[2].
Как и все революционеры, весьма молодые последователи нацистского движения создавали ауру в стиле «сейчас или никогда». На момент захвата власти в 1933 году Йозефу Геббельсу было 35 лет, Рейнхарду Гейдриху – 28, Альберту Шпееру – 27, Адольфу Эйхману – 26, Йозефу Менгеле – 21, Генриху Гиммлеру и Гансу Франку – 32. Герману Герингу, одному из более старших товарищей по партии, только что исполнилось 40. Еще в разгар войны Геббельс заявил по поводу статистических данных: «Согласно имеющейся информации, средний возраст руководителей, даже в низшем звене партии, составляет 34 года, а в целом по государству – 44 года. Так что по праву можно говорить о том, что сегодня Германией руководит молодежь». Одновременно он призывал к «обновлению кадров»[3].
Для большинства молодых немцев национал-социализм означал не диктатуру, запрет свободы слова и угнетение, а свободу и приключения. Они видели в нем продолжение молодежного движения, программу физического и духовного антистарения. В 1935 году задающие тон молодые люди двадцати-тридцати лет с презрением вознеслись над мелкими людишками. Они считали себя современными, чуждыми индивидуализму деятелями. Они потешались над «мещанскими заботами – ведь нас ждут великие дела». В январе 1940 года они воображали себя накануне «великой битвы» и допускали, что «…сколько бы народу ни погибло, эту страну ждет счастливое, великое будущее», чтобы в начале марта 1944 года – несмотря на все пережитые за это время ужасы – объявить о «финишном рывке этой войны»[4].
Тридцатитрехлетний мужчина записал в своем дневнике причину, по которой он предложил свои услуги одному из «штабов по переселению», созданных в течение нескольких дней, и которые в 1939 году внезапно начали вывозить проживавших в Центральной и Восточной Европе этнических немцев «домой в рейх»: «Я не размышлял над своим решением ни секунды. Поставленная задача уникальна. Надеюсь, что я буду полезен и меня возьмут, и этот призыв вырвет меня из застенков кабинета, такого безразличного мне сейчас». Две недели спустя тот же автор писал: «Я потрясен масштабностью задачи: никогда ранее на меня не возлагалась такая ответственность»[5]. Девушки восторгались направлением студенток для помощи прибывшим из-за границы германским переселенцам во взятом Вартегау[6], а также быстрым строительством школ и сезонных детских садов: «Неважно, на каком факультете мы учимся, всех нас объединяет великая общая задача, а именно – приложение всех наших сил и знаний, пусть даже еще и небольших, здесь, в Вартегау, во время семестровых каникул. И, честно говоря, мы очень гордились, что стали первыми, кому доверили проводить здесь пионерскую работу еще студентами»[7].
Родившийся в 1915 году Ганс Мартин Шлейер (ставший впоследствии президентом Союза работодателей) в 1942 году, будучи 27-летним чиновником оккупационных властей в Праге, насмехался над остатками прежней нерешительной элиты в сфере управления и образования, которая, по его мнению, мешала прорыву «настоящего национал-социализма»: «С юных лет мы были готовы искать задачи, а не ждать их, и наше постоянное участие в движении даже после прихода к власти возложило на нас еще бо́льшую ответственность»[8]. Ганс Шустер (ставший в 70-х годах одним из главных редакторов Süddeutsche Zeitung) в мае 1941 года получил должность атташе по экономическим вопросам в германской дипломатической миссии в Загребе (Аграме), работая над созданием государства-сателлита Хорватии. До этого он трудился в посольстве Германии в Бухаресте, принимая участие в конспиративной деятельности, предопределенной его диссертацией на тему «Еврейский вопрос в Румынии», которую он защитил в Лейпциге. Он также принадлежал поколению 1915 года. В январе 1942 года 26-летний Шустер в порыве преданного последователя идеологии писал из Загреба своему другу Гельмуту Беккеру (впоследствии также ставшему влиятельным человеком) следующие строки: «Я действительно хочу поскорее выбраться отсюда. Проведенный здесь прошлый год был для меня слишком тяжел. Многое удалось сделать даже слишком гладко, пусть и с большим напряжением сил и опасностями, сопровождавшими меня неделями напролет. Сначала государственный переворот в Белграде, затем война и переворот, организованный нами здесь, в Аграме. А потом счастье от возможности участия в кропотливом строительстве этого государства, я принимал личную ответственность в течение целых шести месяцев под руководством такого выдающегося человека, как посланник Каше (обергруппенфюрер СА!). При этом обстоятельства складывались для нас благоприятно, в результате весьма тесной связи с бывшим местным правительством». Шустер добился того, чего хотел, и вскоре, будучи преданным солдатом рейха, выказал свою благодарность тому, что «многогранность моего существования, постоянное напряжение, необходимость собственных, пусть и мелких решений» и «определенная доля фантазии и инициативы» оградили его от «однообразия войны, притупляющей чувства»[9].
Все вышеназванные мужчины и женщины нашли то, что хотели и чего обычно ищут молодые люди в этом возрасте: личную ответственность, еще не регламентированные, требующие пионерской деятельности отношения, тягу к беспрестанной импровизации, к постоянному испытанию своих умственных и физических сил. Они создали себе жизнь, в которой всегда могли сломать начинавшуюся рутину. Они ненавидели ограниченность офисных будней, искали проверки своих возможностей, веселья, азарта, непредсказуемости и правильного приложения усилий в условиях военной реальности. Их вел юношеский поиск идентичности, и они упивались своим мнимым всемогуществом.
Можно сказать, что в 1933 году власть захватили студенты и недавние выпускники вузов. Среди них были мятежные дети старой элиты и самоуверенные молодые люди, извлекшие выгоду из взлета продвигаемой социал-демократией Веймарской республики. В социально-романтической и в то же время техномодернистской утопии национал-социализма они преодолели гетерогенность своего социального происхождения. Они видели себя и себе подобных авангардом «юного народа»[10]. Скептически настроенных (вследствие своего опыта) пожилых людей они насмешливо называли «кладбищенскими червями», а заслуженных, верных своим устоям чиновников – «господами, из которых песок сыплется»[11]. Далекие от настоящего и близкие к будущему, они выработали видение своей жизни как противоположности стагнации. Активисты и многие проявляющие сдержанный интерес к движению люди противопоставляли ограниченному «сегодня» будущую «народную зарю». Выражаясь языком того времени, груз будней, скоро ставших потрясающими, стал легким в свете предстоящего будущего. Летом 1941 года Геббельс рассматривал возможность публикации сборника своих милитаристских речей под заголовком «Между вчера и завтра», названного впоследствии «Небывалое время»[12], где он отмечал, что по многим причинам национал-социализм можно понимать как молодежную диктатуру. За несколько лет эта диктатура превратилась в самый успешный и в самый деструктивный поколенческий проект ХХ века.
Многие заимствования национал-социализма из багажа идей левых социалистов явились результатом биографий его членов. На последнем этапе существования Веймарской республики немало будущих нацистских активистов приобрели коммунистически-социалистический опыт. Так, Эйхман неоднократно упоминал в своих мемуарах следующее: «Мои интуитивные политические ощущения были левыми, и я предпочитал социалистические идеи в равной степени с националистическими». Он и его друзья рассматривали национал-социализм и коммунизм в период становления их борьбы как своего рода «братьев»[13]. Писатель Вольфганг Гиллерс внезапно осознал, «что “я” должно быть подчинено “мы”, и только таким образом может питаться новое германское искусство»[14]. Авторитетный деятель искусства Арнольт Броннен[15] ранее работал вместе с Бертольдом Брехтом и Иоганнесом Робертом Бехером над постановкой хоровой драмы «Великий план и его враги», прославляющей насильственную сталинскую индустриализацию. В 1933 году Гиллерсу, уже прошедшему путь от «я» к «мы», оставалось лишь заменить слово «пролетарский» на «германский». Он и далее продолжал использовать свое осознание того, что «новое ощущение “нас” можно воплотить прежде всего в хоровых произведениях»: «Вперед, и никогда не забывать, в чем наша сила cостоит…»[16]. Новая Германия времен национал-социализма неоднократно предоставляла тем, кто находился по другую сторону баррикад во время демонстраций, интеллектуальных дискуссий и словесных баталий, шанс заключить свой личный мир с Третьим рейхом[17].
Далее неоднократно будут упоминаться статс-секретарь рейхсминистерства финансов Фриц Рейнгардт и его руководитель, министр Людвиг Шверин фон Крозиг. Несмотря на разное прошлое, эти двое были тандемом единомышленников[18]. В 1940 году Рейнгардт с больничной койки писал своему начальнику: «Я уже в предвкушении великих задач, которые вскоре придется решать. <…> Как же нам повезло, что мы можем жить и работать в такое потрясающее время! Париж в руках немцев, Франция вот-вот капитулирует! За столь короткое время! Просто не верится!»