Предстоящая «рождественская кампания» готовилась уже летом 1943 года. Евреи были лишены собственности, а валюта оккупированных стран практически уничтожена. В этой ситуации Геринг решил прибегнуть к конфискации вражеской финансовой собственности, чтобы иметь достаточно средств «на особые цели», такие как «покупка свободной иностранной валюты и продовольствия на черном рынке во Франции и Бельгии»[449]. До сих пор от такого шага воздерживались, чтобы избежать ответных шагов по экспроприации германских активов за границей. Но теперь, летом 1943 года, внимательное отношение к имевшим состояние за границей согражданам исчезло, так как приоритет отдавался материальной заботе о потребностях народных масс рейха.
Главная опора – Запад
Осенью 1941 года Генрих Бёлль был временно откомандирован из Франции под Кёльн. Там он охранял советских военнопленных. Их вид наводил его на мрачные мысли. Для охранника судьба заключенных отражала беспросветность собственного существования, которое определила сначала трудовая повинность, а затем вермахт. Мечты Бёлля были посвящены Бельгии, с которой он познакомился во время прохода через нее войск в 1940 году: «На данный момент меня беспокоит только одно – попаду ли я в Антверпен или нет; там есть много хороших вещей, которые я должен и хочу взять с собой: кофе, сигары и текстиль. О, только бы это все смогло осуществиться!» И оно осуществилось: вскоре его невеста, Аннемари Чех, получила «короткий свитер без рукавов»[450].
Чтобы обеспечить своих солдат, их жен и подруг такими удовольствиями, весной 1943 года Герман Геринг потребовал «оставить в Бельгии привычный образ розничных магазинов и увеселительных заведений на уровне мирного времени»[451]. Соответственно, «изысканные рестораны, бары и прочие увеселительные заведения» в оккупированной Западной Европе не должны закрываться, «если их посещают или могут посетить германские солдаты для переключения их внимания и отдыха». То же самое можно сказать и о магазинах, «продающих товары второстепенного значения». Они должны были оставаться открытыми, «чтобы германские солдаты могли покупать все желаемое, пока не будут распроданы все запасы. Цены должны поддерживаться на разумном уровне». В Нидерландах подходящие магазины и бары (которые вопреки замыслу Геринга уже были закрыты как «неуместные на войне») следовало «снова незамедлительно открыть»[452]. Там немецкие солдаты кутили на деньги голландцев и бельгийцев.
То, по каким критериям немцы первоначально определяли размер контрибуций в Бельгии, подытожил в конце 1940 года ответственный интендант вермахта: «Поскольку по политическим и экономическим причинам финансовый сектор бельгийского государства должен содержаться в порядке (по крайней мере в максимально возможном в военное время), решено потребовать от бельгийского государства в качестве частичной оплаты оккупационных расходов сумму, которую оно еще могло собрать, жертвуя благополучием собственных граждан»[453]. Кроме того, как Франция, так и Бельгия сверх контрибуции должны были взять на себя стоимость расквартирования германских солдат[454]. Установленная таким образом ежемесячная дань превышала обычные бельгийские налоговые поступления намного больше чем на 100 %[455]. Первоначально она составляла около 80 млн рейхсмарок, а в первом квартале 1941 года – уже 120 млн рейхсмарок в месяц[456]. Вследствие этого немцы для виду сократили свои требования (по соображениям валютной стабильности) до 80 млн рейхсмарок в месяц[457], а по факту вермахт затребовал еще 20–30 млн. Уже к сентябрю 1941 года ежемесячные поборы снова достигли уровня 120 млн.
Бремя пришлось нести стране, которая насчитывала 8,3 млн жителей. В 1938 году бельгийские налоги и сборы составили около 11 млрд бельгийских франков, и страна (все еще ослабленная мировым экономическим кризисом) брала ежегодные кредиты на 3 млрд. А теперь оккупационные власти требовали дополнительно 18 млрд, а вскоре и значительно больше[458]. В анонимной бельгийской листовке за январь 1941 года говорилось: «Если доходы от налогов и пошлин должны быть увеличены с 11 млрд [бельгийских франков] до 16 млрд, как того требует Германия, то еще в 1941 году нам придется занять 25,5 млрд франков (причем у кого бы их занять?), чтобы выполнить требования Германии. Если прибавить к приведенным выше данным то, что немцы забрали из наших запасов сырья и продовольствия (последних у нас было примерно на два года), то получится довольно точная картина проводимой Третьим рейхом в отношении нашей страны политики грабежа и потенциальной голодной смерти для населения. Да, Германия полностью жертвует нашей страной ради своих империалистических целей. Она относится к нам как к народу рабов, которые существуют исключительно для блага рейха»[459]. Летом 1941 года многие германские части получили приказ идти на Восточный фронт, но это совершенно не уменьшило оккупационных расходов, так как военный командующий параллельно строил порты и большие фортификационные сооружения на бельгийском побережье Атлантического океана. Для него было ясно, «что все, что нужно “в этой деревне” для войны против Англии, должно собираться в ней же»[460].
В конце октября 1941 года германский банковский комиссар Ганс фон Беккер указал на нестабильность бельгийской валюты. Главный интендант также требовал «приведения оккупационных расходов в соответствие с платежеспособностью страны», «обремененной необычно высокими военными расходами» и «разграбленной всеми сторонами без оглядки на возможность сохранения ее валюты»[461]. Уже в августе 1942 года (то есть еще до того, как скупщики Геринга, а вскоре и министра вооружений Альберта Шпеера нанесли стране большой ущерб) кредитная касса рейха в Брюсселе с тревогой сообщала, что около трети оккупационных расходов приходится на «частные поставки за пределы Бельгии, обоснованные военно-экономическими причинами»[462].
Согласно сводке военного командующего Бельгии за 1941 год, только за этот год немцы «купили (разумеется, на бельгийские деньги) в нашей стране 18 500 автомашин». Одновременно германская железная дорога закупила здесь 1086 локомотивов и 22 120 товарных вагонов. Сюда же относится огромное количество угля, цемента, стального проката, металлолома, меди, свинца, текстиля и промышленных товаров почти всех видов. В целом с начала оккупации до 28 февраля 1942 года страна принесла рейху 2,6 млрд рейхсмарок. Военная администрация с гордостью отъявленных грабителей сообщала, как эффективно она подтолкнула Бельгию к «исчерпанию последних резервов», и (в перерасчете на количество жителей) работала она гораздо успешнее своих коллег во Франции и Голландии[463].
Но это было только начало. Когда война в 1942 году стала угрожающей и для немцев, разграбление Бельгии приобрело неслыханные размеры. В первой половине 1942 года ежемесячные расходы на расквартирование составляли 8 млн рейхсмарок, оккупационные расходы – 120 млн рейхсмарок и 72 млн рейхсмарок – «аванс» клиринговых расчетов за экспорт в Германию. Это составляло около 2,4 млрд рейхсмарок в год[464]. В 1943 году клиринговые платежи даже обогнали оккупационные расходы[465].
Бельгийским рынком пользовались как частные лица по собственной инициативе, так и уполномоченные германскими компаниями или властями покупатели. За 1942 год военная администрация насчитала одних только нелегальных закупок на 30 % от общей стоимости товаров, купленных немцами за бельгийские деньги. Эти покупки осуществлялись как в незаконной, так и в разрешенной форме. Последнее означало, что так называемый орган надзора при военном командующем Бельгии заранее выдавал определенным заинтересованным лицам разрешения на закупки на черном рынке. Например, существовала «рабочая группа Шмидта», целью деятельности которой была «приобретение товаров всех видов». Здесь же обслуживались рейхсминистерство вооружений, рейхсфюрер СС, автотранспортная служба сухопутных войск (западный отдел) и армейский склад медицинского имущества[466].
Несколько позже ко всему этому добавилась еще и грабительская экспроприация бельгийского золота. В 1941 году сотрудничающая с оккупантами Франция согласилась отправить в Марсель 41 т золота, вывезенного законным бельгийским правительством из Дакара на северо-западе Африки, а затем передать его представителю Рейхсбанка[467]. Теперь встал вопрос о том, как перевести это золото в собственность Германии. После обсуждения со статс-секретарем Геринга Нойманом в феврале 1941 года для Бельгии были придуманы новые «внешние оккупационные расходы», которые Бельгия могла затем этим золотом «оплатить». Обоснованием такого шага было то, «что открытая конфискация лучше тайной»[468]. 3 июля 1941 года правление кредитных касс рейха постановило: «Бельгия должна передать в собственность рейха находящуюся в Берлине часть своего золотого запаса в счет авансового платежа по внешним оккупационным расходам». Но это требование будет выставлено бельгийцам несколько позже