[655]. Дортмундский ломбард в то время был центральным пунктом скупки драгоценностей вестфальских евреев.
В случае Мюнстера историки Гизела Мёлленхофф и Рита Шлаутман-Овермейер убедительно проиллюстрировали, каким образом национализировалась еврейская собственность. На примере состоятельной семейной пары Эмиля и Хенни Ульман они показали совместную работу налога на переселение, имущественного сбора на еврейское имущество и полного разглашения данных об имущественном положении на благо государственной казны: «Стоимость их акций и банковских счетов составляла 12 500 рейхсмарок, а домовладение оценивалось в 34 700 рейхсмарок. После вычета “налога на переселение” и “выплаты в счет искупления” из 47 200 рейхсмарок осталось 21 350, из которых им было позволено взять с собой только разрешенные 10 марок во время бегства в Люксембург. Остальное ушло в казну рейха. Поскольку уполномоченный государством управляющий имуществом забирал доходы от сдачи внаем их собственности в Мюнстере, они зависели от поддержки брата. Согласно отметке в земельном кадастре 18 февраля 1941 года, их дом был передан Германскому рейху. Государство конфисковывало последнюю оставшуюся собственность либо путем лишения эмигрантов гражданства, либо депортацией оставшихся [родственников] на основании постановления № 11 к “Закону о гражданстве Рейха” от 25 ноября 1941 года»[656].
Таким образом, германское общество в данном случае сэкономило на налогах 47 180 рейхсмарок. С помощью такого рода сумм тогда можно было избежать совершенно необходимого по финансово-экономическим причинам 50-процентного увеличения ежегодного налога на заработную плату для 800 рабочих (с двумя детьми). Одновременно тем самым можно было убрать часть избыточной покупательной способности в разгар войны и продать отдельные предметы из имущества Ульманов по самой высокой цене за рубеж или же по фиксированным ценам в Германии.
В апреле 1940 года Ульманы бежали в Люксембург, где через несколько недель их поймали германские солдаты. 16 октября 1941 года Хенни и Эмиль Ульман были депортированы из Люксембурга, который тем временем был оккупирован и предназначался для германизации, в Лодзинское гетто. 7 сентября 1942 года Эмиль Ульман скончался там от истощения, а 17 сентября 1942 года Хенни Ульман отправилась в лагерь смерти Хелмно. В тот же день ее умертвили в газовом фургоне[657].
Отмывание денег для вермахта
Хотя в Норвегии проживало лишь немногим более 2 тыс. евреев, даже там они потеряли все свое имущество в пользу вермахта. В октябре 1942 года, через несколько дней после принятия кабинетом министров Норвегии решения об ариизации, премьер-министр Видкун Квислинг издал следующее постановление (тут же объявленное государственной тайной): «1. В соответствии с законом от 26 октября 1942 года изъятые при конфискации еврейского имущества карманные и наручные часы передаются вермахту для военных целей и доставляются непосредственно германской охранной полицией. 2. Конфискованные золотые, серебряные и драгоценные изделия должны быть использованы для покрытия военных расходов и предоставлены в распоряжение германского правительства непосредственно германской охранной полицией»[658]. На основании постановления появилась инструкция № 2 ведомства по ликвидации конфискованного еврейского имущества. В общей сложности ведомство Квислинга реализовало собственность 2173 еврейских граждан, общая стоимость которой оценивается в 23 млн норвежских крон. Ценные бумаги и тому подобное были конфискованы ведомством в пользу норвежской казны[659].
Каким бы незначительным ни был общий результат, вырученные средства перекочевали в норвежский государственный бюджет, затем на счет оккупационных расходов, а оттуда прямо в карманы германских солдат, бюджеты для закупок офицеров снабжения или на жалованье строивших оборонительные сооружения норвежских рабочих. Все это оплачивалось (хотя и в незначительных объемах) за счет лишенных имущества людей[660].
В ноябре 1943 года ревизоры счетной палаты рейха проверили «склад золотых и серебряных товаров», принадлежавший германской гражданской администрации в Осло. В основном это были ценности, переданные ведомством по ликвидации имущества. Уже к Рождеству 1942 года 337 золотых и других часов были безвозмездно переданы оттуда командующим дислоцированными в Норвегии частями вермахта генералам (Виндиш-Гретцу, Дитлю и Шёрнеру). Особо отличившиеся военнослужащие обнаружили их 24 декабря под елкой в качестве небольшого подарка от начальства[661]. Согласно изданному позже распоряжению для развлечения германских войск должны были быть направлены «игры всякого рода», а также «рояли и пианино»[662]. Кроме того, для отсылки на родину были скуплены все текстильные товары и оплачены ведомству по ликвидации имущества (норвежскими кронами)[663].
Совсем по-другому дела выглядели в Бельгии. Там антиеврейская политика находилась исключительно в руках германской военной администрации. Она, а не бельгийская администрация издавала все дискриминационные постановления. Спустя несколько месяцев после оккупации страны, 28 октября 1940 года, военный командующий Бельгии ввел против евреев «такие меры, которые он считал абсолютно необходимыми с точки зрения охранной полиции». Они включали создание реестра евреев и каталога предприятий, находящихся в их собственности. Кроме того, вермахт ввел обязанность получения разрешения на распоряжение еврейскими компаниями и земельными участками и вынудил евреев «уйти в отставку с государственных постов и должностей».
Спустя три недели военные предприняли следующий шаг. В своем приказе от 16 ноября 1940 года главнокомандующий армией генерал-фельдмаршал фон Браухич заявил, что «и в Бельгии следует придавать самое большое значение скорейшему полному исключению евреев из экономической жизни. Имеющиеся запасы товаров в еврейских магазинах следует использовать на благо войск рейха». Но попытка «урегулировать экономическую “деиудизацию” с помощью национального законодательства по примеру Франции» ни к чему не привела. Бельгийские руководители отдельных министерств, сформировавшие административный кабинет вместо сбежавшего правительства, «уклонялись от сотрудничества, ссылаясь на конституционные трудности»[664]. Их отношение явно отличалось от привычного коллаборационизма почти во всех европейских странах.
Сравнение с Бельгией делает особенно очевидным несколько скрытый интерес военных к «деиудизации» в Норвегии. Оно также показывает, как снижались успехи германской экспроприационной политики там, где антисемитские настроения местных государственных чиновников и банковских служащих не находили поддержки. В то время как в Осло в этом отношении все шло гладко и по плану, немецкие генералы в Брюсселе постоянно жаловались на крайне мешающие им «круги бельгийских чиновников». Так, королевский прокурор открыто запретил нотариусам страны заверять договоры, по которым должна была продаваться принадлежащая евреям недвижимость. Оккупационные власти (а именно офицеры вермахта, а не СС) вынудили его уйти в отставку. «Однако его распоряжение оставалось в силе», так как в бельгийской судебной системе никто не осмелился его аннулировать.
Таким образом, 21 декабря 1943 года военный командующий Бельгии был вынужден издать распоряжение, объявляющее заверение бельгийских договоров германскими нотариусами имеющим равную юридическую силу. Но в 1944 году клиентов у немецких юридических контор не нашлось – то ли из солидарности с преследуемыми евреями, то ли ввиду военных неудач немцев. Похожая обструкция была нередка и в регистрационных судах страны. Они до конца упорно отказывались вычеркнуть из торгового реестра 6057 еврейских предприятий, которые ликвидировали немцы. В результате министерству юстиции Бельгии было приказано провести их удаление из реестра собственноручно (что, впрочем, также не удалось)[665].
31 мая 1941 года военная администрация издала «распоряжение об экономических мерах в отношении евреев». В нем говорилось об обязательности регистрации земельных участков, необходимости принудительного депонирования ценных бумаг и перевода наличных денег на банковские счета. В общей сложности бельгийские евреи предоставили 28 100 деклараций об имуществе. Среди них были 7700 компаний, 3 тыс. коммерческих объектов и 17 400 объектов частного недвижимого имущества[666]. В феврале 1941 года военный командующий Бельгии констатировал по поводу «еврейской собственности»: «Учтено»[667]. Но многие бельгийские евреи смогли избежать раскрытия своих ликвидных средств, сейфов, банковских счетов и портфелей акций, поскольку директора и сотрудники бельгийских банков не удосужились идентифицировать своих вкладчиков-евреев. Даже узнаваемые с первого взгляда счета евреев остались нетронутыми. В целом учтены были только те счета, владельцы которых «неосторожно заявили о себе» в соответствии с германским военным приказом[668].
2 апреля 1942 года вышло распоряжение военного командующего Бельгии «об отходе еврейской собственности в пользу Германского рейха». Оно узаконило то, чем занималось Брюссельское общество доверительных управляющих (БОУ) с момента своего основания в октябре 1940 года. Оно управляло товарными потоками и занималось продажей еврейской, а также конфискованной «вражеской» собственности. Запись БОУ в торговый реестр осуществляли два члена военной администрации, которые, в свою очередь, выполняли функции доверительных управляющих при главе военной администрации (ВА). Один из двух партнеров общества одновременно являлся его негласным управляющим. Эта тесная связь обеспечила выполнение специальной задачи ВА, в соответствии с которой в полной мере проявилось БОУ. Созданный впоследствии наблюдательный совет БОУ также состоял в основном из членов ВА, включая председателя – начальника экономического отдела.