[561]. Местные кассы выдавали тогда такие ссуды на многие десятки миллионов рейхсмарок.
Поздней осенью 1941 года правление кредитных касс рейха высказалось «за введение восточной кроны в соотношении 2 кроны = 1 рейхсмарка». Для создания нового центрального банка уже был избран директор Рейхсбанка Максимилиан Бернхубер. Но проект провалился. Сначала против него выступили главы германской гражданской администрации в Прибалтике, не желавшие вызывать лишние волнения среди населения. В дальнейшем приоритеты определило приближение фронта[562].
С другой стороны, по одному из проектов, начатому в то же время, удалось создать отдельную валюту в СССР (карбованцы на Украине). Закон об учреждении Центрального банка Украины (ЦБУ) вступил в силу 1 июня 1942 года. С юридически-финансовой точки зрения его структура в значительной степени основывалась на структуре эмиссионного банка генерал-губернаторства. Влияние оккупационных властей на денежную политику Украины «обеспечивалось тем, что обе главы центрального банка были назначены Рейхсбанком»[563]. Как и во всех остальных случаях региональных денежных реформ, министр финансов потребовал, чтобы советские рубли, обменянные на новые денежные знаки на Украине, были «безоговорочно переданы главному управлению кредитных касс». Аналогичным образом рейхсминистерство финансов конфисковало французские франки в Эльзас-Лотарингии, а в 1941 году – те рубли, «которые должны были быть обменяны на злотые после присоединения Восточной Галиции к генерал-губернаторству»[564]. В последнем случае речь шла о 340 млн рублей, которые эмиссионный банк в Польше передал «на реализацию» Рейхсбанку[565]. После доклада директора Рейхсбанка Кретчмана об обмене 660 млн злотых на рейхсмарки, состоявшемся в 1940 году на аннексированных, прежде польских территориях, германские банкиры действовали по той же схеме. Деньги «были в полном объеме изъяты у населения, с помощью кредитных касс в Польше и эмиссионного банка в Кракове». Представитель Рейхсбанка не без гордости добавил: «Таким образом, для Германии было собрано более 300 млн рейхсмарок, потраченных рейхом на окончательный выкуп польских денежных знаков в присоединенных восточных гау, которые в качестве своего рода вклада в военные расходы на востоке могли быть переведены в остальную часть Польши»[566]. Когда в апреле 1940 года в оккупированной Польше кредитные кассы передавали свои дела вновь основанному эмиссионному банку, то забрали с собой 306 млн злотых (= 153 млн рейхсмарок = 1,5 млрд евро), которые не были потрачены. Шверин фон Крозиг в своей манере прокомментировал процесс, ставший типичным в практике последующих лет: «Я уже не говорю о том, что желаемая мной реализация активов в злотых представляет собой практически незаметную контрибуцию за счет польского народного хозяйства, значение которой может быть оценено только знакомыми с предметом специалистами»[567].
Затем доверенные лица германского рейха использовали конфискованные таким образом деньги для покупки товаров во все еще существующих зонах франка, злотого или рубля, но эти покупки никогда не учитывались в счете оккупационных расходов.
Новая валюта на Украине увеличила местные платежные средства на оккупированной части Советского Союза без необходимости использования фальшивых денег. Кроме того, она мгновенно обесценила имеющиеся на Украине рубли. Данная мера якобы должна была привести к «здоровой ценовой и валютной политике»[568]. Но Украина страдала не от припрятанных денег, а от жадности оккупантов, чьи шансы на грабеж значительно улучшились с появлением новых денежных знаков, и, следовательно, увеличились проблемы, с которыми сталкивалось местное население. Если украинцы хотели обменять крупные суммы в рублях на карбованцы, отделения Центробанка не выплачивали их наличными. Вместо этого они зачисляли деньги в карбованцах на «личный счет», который, разумеется, оставался заблокированным для своего владельца.
Заявленная цель состояла в «снятии избыточной покупательной способности местного населения»[569]. В действительности собранные суммы текли через кредитные кассы и интендантов вермахта в карманы германских солдат и спекулянтов в рублевой зоне советских оккупированных территорий. Одновременно немцы скупали огромное количество продовольствия, лишь часть которого в 1942 и 1943 годах направлялась в Германию. Львиная доля переправлялась в неукраинские районы боевых действий вермахта для снабжения армии. Обращение рейхсминистерства оккупированных восточных территорий к рейхсминистерству финансов с просьбой оплатить поставленное осталось без внимания[570].
Деньги приходилось постоянно допечатывать. Новая валюта существовала всего семь месяцев, когда в феврале 1943 года финансовый отдел рейхскомиссариата Украины заявил о «крайне критической ситуации», поскольку за несколько месяцев обращение банкнот увеличилось на 80 %, причем большая часть вскоре обесценившихся денег, «особенно из карманов военнослужащих вермахта», перекочевала в руки «местного населения»[571]. В 1942 году «оккупационные расходы на 90 % приходилось покрывать за счет выпуска казначейских обязательств в ЦБУ [Центральном банке Украины]», то есть с помощью печатного станка[572].
Ни в Первую, ни во Вторую мировую войну немцы не могли в достаточной мере обеспечить себя продовольствием из собственного сельского хозяйства. Даже приложив максимум усилий, нацистскому руководству удалось обеспечить производство необходимых продуктов питания только на 83 %. В любом случае импорт (особенно растительного жира и дешевого фуражного зерна) оставался необходимым для обеспечения населения достаточным количеством продовольствия. Сложившаяся ситуация характеризовала продовольственный баланс большинства стран Западной и Центральной Европы. Так, британскому флоту вновь удалось постоянно угрожать Германии морской блокадой, тем более что последствия войны уменьшили доходы рейха и, таким образом, основу для самообеспечения. Отправка сырья для производства вооружений привела к дефициту искусственных удобрений, для производства которых использовался тот же азот, что и для производства пороха; кроме того, вскоре стало не хватать рабочего персонала, лошадей, тракторов, новых машин и горючего; своевременная заготовка семян, быстрый сбор урожая в нужный момент были затруднены. Поэтому после начала войны нацистское руководство тут же решило использовать труд польских рабочих, особенно в сельском хозяйстве.
Кроме того, рейхсминистерство продовольствия заблаговременно подготовилось к предсказуемым проблемам. С 1936 года ответственные лица заботились о накоплении запасов зерна в рейхе и повсеместно (с помощью субсидий и налоговых льгот) строили хранилища для силоса и склады зерна[573]. Геринг считал эти здания «относящимися к косвенному вооружению». Для ускорения процесса летом 1938 года он назначил Герберта Бакке, энергичного статс-секретаря рейхсминистерства продовольствия, «специальным полномочным представителем по строительству зернохранилищ»[574]. Запасы на 30 июня 1939 года составили 5,5 млн т, годом позже – почти столько же. Тем не менее 30 июня 1941 года запасы опустились до 2 млн т, а 30 июня 1942 года – до едва ли 670 тыс. На напряженной встрече у Геринга в августе 1942 года было принято решение отныне еще более интенсивно, чем ранее, вывозить продовольствие из оккупированных стран. В результате к лету 1943 года Бакке удалось вновь увеличить запас зерна рейха до 1,2 млн т и даже до 1,7 млн т к 30 июня 1944 года[575].
В отличие от 1914 года еще на этапе мобилизации в конце августа 1939 года рейхсминистерство продовольствия ввело в действие дифференцированную карточную систему и выдало населению продуктовые карточки за несколько дней до вторжения в Польшу. Отчаянно желая мира, впечатленная анализом ситуации Сартром Симона де Бовуар писала 28 августа 1939 года о подготовке Германии к войне: «Войну не начинают с хлебных карточек»[576]. Таким образом, 1 сентября началась замысловатая, заранее подготовленная политика распределения, действовавшая почти до последнего дня войны.
В 1939 году сотрудники и консультанты Бакке сократили производство мяса и яиц до минимума, считавшегося слишком затратным для продовольственной промышленности, но необходимого для поддержания настроений народа и физиологии человека. Так как для производства одного килограмма мяса требуется фураж, эквивалентный примерно 5 кг зерна, аграрную базу можно было бы использовать гораздо эффективнее. В значительной степени стабильные цены и драконовские штрафы установленные для торговцев черного рынка и подпольных продавцов мяса поначалу позволяли поддерживать довольно приличный продовольственный рацион. Карточная система воспринималась справедливой, тем более что она с самого начала различалась для отдельных категорий получателей карточек: рабочих, занятых на тяжелых и особо тяжелых работах, беременных и кормящих матерей, детей, больных и просто рядовых потребителей. Разумеется, учитывались и региональные особенности питания.
Хотя еда была должным образом нормирована, а пищевые привычки адаптированы к войне, нехватка сохранялась. Но в отличие от Первой мировой войны на этот раз германское руководство переложило покрытие объективно существующего дефицита на народы оккупированных стран, преследуемые меньшинства и советских военнопленных. Это означало голод в Польше, в Греции и особенно – в Советском Союзе, а также голодные смерти в психиатрических больницах, гетто, концентрационных лагерях и лагерях для военнопленных. В русле такой политики Геринг не раз заявлял: «Когда речь идет о голоде, то пусть голодают не немцы,