[187]. В то же самое время любые виды увеличения арендной платы и прочие повышения цен в Германии оставались под строжайшим запретом.
В 1942/43 финансовом году эта тенденция усилилась. Непропорциональное увеличение внутренних налоговых поступлений в Германии в том году произошло в основном из-за возвращения к так называемому налогу на недвижимость, который вновь был введен в этом году (после своей отмены ранее). Этот налог существовал с 1926 года с целью выравнивания налогового бремени для владельцев недвижимости, которых «пощадила» инфляция. Через три года сумма доходов от него выровнялась на уровне 850 млн рейхсмарок в год, покрывая «существенную долю» финансов, необходимых для масштабного городского жилищного строительства в Веймарской республике. По этой причине новым налогом, который в соответствии со своей общественно полезной целью также назывался «налогом на доходы домовладельцев», облагались только уже существовавшие (а не строящиеся) на момент его введения здания[188]. Доход поступал непосредственно в местные органы власти.
Еще по чрезвычайному постановлению от 8 декабря 1931 года для стабилизации государственных финансов домовладельцы были обязаны платить вышеупомянутый налог в начале финансового года. О данном вместе с ним обещании республики отказаться от спецналога в обозримом будущем было «забыто» нацистским правительством в законе от 1 декабря 1936 года[189]. Уплата налога в 1942 году означала не что иное, как его предоплату за следующие десять (!) лет. Из-за жесткого замораживания арендной платы этот закон очень сильно ударил по домовладельцам. Кроме того, казна увеличила один из налогов на землю и добилась разового дохода в размере впечатляющих 8,1 млрд рейхсмарок (что сегодня составляло бы около 80 млрд евро). Журнал Bankwirtschaft был доволен «удовлетворительным результатом – как с точки зрения разумного снижения покупательной способности, так и с точки зрения положительного влияния этой меры на государственный бюджет»[190].
Поскольку владельцы зданий внесли 4,5 млрд наличными, на некоторое время удалось сдержать рост денежного обращения, обусловленного войной[191]. Представители союзов домовладельцев согласились с налогом, так как платеж в счет погашения в дальнейшем обещал отмену налога. Вместе с тем они опасались, что могут быть «разорены» установленной государством арендной платой, принудительными отчислениями или более высокими налогами на землю[192]. И действительно, всего несколько месяцев спустя министр экономики Функ объявил: «Так называемая “реальная ценность” имущественных объектов будет представлять собой особенно прибыльный источник налогов для государства после войны». В начале 1944 года в патриотически настроенных кругах специалистов велись дискуссии в защиту «более широкого использования собственности для покрытия государственных долгов»[193]. Направленные против арендодателей жилья журналистские кампании сохраняли свою популярность среди простого народа. Газета СС Das Schwarze Korps опубликовала соответствующие статьи под заголовками вроде «Разозленная нация» (12 ноября 1942 года). Ссылаясь на них, председатель высшего земельного суда Касселя потребовал: «Необходимо введение правовой защиты для порядочных арендаторов, достойных ограждения от умышленных притеснений со стороны арендодателей, забывших свой долг перед обществом»[194].
Перед введением налога на доходы домовладельцев руководство НСДАП активно обсуждало, что делать с неправомерными доходами от аренды, полученными из-за того, что во время войны домовладельцам не разрешалось ремонтировать свои дома и соответственно тратить на ремонт выделенную на эту цель часть арендной платы. Несколько гауляйтеров предложили потенциально популярное снижение арендной платы и даже обнародовали свою идею в прессе. Но министр финансов отверг такой шаг, аргументируя тем, что это приведет к увеличению покупательной способности широких масс и будет нести с собой риск инфляции. Наконец, возникла идея потребовать от домовладельцев уплаты вышеописанного специального налога[195].
Для ответа на вопрос о социальном характере нацистского государства интересна дискуссия о том, насколько высоким должен был быть специальный налог для домовладельцев. Первоначально, в декабре 1941 года, чиновники рейхсминистерства финансов предложили единовременный сбор в размере пятикратного годового налога, что составило бы около 4 млрд рейхсмарок. На межведомственном совещании представитель рейхсминистерства внутренних дел ратовал за «несколько» бо́льшую сумму: прусское министерство финансов предложило «восьмикратный годовой налог», рейхскомиссар по вопросам ценообразования назвал предложенный рейхсминистерством финансов налог за пять лет вперед «нежелательно большим подарком домовладельцам». Но представители рейхсминистерства труда и высшие чины вермахта предостерегали от чрезмерного налогового бремени. В январе 1942 года ответственные чиновники рейхсминистерства финансов подняли сумму сборов до семикратного годового налога, причем представитель Германского трудового фронта Пауль Флейшман из Bank der Deutschen Arbeit считал оправданным даже девятикратный налог. Впоследствии на одном из совещаний представитель гитлеровской партийной канцелярии предупредил об опасности «преподнесения подарка домовладельцу». В конце марта министр финансов Пруссии Попиц предложил двенадцатикратный налог. И наконец, начальник третьего управления партийной канцелярии Клопфер сообщил, что Борман «удовлетворится десятикратной суммой». В ответ на это Шверин фон Крозиг заявил: «Предложение принято»[196]. Таким образом, в 1942/43 финансовом году домовладельцы заплатили в счет военных налогов добрых 18 % внутреннего дохода.
Описанный процесс принятия решений может служить примером того, что Ганс Моммзен[197] назвал кумулятивной радикализацией в национал-социалистическом государстве. Прежде всего политическая элита заранее определяла нежелательные для нее действия финансистов, заставляла торопиться и требовала немедленных максимальных результатов. Тем самым оставалось лишь несколько возможных вариантов решений. Чиновники давали волю своей административной фантазии, не нуждаясь в прямых приказах и не получая их. Говоря об описанном выше случае: во времена нацистского режима никогда не существовало обсуждений законов, которые привели хотя бы к приблизительно сопоставимому налоговому бремени на рабочий класс. Напротив, дискуссия о налоге на недвижимость четко документирует принцип возложения значительной доли военного бремени на материально более состоятельных людей. В итоге закон последовал за программным предложением Геринга, который еще в ноябре 1938 года предложил оплачивать вооружение за счет состоятельных немцев путем «единовременного налога на имущество»[198].
Аналогичное взаимодействие видно на примере прибылей бирж. С 1 января 1941 года доход от операций с акциями вновь стал облагаться налогом на прибыль от спекулятивных сделок[199], а чуть позже годовые дивиденды (и любые другие виды распределения прибыли) были ограничены 6 % (в первую очередь из-за «пропагандистской важности принимаемой меры в целом»)[200]. Поскольку курс большинства ценных бумаг за первые два года войны вырос в среднем на 50 %, а по некоторым акциям – и гораздо выше, руководители НСДАП, включая фюрера, неоднократно выступали против этой формы «легкого» дохода[201]. 4 декабря 1941 года министр экономики был уполномочен ввести всеобщую обязанность регистрации владения ценными бумагами и выпускать предписания о продаже и размещении держателями акций полученных от них доходов. Говоря простым языком, речь шла о принуждении арийских владельцев ценных бумаг (как и евреев до них) к обмену своих акций на государственные облигации, торговать которыми было запрещено до особого распоряжения. И наконец, необходимо было исключить возможное снижение доверия к государственному и партийному руководству, и сделать это у всех на виду – на биржах.
Уже 2 января 1942 года появилось соответствующее постановление. Обо всех приобретенных с 1 сентября 1939 года акциях, специальных облигациях и колониальных ценных бумагах необходимо было до 30 апреля заявить в местные отделения Рейхсбанка (специальные облигации представляли собой паи в компаниях, добывавших полезные ископаемые, или только желавших получить такие права). Тем же образом следовало заявить о ценных бумагах, которые в предшествующие полгода (то есть во время подготовки и обсуждения постановления) были переданы родственникам, женихам и невестам и новым родственникам после брака, другим предприятиям концерна или их служащим. Обязательность заявления была направлена против «больших денег», не касалась бумаг стоимостью менее 100 тыс. рейхсмарок и имела своей целью «стерилизацию крупных покупателей»[202]. Кроме того, рейхсуправление по надзору за кредитной системой установило (различающиеся от банка к банку) максимальные пределы пакетов акций на счетах германских финансовых институтов.
За обязательностью заявления о ценных бумагах последовало второе постановление от 9 июня 1942 года. Оно запрещало дальнейшую торговлю заявленными бумагами и налагал