рах телескопа с диаметром 16 футов (4,9 м.) для наблюдения за звездами. Много лет спустя (не чудеса ли, право) похожий телескоп пятиметрового диаметра установят в тех же самых горах, на вершине Паломар!.. Сознавая это или нет, но многие являются его наследниками и духовными детьми.[280] Поэт И. Северянина писал о нем так («Жюль Верн»):
Он предсказал подводные суда
И корабли, плывущие в эфире.
Он фантастичней всех фантастов в мире
И потому – вне нашего суда.
У грез беспроволочны провода,
Здесь интуиция доступна лире.
И это так, как дважды два – четыре,
Как всех стихий прекраснее – вода.
Цветок, пронизанный сияньем светов,
Для юношества он и для поэтов,
Крылатых друг и ползающих враг.
Он выше ваших дрязг, вражды и партий.
Его мечты на всей всемирной карте
Оставили свой животворный знак.[281]
В конце начале XX в. французские приключенческие романы у нас очень популярны. Говоря о творчестве поэтов Н. Гумилева и др., у нас отмечали: «В предыстории тихоновского творчества вырисовываются фигуры Жюля Верна, Гюстава Эмара, Майн Рида»; «писатели Гумилева в этот период – Майн Рид, Жюль Верн, Фенимор Купер, Гюстав Эмар».[282]
Появление Ж. Верна обусловлено прогрессом. В 1803 г. парижане с изумлением взирали на «речную повозку, движимую огнем», что бороздила Сену. Там американский инженер Р. Фултон представил свой пароход. Об изобретении доложили Наполеону. Однако тот не проявил интереса, не веря в будущее «повозки». Англичане вначале отреагировали равнодушно на это известие. Первыми уловили суть дела американцы. Пароход (стимер) прошел по Гудзону в 1807 г. путь в 250 км. (от Олбани до Нью-Йорка). В 1816 г., наконец, англичане наладят пароходную связь между Лондоном и Гавром. А в 1819 г. паровой парусник «Саванна» впервые пересечет Атлантический океан. К концу XIX в. трансатлантические пароходные рейсы станут довольно обычным явлением как в Европе, так и в Америке.[283] В 1830 г. А. Шамиссо создал один из первых образов «машины времени», сочетающий идеи научной фантастики и реальные черты научно-технического прогресса («Паровой конь»).
«Кузнец, поживее! Подкуй мне коня,
Чтоб ночь не застигла в дороге меня!»
«Как пышет паром твой конь чудной!»
Куда ты скачешь, о рыцарь мой?»
«Кто сможет, спеша, земной шар обогнуть,
Держа с востока на запад путь,
В награду, согласно науке, тот
На сутки раньше в свой дом войдет.
Конь мой железный непобедим,
Не может время поспеть за ним,
И если я нынче помчусь на закат —
Вчера с восхода вернусь назад….»[284]
Новые настроения находили отражение и в живописи… Ведущий художник в тогдашней викторианской Англии, У. Тернер (1775–1851), чей феноменальный труд потрясает воображение (280 картин, 20 тыс. акварелей и рисунков), о котором ранее уже говорилось, первый отразил в живописи образы железной дороги, паровоза и парохода. Его картины «Дождь, пар и скорость» и «Пароход, буксирующий по Темзе на слом старый фрегат» стали как бы символами грядущей эпохи технического и научного прогресса.
Неужто, в самом деле, нет иной премудрости, кроме премудрости, полученной в стенах колледжей и университетов, и нет иных уроков, кроме тех, что суждено выслушивать в душных классах изрядно нам поднадоевших школ или дома?! А если ты с детства только и мечтаешь о бескрайних морских просторах! Если тебе грезится волшебное море днем и ночью?! Еще великий Байрон однажды выплеснул эту страсть юноши к приключениям:
Хочу я быть ребенком вольным
И снова жить в родных горах,
Скитаться по степям раздольным,
Качаться на морских волнах…[285]
Путешествия и приключения стала для многих alma mater, «университетом». Для этого все же придется поучиться. Море не любит невежд. XIX в. – время битв, путешествий, романтики открытий… Поэты и писатели с особой страстью и увлечением воспевают море, приключения, капитанов («Сказание о Старом Мореходе» Кольриджа, «Отважные капитаны» Р. Киплинга, «Капитан Сорви-голова» Л. Буссенара, «Пятнадцатилетний капитан» и «Дети капитана Гранта» Ж. Верна). Эра отважных первопроходцев, инженеров, изобретателей! Знаменитый Джузеппе Гарибальди (1807–1882), борец за дело освобождения Италии, в юности мечтал стать моряком. Он писал в «Мемуарах»: «Нужно признать порочной систему, при которой молодых людей, решивших посвятить себя мореплаванию, обучают в Турине или Париже, а затем, когда им уже минет двадцать, посылают на корабли. Я считаю более разумным, чтобы они обучались на кораблях и одновременно практиковались бы на них в мореплавании».[286] Молодые люди все чаще находили дорогу к морским учебным заведениям.
И. Ильинский. Иллюстрация к роману Стивенсона.
Одним из примеров воздействия на судьбы поколений стал Роберт Стивенсон (1850–1894). Автор будущего «Острова сокровищ» с детства готовился к профессии писателя. Хотя его в детстве и считали лентяем, это было не так. С книжками он никогда не разлучался: одни из них он читал, в другие заносил географические и природные особенности местности, стихотворные строчки или впечатления. Юноша, по сути дела, «так жил, со словами». Говорят, он подражал многим – Вордсворту, Дефо, Готорну, Монтеню, Бодлеру. Он и сам признавал за собой эти попытки «обезьяничанья» (скелет взят им у Э. По, попугай – у Дефо, сундук Билли Бонса заимствован у В. Ирвинга). Однако то, что в уме ничтожном и пустом рождает ужимки да гримасы, для серьезной и крупной личности становится школой опыта и материалом для творчества. Роберт сменил в своей жизни несколько школ и в 17 лет поступил учиться в Эдинбургский университет. Дело в том, что отец видел в сыне продолжателя семейной традиции инженера (строителя маяков). Однако, полное отсутствие в нем стремления к приобретению инженерных навыков вынудило семью отказаться от этих планов. Тогда решают сделать из него адвоката. В конечном же итоге получился прекрасный писатель, выстроивший, быть может, самый яркий из «маяков». Его «Островом сокровищ» (1883) зачитываются с тех пор многие поколения читателей по всему миру. Этим романом искренне восторгался никто иной как премьер-министр Гладстон. И даже, казалось бы, столь непохожие герои одноименного романа Стивенсона, как Джекил и Хайд, эти антиподы Запада, и поныне составляют, по сути дела, совершенно неразрывные части «английского джентльмена».[287]
В ряду известных авторов, писавших на тему науки, упомянем еще одного француза, Камилла Фламмариона (1842–1925). Созданная им в 1880 г. «Популярная астрономия» получила известность во многих странах мира. Как следствие ее появления повсюду стали возникать кружки любителей астрономии и астрономические общества. Книга поэта-астронома неоднократно издавалась в России. В 1889 г. он был избран почетным членом Нижегородского кружка любителей физики и астрономии. Фламмарион, поблагодарив волжских любителей астрономии за оказанную честь, написал им: «Вся моя жизнь была посвящена прогрессу»… Можно сказать, что уже в 6 лет его увлекли звездные проблемы. Учитель в школе дал своему лучшему ученику, досаждавшему бесконечными вопросами, трактат по космографии. Мальчик весь ушел в этот необъятный мир… Дальше будет немало горестей и смертей близких, упорная учеба, ночные бдения за книгой (чтение при свете Луны), работа над собственной книгой «Всемирная космогония», гравюры к которой выполнены им самим.
Будучи выходцем из народа, он приложил немало усилий для просвещения простых людей. Он понял, что говорить с ними нужно исключительно на языке им понятном и близком. Многим маститым ученым не грех было бы чуть почаще вспоминать мудрое напутствие Фламмариона: «Светильник науки и разума нужно держать высоко над головой, чтобы его пламя разгоралось, надо вынести его на многолюдные площади, на широкие улицы и в самые глухие закоулки. Все одинаково призваны к свету, все жаждут им насладиться, и в особенности все обиженные, обойденные судьбой, потому что они больше думают, энергичнее мыслят, потому что они сильнее жаждут знания, чем довольные мира сего…»[288]
XIX век стал «читающим веком». Всех охватила пандемия чтения. Вот, что писал о формировании культуры чтения критик Дж. Рескин (1819–1900): «Случилось так, что я имею самое непосредственное отношение к школам с разным социальным составом обучающихся; так вот, я получаю множество писем от родителей, озабоченных образованием своих детей. Подавляющее число этих писем поражает тем, что родители, в особенности матери, в первую очередь озабочены одним – «местом в жизни»… Действительно, в общественном сознании нашего неугомонного народа в ряду наиболее распространенных побудительных устремлений намерение добиться успеха занимает первое место». Он положительно оценил появление на рынке самого разнообразного чтива (рассказы, документы, тексты). Вспоминается известный тезис историка Фюстель де Куланжа – «Тексты, тексты, ничего, кроме текстов!» Рескин полагал, что любая книжная «пища» должна найти потребителя, способствуя росту образования и культуры (даже книги-однодневки): «Все эти книги-однодневки, множащиеся с общим ростом образования, составляют характернейшую особенность и достояние нынешнего века; великое спасибо, что они есть, стыд и позор, если мы не сумеем должным образом воспользоваться ими».[289]