[551]. То же самое относится и к переводу части заработной платы западноевропейских и итальянских рабочих на родину.
Вышеизложенное объясняет финансово-экономическую выгоду от использования подневольных рабочих. Она позволила полностью переводить их заработную плату в пользу государственной казны. Это стабилизировало военные финансы, щадило германских налогоплательщиков и (как весьма приятный побочный эффект) избавляло скудный рынок потребительских товаров от натиска дополнительных покупателей. Если бы вместо подневольных рабочих трудилось больше германских женщин и мужчин, то рабочее время (требовавшее оплаты) для немецких сотрудников увеличилось бы. Из-за этого в денежное обращение было бы выпущено несколько миллиардов рейхсмарок, на которые женщины не смогли бы купить никаких товаров и которые были бы неспособны удовлетворить потребности рабочих в еде и одежде. Это дестабилизировало бы рейхсмарку и могло серьезно повлиять на настроения в обществе.
Если посмотреть на внутренние поступления от налога на заработную плату в период с 1941 по 1945 год, то можно заметить, что значительная их часть поступала из заграничных источников. Прибыль, полученная заводами «Даймлер-Бенц» или «Крупп» от каждого подневольного рабочего, была немалой – ведь они платили польским и советским рабочим на 15–40 % меньше, чем германским. Прибыль же, которую германское общество в лице своего государства получало от каждого восточноевропейского подневольного рабочего, была еще выше: государство присваивало себе от 60 до 70 % выплачиваемой компаниями заработной платы.
Согласно приблизительному расчету (см. ниже), при этом речь шла о поступлениях от налога на заработную плату в сумме 6,5 млрд рейхсмарок. Как уже упоминалось, в случае с сельским хозяйством заработная плата восточных батраков была очень низкой, чем косвенно субсидировалось фермерство, а именно – производство продуктов питания. Здесь можно предположить сумму «субсидий» минимум 3,5 млрд рейхсмарок. Если предположить доход от присвоения государством переводов рабочих в адрес членов своих семей в среднем в полмиллиарда в год, то добавляются еще 2,5 млрд, учтенные рейхом как «общие административные доходы»[552]. Если исходить из того, что так называемые «сбережения остарбайтеров» принесли не менее полумиллиарда, то финансовая выгода, которую германское государство извлекло из принудительного труда, составила не менее 13 млрд рейхсмарок, что сегодня соответствует примерно 130 млрд евро. В рамках размеров этой суммы стоит говорить о государственной и социальной, а не о частнокапиталистической эксплуатации и наживе. Миллиардные доходы от принудительного труда значительно снизили бремя войны для каждого отдельного немца, но они составляли лишь часть тех преимуществ, которые каждый немец извлек из экономически популярной в народе грабительской войны рейха.
В германском федеральном архиве имеется лишь несколько документов о грабеже рейха по отношению к заработной плате и социальным льготам подневольных рабочих или о выгодах, которые постоянно извлекало из этого германское общество. Представляются интересными субсидии рейха в кассы социального страхования, (особенно перегруженные в военное время). Вырисовывается следующая картина, рассчитанная Альбертом Мюллером (Вена).
Особенно примечателен спад роста субсидий в 1942 финансовом году, который легко объяснить введением экономики принудительного труда, что значительно снизило потребность рейха в финансовой поддержке учреждений социального страхования. Здесь видно, что начиная с 1938 года всего за три бюджетных года субсидии учреждениям социального страхования увеличились более чем в два раза (коэффициент 2,17). Если бы этот рост продолжался линейно, то через три следующих отчетных года ежегодные расходы составили бы примерно 2,14 млрд рейхсмарок (на 1944 год). К концу апреля 1945 года они должны были вырасти примерно до 2,35 млрд рейхсмарок.
Утверждение о наличии (среднего) линейного роста основывается на ежегодном увеличении примерно на 37,5 пункта (таким образом, 250 пунктов были бы достигнуты в 1942 году, 287,5 – в 1943 году, 325 – в 1944 году и 362,5 – в 1945-м). Если принять во внимание эмпирическое падение до 150 пунктов в 1942 году, а затем продолжить тот же рост, то в 1943 году достигается 187,5 пункта, в 1944-м – 225 пунктов, в 1945-м – 262,5 пункта. Если сравнить две гипотетические линейные кривые и «перевести» разницу в деньги, то можно говорить о примерной «экономии» в 2,2 млрд рейхсмарок с 1942-го по май 1945 года, что отсылает к урезанию зарплат и социальных пособий для подневольных рабочих и к массовым убийствам еврейских клиентов страховых компаний.
Как и следовало ожидать, начиная с 1942 года массовое использование принудительного труда также нашло отражение в поступлениях от налога на заработную плату в рейх.
Во-первых, данные показывают, что доходы от налога на заработную плату увеличились почти в два с половиной раза между 1938 и 1943 годами. Темпы роста показывают два заметных скачка: с 1938 по 1939 год на 26 % и с 1940 по 1941 год на 42 %. Первый скачок отражает присоединение Австрии и Судетской области и удлинение рабочего дня (особенно после начала войны), а второй – массовое использование подневольных рабочих в промышленности рейха. Здесь гипотетически предполагается, что без скачка с 1940 по 1941 год темпы прироста начиная с 1940 года, скорее всего, выровнялись бы, приблизившись к среднегодовому приросту не более чем на 5 %. В денежном выражении это означает предполагаемые налоговые поступления в размере 17,3 млрд рейхсмарок в период с 1940 года по первый квартал 1945 года. На основании фактических данных мы предполагаем дальнейший рост на 10 % в 1944 и 1945 годах, поскольку объем принудительного труда в этот период еще больше увеличился. На основе этого можно рассчитать гипотетический доход от налога на заработную плату в размере 23,8 млрд рейхсмарок в период с 1940 года по первый квартал 1945 года. В соответствии с этим 6,5 млрд рейхсмарок (более четверти всех поступлений от налога на заработную плату) и будет предполагаемой минимальной прибылью, которую получило общество германских налогоплательщиков от налога на заработную плату подневольных рабочих в промышленности[553].
Кроме недель хаотичного отступления немецких войск на самом последнем этапе войны, в Северной, Западной и Южной Европе вермахт практически за все «платил» в соответствии с описанным методом с помощью оккупационных марок или в местной валюте. Следовательно, совершенное там ограбление в крупном масштабе ориентировочно можно измерить суммами потраченных денег. К оккупированным территориям Советского Союза это не относится. Немцы пользовались там деньгами лишь частично, значительную часть грабежей они осуществляли посредством сомнительных «квитанций» или просто забирали товар совершенно открыто. Согласно приказам интендантов вермахта, «все гражданское и частное имущество стоимостью ниже 1000 рейхсмарок подлежало оплате наличными». За более дорогие покупки, а также за продовольствие и фураж, за которые «ни при каких обстоятельствах нельзя было платить наличными», напротив, необходимо было выдавать предварительно напечатанные расписки[554]. Было ли что-то «частным» в колхозах и на советских государственных предприятиях? В отличие от других оккупированных стран в случае с Советским Союзом масштабы грабежа даже приблизительно не отражены в сумме потраченных в этой стране денег[555]. Это будет рассмотрено в следующем разделе.
9 июня 1941 года директор Рейхсбанка Макс Кретчман в условиях полной секретности проинформировал правление кредитных касс рейха о предстоящих задачах. Отдельные сотрудники Рейхсбанка уже подготовили шесть моторизованных кредитных касс для неотложных нужд войск[556]. 12 июня 1941 года вышло распоряжение об увеличении уже готового заказа рейхстипографии на печать рейхсмарок «для запланированных военных операций на востоке» «с 1 млрд до 1,5 млрд рейхсмарок», причем это нужно было сделать «как можно быстрее»[557]. Спустя десять дней началась операция «Барбаросса». Когда в конце июля наступление замедлилось, рейхстипография на всякий случай напечатала фальшивые рублевые банкноты на 10 млрд рублей, которые, впрочем, не были использованы[558]. Как только боевые части вермахта заходили на очередную территорию, сотрудники касс рейха отбирали у населения все монеты «в рамках европейских потребностей в металле»[559].
Уже на заседании 9 июня правление Рейхсбанка рассматривало вопрос о том, как за три месяца можно прирастить к советскому банковскому аппарату «новый эмиссионный банк рейха – в Москве». В случае если бы в намеченном месте не было захвачено советских купюр или по крайней мере печатных клише, предполагалось очень быстро напечатать новые рубли, для начала – с использованием процесса высокой печати. Более того, еще до нападения на СССР Кретчман подумывал о введении там в ближайшем будущем разных валют: «Если оккупированную территорию России придется разделить на разные государственно-правовые области, то следует запланировать создание нескольких эмиссионных банков»[560].
Днем позже, 10 июня 1941 года, в рейхсминистерстве финансов состоялось столь же строго секретное совещание. Оно было посвящено «предстоящему открытию Восточного фронта». Собравшиеся обсуждали предоставление кредитов германским компаниям, что позволяло немедленно возобновить работу важных (с точки зрения рейха) производственных объектов и сельскохозяйственных предприятий, конечно же нуждающихся для этого в деньгах. В обсуждении этого вопроса за 12 дней до вторжения участники предполагали, что средства производства «попадут в руки немцев в значительной степени разрушенными». Это заставило их задаться вопросом: каким образом может быть предоставлено «обычно необходимое» обеспечение по кредитам, если, во-первых, объекты разрушены или демонтированы, а во-вторых, их фонды не могут быть переданы в залог, поскольку «нефть, различные продукты горнодобывающей промышленности и сельского хозяйства подлежат немедленной транспортировке в Германию в соответствии с приказом». Поэтому уже назначенным руководителям будущих кредитных касс рейха в Советском Союзе было поручено предоставлять прямые необеспеченные кредиты. Ведь только таким способом можно было «выжать из этой ситуации как можно больше»