делать!
– Давай, я не против...
– Сынки, а может, в дом пройдем? – спросил Арсений Матвеевич. – Пообедаем... Время уже...
– Да нет, спасибо за приглашение, – Валерий посмотрел на хозяина дома, – у нас там еще товарищи наши на берегу снимают место катастрофы... Арсений Матвеевич, вы мне лучше вот что скажите: вас кто-то выгонял из ваших домов?
– А то как же! – тут же начал кипятиться Угорцев старший. – Еще как выгоняли! Идите, говорят, на... на фиг отсюдова! Я говорю: да куда же мы, ешкина вошь, пойдем из своих-то домов?! А нам говорят: езжайте, мол, в Дубровино, там брошенных домов полно. Выбирайте любой – на ваш вкус... Я говорю: да как же мы из своих-то родных домов да в такие развалюхи пойдем?! А нам и говорят: а вам не все равно, трухлявые пеньки, где свой век доживать?
Богоборцев горестно покивал головой.
– А можете вы повторить все это перед камерой? – спросил он Арсения Матвеевича.
– Это как? Перед какой камерой? – растерялся тот.
– Перед обычной камерой, которой кино снимают.
– Кино? Ах, ешкина вошь! И что? Меня потом по телевизору покажут?
Богоборцев кивнул:
– И еще в газете напишут про то, как «отцы города» здесь произвол учинили...
– И что, ешкина вошь, и фамилию мою укажут?
– Ну, если вы захотите...
– Татьяна Семеновна! – закричал хозяин. – Иди сюда! Ты слышала: меня в кино снимать будут!
– Да куда уж тебе, старый, в кино? – всплеснула руками хозяйка, появляясь на крыльце. – Поздно тебе карьеру артиста начинать в шестьдесят шесть-то!
– Так вот – товарищ говорит, что меня сейчас на камеру снимут, а потом по телевизору покажут... Ведь так?
– Так, так. А самое главное, Арсений Матвеевич, вы должны сказать, что вашего соседа Егорыча... или как его там?.. что его задержали ни за что. О том, что происходит в вашем хуторе, вы, конечно, знаете, но понятия не имеете, кто это мог сделать... Я имею в виду пропажу стройматериалов, утопление бульдозера, поджог сторожки и все остальное, – поучал Богоборцев хозяина.
– Так знамо дело, понятия не имеем! А мы, трухлявые, как нам сказали, пеньки, разве ж мы, ешкина вошь, на такое способны?! А Егорыч, так тому вообще восьмой десяток пошел, он у нас самый старый на хуторе... Разве ж он мог такое сделать? Да он еле ходит, и ноги у него больные, и сердце прихватывает...
– Вот! Надо, чтобы об этом сказали все жители хутора. – Валерий посмотрел на хозяина.
– Надо – скажем. – Арсений Матвеевич повернулся к супруге: – Татьяна Семеновна! Давай, веди сюда Дарёнку...
– Куда же ей на люди? Она ж вся зареванная!
– Вот это и хорошо! – обрадовался Богоборцев. – И не вздумайте ей слезы утирать. Кто еще может сказать на камеру в защиту вашего Егорыча?
– Я скажу. И еще Макариху сейчас приведу, она у нас тоже на язык – палец в рот не клади, – подхватилась Татьяна Семеновна и выбежала в калитку.
Через десять минут все жители хутора, собравшиеся возле дома Угорцевых, наперебой рассказывали перед камерой, как их выгоняли из домов, обещая снести их бульдозерами, как их всех замучили допросами, как всего насквозь больного Егорыча забирала полиция, буквально волоча под руки к машине, как от шума строительных машин хуторянам нет житья ни днем, ни ночью...
Владимир с Валерием стояли в стороне, стараясь не попасть в камеру, и только подсказывали «киношникам», кого о чем спросить. Когда к толпе подбежал обрадованный столь пышным собранием Мишка, Артур попросил помощника отогнать сумасшедшего от камеры, но Валерий движением руки остановил друга.
– Наоборот! – зашептал он. – Снимите дурачка, пусть народ видит, кого обижают чинуши. И девушка пусть не забудет сказать, что она – сирота... Давай, давай, надо выбить из народа слезу... Сирые, убогие – это как раз то, что нужно!