Как правило, вторгшиеся на чужую территорию германские войска использовали в качестве платежного средства сначала так называемые «банкноты кредитных касс рейха» (или оккупационные марки), а впоследствии соответствующую национальную валюту. Оккупационные марки представляли собой бумажные банкноты номинальной стоимостью от 0,5 до 50 рейхсмарок и были привязаны к основной валюте Германии. Благодаря таким вспомогательным денежным средствам во время вторжения можно было в значительной степени избежать реквизиции и обременительной выдачи расписок в соответствии с Гаагской конвенцией о законах и обычаях сухопутной войны[278]. Это сделало войска более мобильными, удовлетворило стремление местного населения к прибыли и позволило избежать «неблагоприятного воздействия реквизиции на воинскую дисциплину». Хотя оккупационная марка выпускалась в Германии и печаталась рейхстипографией, она не имела права хождения на родине[279]. По сути, она представляла собой не что иное, как стандартную расписку о реквизиции: вице-президент Рейхсбанка Пуль говорил о «реквизиционной расписке, облеченной в денежную форму»[280]. Она была хороша с экономической точки зрения, но не для получателя, и в этом было ее большое преимущество.
Если взять в качестве примера Францию, то местные торговцы и частники беспрепятственно принимали оккупационные марки, поскольку согласно декрету банки и сберегательные кассы были вынуждены незамедлительно обменивать их на французские франки[281]. Потом финансовые учреждения выкупали германские оккупационные деньги за франки в Банке Франции, а затем передавали их в кредитную кассу рейха в Париже – германский финансовый центр, который сразу же был создан в оккупированной Франции. Но взамен Центральный банк Франции не получал никакой эквивалентной стоимости этой квазивалюты. Вместо этого ему приходилось печатать деньги или в сотрудничестве с государственным финансовым управлением приобретать их для покрытия стоимости оккупационных марок, которые он был вынужден скупать. В этот момент в обращении материализовывалось явное денежное ограбление оккупированных стран Европы и начинались проблемы инфляции военного времени, намеренно экспортируемой Германией.
Из Банка Франции оккупационные марки возвращались в финансовые части вермахта и снова могли превращаться в товары исключительно во благо оккупантам. Таким образом, они бесконечно ходили по кругу, не оставляя никаких материальных доказательств экспроприации имущества – еще одно явное отличие от реквизиционной расписки[282].
Преимущество этой процедуры заключалось в легкости ее использования для военных органов, равно как и в том, что французы, лишившись лошадей, продовольствия, топлива и будучи обязанными работать на вермахт, могли использовать короткий и безопасный окольный путь обмена оккупационных марок для получения знакомых денег. Личный ущерб им не причинялся, вместо этого индивидуальная экспроприация имущества (обусловленная войной) вливалась в общий денежный цикл страны.
Таким образом, ответственные за валютные операции стратеги Рейхсбанка едва заметным и изобретательным образом добились того, что бремя реквизиций было «повсеместно распределено посредством включения оккупационных марок в денежное обращение страны»[283]. Навязанное германскими штыками право обмена денежного знака под названием «оккупационная марка» на собственную основную валюту страны привело поначалу к почти неуловимым потерям для всей французской экономики и соответствующему им значимому выигрышу в пользу экономики Германии.
Обычно германские власти захваченных стран прекращали обращение оккупационных марок вскоре после заключения перемирия. С тех пор (и впредь до особых распоряжений) национальная валюта считалась единственным законным платежным средством, например, в Дании (но не во Франции), хотя и у Банка Франции существовало «понятное желание увидеть, как кредитные кассы рейха, которые работали как своего рода второй центральный банк в собственной валютной зоне, исчезнут в не столь отдаленном будущем»[284]. Данную особенность можно объяснить неуемной тягой немцев к покупке любых французских товаров.
Практически все учреждения рейха, в задачи которых входило пополнение запасов продовольствия, оружия, сырья и прочих важных материалов, могли «осуществлять закупки во Франции», не перечисляя на них средства из бюджета оккупационных расходов. Все, что им требовалось сделать, – это запастись оккупационными марками и более или менее тайно ввезти их в страну. В июле 1943 года старший интендант при военном командующем Франции потребовал «положить конец бесконтрольному ввозу оккупационных марок», поскольку он препятствует «упорядоченному управлению и контролю за оккупационными расходами». Интендатура вермахта заявила, что «большая часть всех дислоцированных во Франции военнослужащих вермахта пытается ввезти в нее оккупационные марки всеми мыслимыми способами»[285]. Наконец, в начале декабря 1943 года под давлением как французских, так и германских финансовых экспертов оккупационные марки были в значительной степени изъяты из обращения для вынужденной стабилизации курса франка[286].
В мае 1939 года ученый-финансист Георг Хольцхауэр сформулировал теоретические, вскоре доказавшие свою ценность на практике принципы «в изучаемой им почти неизвестной области»: «Оплата наличными является самым лучшим средством не только для правильного учета и получения имеющихся запасов товаров в стране, но и для уравновешивания и распределения финансового бремени ввиду присутствия оккупационной армии». Если нагрузка распределена равномерно, можно «очень легко получить во много раз больше того, что можно было бы отнять у человека путем случайной экспроприации». Для этого строго необходимо: немедленное использование наличных денег и «строжайшее избегание всех платежей в натуральной форме». Повсюду должна быть обеспечена «возможность получения денежных знаков в любое время за важные для военной экономики услуги». Как следствие, Хольцхауэр рекомендовал использование подходящих платежных средств для «увеличения доходов с оккупированных территорий и тем самым излишков товара в этих странах»[287].
И действительно, использование оккупационных марок в ходе войны постоянно «вызывало ощущение удовлетворения» в захваченных странах. «Сознание полученной компенсации» не давало побежденным «увидеть тот факт, что покупатель, в сущности, являлся его “экономическим врагом”». В своей диссертации, написанной в 1941 году под руководством известного германского экономиста (а затем борца Сопротивления) Йенса Йессена, Гельмут Кастен упомянул дополнительные преимущества: «Благодаря реквизиции, которая всегда воспринимается как грабеж из-за отсутствия осязаемой эквивалентной компенсации, национальная ненависть (вследствие понесенного экономического урона) усиливается еще больше и ведет к явному и скрытому ущербу оккупационным войскам. Контрмеры, принимаемые пострадавшим населением, возмущенным реквизициями, варьируются от уничтожения существующих запасов до актов возмездия посредством саботажа, партизанских войн или открытого восстания».
Во избежание этого отлично работают экономическая заинтересованность и перспектива получения прибыли. Далее в исследовании Кастена, основанном на опыте, полученном во Франции начиная с лета 1940 года, утверждается: «Прежде всего покупка за наличные стимулирует производство и повторное приобретение подобных товаров ввиду перспективы дальнейших продаж и получения прибыли. Последняя частично достигается за счет доставки товаров из отдаленных областей и предоставления запасов для продажи, которые в противном случае остались бы вне пределов досягаемости войск. То же самое относится и к спрятанным запасам, которые в настоящее время обнаруживаются благодаря перспективе реализации, приносящей прибыль»[288].
Технология оплаты наличными необходимых войскам в оккупированных странах товаров и услуг уже использовалась федералистами во время Гражданской войны в США, германскими войсками в 1870–1871 годах и русскими войсками в Русско-турецкой кампании 1877–1878 годов[289]. В Первую мировую войну командование германских войск также добилось «с ее помощью впечатляющих финансовых успехов»[290]. Кроме того, этот принцип соответствует статье 52 Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, которая в основном предусматривает оплату наличными, а реквизицию – лишь в исключительных случаях. Но во время Первой мировой войны этот порядок систематически не соблюдался, вместо этого царила «валютная неразбериха», отсутствовал «всякий единый план» и «организованно управляемый банковский аппарат»[291]. Исключением в то время была оккупированная Бельгия, где германская валютная и контрибуционная политика (в ретроспективе) превратилась в мягкого предшественника тех методов, которые гораздо более системно применялись Германией во Второй мировой войне[292].
Однако главное отличие заключалось в следующем: в 1914–1918 годах кайзеровская регулярная армия вначале использовала германскую валюту и купленную Рейхсбанком иностранную валюту; а оккупационные марки 1939–1945 годов, хотя и были привязаны к рейхсмарке, всегда отражали валюту оккупированной страны по обменному курсу, установленному оккупирующей державой, то есть в собственных интересах. После того как оккупанты укрепляли свои позиции и добивались выплаты оккупационных расходов и контрибуций в соответствующей национальной валюте, теоретически вполне можно было обойтись и без оккупационных марок. Но полевые интенданты видели в них резервную валюту, которую можно было использовать в любое время, имея ее в резерве в качестве средства оказывания финансового давления. В народе кредитные кассы рейха в оккупированных странах попросту назывались «солдатскими банками»