[315], год спустя, воодушевленный «полученным в прошлом году опытом», он издал следующую директиву: «Выпуск оккупационных марок при вступлении войск на чужие территории сам по себе вынуждает финансирование денежных потребностей германских войск на оккупированной территории. Кроме того, кредитные кассы немедленно должны заняться временным финансированием клиринговых расчетов между рейхом и оккупированной страной. Таким образом, центральный банк данной страны зажимается в валютные клещи до тех пор, пока не подчинится и в свою очередь не предоставит германским войскам необходимые им деньги и клиринговые авансы в национальной валюте. При сопротивлении центрального банка или невозможности снова начать его работу создается заменяющий его эмиссионный банк рейха». Там, где чиновники государственных центральных банков бежали, вывезли золотые запасы за границу, уничтожили формы для печати банкнот и отказались сотрудничать, спешно создавались новые эмиссионные банки, как в Польше и Бельгии[316].
Далее в выводах Пуля говорится: «Перемещая вышеупомянутое финансирование германских нужд на оккупированную территорию, кредитные кассы в то же время избегают удовлетворения соответствующих финансовых потребностей за счет использования внутренней германской валюты. “Бесшумные” банковские средства и методы, с помощью которых мы проникаем в оккупированную страну, также открывают ее для нас с точки зрения военной экономики, что на практике оказывается очень эффективным»[317]. После войны Пуль всегда вел себя как чуждый политике специалист и патриот, в свое время предотвративший худшее[318].
В целом оккупационные марки считались средством «экономической оценки степени победы». Руководство Рейхсбанка ценило кредитные кассы как валютный инструмент, «который еще никогда не использовался в войне, и как финансовое решение, ориентированное на строгую целесообразность и неограниченную мобильность»[319]. Таким образом, правлением Рейхсбанка была разработана технология «индивидуальной оплаты в оккупированных странах», которая сделала возможной скрытую коллективную экспроприацию. Рейхсбанк поддерживал стабильность рейхсмарки путем подрыва валют в оккупированной Европе.
Во Франции эксперты очень скоро поняли, к чему приведет германская практика, а именно «к истощению нашего экономического потенциала и уничтожению нашей валюты»[320]. В июле 1940 года Карл Фридрих Гёрделер проанализировал принцип действия оккупационной марки, придя к следующему выводу: «Эта система безудержной эксплуатации путем агрессивных финансовых методов неизбежно порождает лишения и голод сначала в окружающих Германию европейских государствах, а затем и в самой Германии». Он заявлял соотечественникам, что они «однажды горько пожалеют об этом и заплатят за свою легковерность». Год спустя тот же автор сетовал на безжалостное «экономическое высасывание» союзнических и оккупированных стран Европы, в которой уже полностью разорены все экономики («может быть, за исключением Дании»). В качестве довода Гёрделер приводил следующий аргумент: «Жадность к удержанию собственной власти и введение народа в заблуждение постоянным провозглашением возможности выиграть войну абсолютно не позволяла проявиться каким-либо разумным экономическим альтернативам. На этом пути не имелось никакого тормоза, который мог бы быть установлен чувством ответственности и верностью моральным принципам»[321].
Военные прибыли для народа
3 сентября 1939 года в Кёльне Генрих Бёлль, студент-германист и солдат, с трудом представлял себе, что ему делать со своим «фантастическим жалованьем в 25 марок». В Роттердаме он вскоре смог раздобыть полфунта кофе «за целых 50 пфеннигов» для своих домашних. В то время нашему солдату, к его глубочайшему сожалению, разрешали отправлять посылки весом «всего лишь в полкило», и то только раз в неделю. «Я очень пессимистично отношусь к надеждам матери на кофе, – писал он некоторое время спустя с французского побережья Ла-Манша и продолжал: – Пожалуйста, вышлите мне деньги, которые у вас еще есть; возможно, я смогу использовать их для возобновления поисков кофе. Можете спокойно послать марки, я обменяю их здесь в столовой»[322].
Официально в то время каждый германский солдат раз в месяц мог получать из дома дополнительно 50 рейхсмарок, отправляемых ему полевой почтой, а вскоре сумма перевода была увеличена до 100 рейхсмарок. На Рождество солдату можно было отправить 200 рейхсмарок, «чтобы по крайней мере дать военнослужащим возможность купить рождественские подарки». «Вместе с тем необходимо отметить, – сообщал ответственный за Бельгию интендант вермахта, – что эта возможность значительно поспособствовала “распродаже” страны»[323]. В Нидерландах существовала дополнительная сумма перевода в размере 1000 рейхсмарок в месяц (сегодня 10 тыс. евро), которую можно было послать солдату на покупки. Германский комиссар банков жаловался, что «без сомнения, большая часть» германских денег текла в Нидерланды через военнослужащих вермахта, что должно было привести к «нежелательным последствиям для денежно-кредитной политики рейха»[324]. В Бельгии ответственные за финансы германские чиновники были возмущены тем, что в первый год оккупации около 34 млн рейхсмарок было послано солдатам их семьями (хотя в реальности эта сумма была больше, так как денежные переводы военнослужащим 15-й и 16-й армий не были учтены). Они сокрушались о «неприятных последствиях», возникающих, даже когда такие переводы полевой почтой для сугубо личных целей солдат приходилось оплачивать «в счет оккупационных расходов». Но рейхсминистерство финансов оставалось глухим к этим заявлениям[325].
Таковы были официальные правила. Неофициально каждому солдату разрешалось брать с собой практически любые суммы, въезжая в страну или возвращаясь из своих частых отпусков. Осенью 1940 года правление Рейхсбанка сообщало об условиях работы обменного пункта на вокзале в Герцогенрате (западнее Ахена): касса была «крайне перегружена следовавшими через город военнослужащими вермахта», а чиновники имели «четкое указание обменивать на границе любую требуемую сумму»[326]. С января 1941 года таможенные органы также официально отказались от «проверки наличия иностранной валюты у военнослужащих вермахта». До этого момента они иногда задерживали въезд и тем самым «нежелательно раздражали» солдат[327].
В Бельгии сумма, которую каждый солдат мог обменять при легальном въезде, в 1941 году была поднята до 300 рейхсмарок. Эта сумма была намного больше среднемесячной заработной платы германского рабочего. Вскоре те офицеры, которые обязаны были поддерживать не благополучие, а выгодное для рейха финансовое обеспечение войск, заламывая руки, требовали снизить лимит обмена до 50 рейхсмарок на человека. Делали они это из соображений «защиты валюты» и чтобы «задержать инфляционную экспансию денег»[328]. Генерал-квартирмейстер возражал против этого, «указывая на особую необходимость заботы о войсках с востока», присланных в Бельгию на восстановление[329]. Верховное командование вермахта отказалось делать это «по общим правилам обеспечения войск»[330]. Начальник армейской полевой почты регулярно сообщал о «большом количестве посылок, поступающих полевой почтой в Германию»[331].
Германские солдаты скупали товары стран Европы буквально начисто. Они отправляли домой с фронта миллионы посылок. Адресатами были в основном женщины. Если расспросить пожилых свидетельниц тогдашних событий об этих посылках, у них и по сей день загораются глаза: туфли из Северной Африки, бархат и шелк, ликер и кофе из Франции, табак из Греции, мед и сало из России, всевозможные виды рыбы из Норвегии, не говоря уже о разнообразных подарках из Румынии, Венгрии и Италии[332].
Удача, конечно, улыбалась всем по-разному. «Я помню много красивых вещей, – писала автору в 2003 году свидетельница тех событий, – которые родственники и друзья солдат с гордостью вынимали из посылок и бандеролей “оттуда”». Репутация отправителей зримо росла и невольно сравнивалась с репутацией тех, кто ничего не привез и не прислал. Ценными вещами «хвастались перед теми, кто получал “лишь письма полевой почты”»[333] (что описано в ряде других цитируемых ниже писем). Люди откликнулись на просьбу к пожилым читателям и читательницам еженедельника Die Zeit вспомнить о посылках с фронта. В то время как женщины в подробностях о них рассказывали, все без исключения мужчины отрицали отправку ими (хотя бы единожды) посылок с товарами домой.
После упразднения 1 октября 1940 года таможенной границы между рейхом и протекторатом Богемии и Моравии рейхспротектор жаловался на «безудержное» покупательское безумие немцев. «Багажные сетки скорых поездов в рейх теперь постоянно до потолка завалены тяжелыми чемоданами, коробками и набитыми доверху сумками», – сообщал один германский чиновник. Даже в багаже офицеров и высокопоставленных чиновников находят «удивительные товары – меха, часы, лекарства, обувь – в невообразимом количестве»