[315] Враги и недоброжелатели приклеили ему прозвище «планета без орбиты».
С интересом читал рассказы Э. По и художник Делакруа, находя в его необычайных или сверхчеловеческих концепциях некую фантастическую привлекательность, свойственную, по его, да и общему мнению, северным или каким-то там иным натурам, но совершенно чуждую французской природе. «Эти люди, – пишет он, – нравятся другу другу только тем, что в них есть сверхъестественного или неестественного. Мы ж, французы, не умеем до такой степени терять равновесие, разум должен быть на страже всех наших блужданий. Лишь в крайнем случае я допускаю такого рода распущенную манеру, но у него все рассказы написаны в том же духе. Уверен, что нет ни одного немца, который бы среди всего этого не чувствовал себя как дома»[316] Вдумываясь в смысл его странных образов, понимаешь, что он, возможно, более чем кто-либо обладал уникальной способностью – увидеть истинный лик Америки. Ее демонический символ предстает перед нами то в образе могучей Науки, этого «дитя Седых Времен», то в образе Убийцы с улицы Морг, то в образе Вечного Жида, спешащего по улицам нью-йоркских кварталов, то в облике Красной смерти, поражающей пирующих «в забрызганных кровью» залах, то в образе дома Ашеров, что вот-вот рухнет при блеске молний и кроваво-красном свете луны от страшной трещины, что роковым зигзагом уже пересекла фасад американской цивилизации.
В числе духовных учителей человечества я назову Джека Лондона (1876–1916). Выходец из рабочей среды, сам он скажет о себе, что с 8 лет «прилежно работал», а в 15 лет «был уже взрослым». Он обошел всю Америку, от Калифорнии до Бостона, вернувшись к побережью Тихого океана через Канаду. И куда только судьба не забрасывала писателя: был матросом, грузчиком, золотоискателем, контрабандистом, бродягой. Очутился однажды даже «на дне, в бездне, на свалке цивилизации». Такова полная испытаний и приключений жизнь этой Rara avis («редкой птицы») американской литературы.[317]
Художник, Великий Мечтатель, Правдолюбец, Романтик… Он, подобно Мессии, пришел в американскую литературу, дабы очистить ее от «бесхребетных слюнтяев» и литературных «евнухов». Ранее у нас много писали о социалистическом облике писателя. Действительно, в его творчестве отчетливо слышны социальные нотки… Но, как Лондон однажды заметил, он «стал социалистом примерно таким же путем, каким язычники-тевтоны стали христианами, – социализм в меня вколотили». Согласитесь, как бы вы ни относились к данной идее, в любом случае это не лучший способ воспитывать в душах твердые идеологические убеждения. Мы видим в нем великого художника (а вовсе не «пролетария», как утверждал Горький). Но мне в тысячу раз ближе и роднее труженик, чем скоты, гордо именующие себя демократическими писаками. Равнодушные к горестям людским, такие литераторы (а такие есть в России) хуже трупных червей… Но Лондона никак не назовешь равнодушным. В рассказе «Отступник» им нарисован образ мальчугана из бедных, что родился прямо в ткацком цеху. Он с детства прикован к безжалостной машине, как раб. Школа для него недостижима. Вымотанный системой, вынуждающей его совершать 25 миллионов движений в год, он даже ходит «не как человек и не был похож на человека».[318] И таких юношей немало в США.
В автобиографичном романе «Мартин Иден» описан и культурный багаж Лондона. Среди книг, прочитанных героем – Платон, Мор, Суинберн, Браунинг, Юм, Локк, Беркли, Рикардо, Смит, Дж. Милль, Вагнер, Спенсер, Джефферсон, Линкольн, Китс, Ницше, Блаватская и другие. К культуре так называемого образованного общества герой отнесся явно негативно. Лондон обвиняет их в невежестве. Где эти напыщенные индюки подрастеряли свои знания?! Ведь было время, они чему-то учились, читали хорошие книги. Почему же те их так ничему и не научили? Что за образование получили они в хваленых университетах! «Раньше он по глупости воображал, что каждый хорошо одетый человек, не принадлежавший к рабочему сословию, обладает тонким умом и чувством прекрасного. Крахмальный воротничок казался ему признаком культуры, и он не знал, что университетский диплом и истинное образование далеко не одно и то же».[319]
Когда Джек Лондон умер, на его могилу возложили громадный красный камень (сам он некогда называл его «Камень, который не пригодился рабочим»). Мы всегда будем ценить его талант. Некогда Горький сказал о нем так: «Джек Лондон пробил огромную брешь в литературной плотине, которая окружала Америку с тех пор, как средний класс, состоящий из промышленников и лавочников, пришел к власти». Нам тоже хотелось бы пробить брешь в коре равнодушия новых капиталистов России, безмозглого стада, которое говорит нам сегодня примерно то же, что некогда с горькой иронией говорил герой романа Дж. Лондона Мартин Иден: «Кто ты такой, Мартин Иден?.. Кто ты и что ты? Где твое место?.. Твое место среди миллионов людей труда – там, где все вульгарно, грубо и некрасиво. Твое место в хлеву, на конюшне, среди грязи и навоза… А ты смеешь совать нос в книги, слушать красивую музыку, любоваться прекрасными картинами, заботиться о своем языке». Эти вопросы все чаще себе задают в современной России те молодые люди, которые вчера еще могли свободно пользоваться всеми благами науки, культуры и образования.
Потомок викингов, дитя людской пустыни,
Гомер Аляски, вольный сын морей,
С тобой я коротаю бег ночей,
Ты занял место Бога и латыни.[320]
Джек Лондон-золотоискатель
Впрочем, писательская жизнь нигде не была похожа на райские кущи (а в США особенно). Это справедливо даже в отношении таких ярких писателей, как Марк Твен (1835–1910), чей поразительный талант заставил Хемингуэя сказать, что вся современная литература США вышла из «Гекльберри Финна». Родился Сэмюэл Клеменс (Твен) в семье захолустного юриста и лавочника. О предках его известно крайне мало. Поздние попытки самого Марк Твена обнаружить некоего Клеменса среди тех, кто якобы выносил приговор Карлу I в Англии XVII в., видимо, свидетельствуют о его республиканских убеждениях… Среди дедов и прадедов будущего писателя были плантаторы, ремесленники, лавочники, фермеры. Жизнь семьи протекала в городишке Ганнибал (штат Миссури). Здесь он увидел многое из того, что позже вошло в его замечательные книги. В школе учился так себе (ни шатко ни валко). Зубрил правила грамматики. С тоской слушал унылое подвывание учителей. Скрашивал время, гоняя вошь по грифельной доске. Тоже веселенькое дело. Но это не помешало ему стать чемпионом по диктанту. До 14 лет он посещал школу крайне нерегулярно, совмещая учебу с работой в типографии (как он позже вспоминал, за одежду, стол и ни гроша наличными). Его духовной пищей стали Сервантес, Свифт, Голдсмит, Диккенс. Юноша рано начал печататься, но прежде чем избрать тернистую стезю репортера и писателя, он учился на лоцмана, одно время работал старателем. Затем Твен опубликовал книгу «Простаки за границей» (1869), в которой высмеял более чем скромные познания жителей Нового Света (янки) в области европейской культуры и искусства. В ней описано, как вандалы (американцы) были поражены, впервые услышав имя Колумба, а в каждом встретившемся им в Европе памятнике непременно видели «работу Микеланджело».[321]
Книги «Том Сойер» и «Гекльберри Финн» стали для миллионов детей учебниками жизни. Читая их, погружаешься в радостное и шаловливое детство восторженно, словно в чистую и глубокую заводь. Многие наверняка отнесут эти книги (возможно, еще и «Принц и нищий», «Янки при дворе короля Артура») к любимому чтиву. Но не менее интересен зрелый Твен, которого называли «Линкольном литературы, самой сущностью американизма». Любопытно взглянуть на эволюцию взглядов писателя… Почему Твен, человек романтический и мягкий, в начале карьеры говоривший языком любви и простодушного юмора, позже стал желчным и саркастичным?! Вначале он идеалистически и в розовых тонах воспринимал американцев, говоря: «бесстрашные молодцы, волевые и настойчивые», «само простодушие, отзывчивость и бескорыстие», «цвет человечества, избранники богов», «удивительный и прекрасный народ». Однако вскоре его охватило чувство горечи и разочарования. Сыграли роль и личные трагедии (смерть дочерей, жены, банкротство основанного им издательства). И на многое открылись глаза. Словно лопнул злокачественный «демократический» нарыв. Он клеймит жесткость окружающего мира, показывает коррумпированность чиновников и подлость политиков. С гневом пишет он о «сонной американской нации», бичует «одетых в мундир убийц», расправляющихся с беззащитными женщинами и детьми Филиппин. Достается и губернаторам, понастроившим таких шикарных и дорогостоящих особняков, что и в столице не сыщешь. Подобно отважному Ланселоту, он смело шел в бой против тех, кого называл «зверинцем» (взяточники, мошенники, бандиты, политиканы). Стыдно за свой народ, писал он с возмущением, когда видишь: «Какие мыльные пузыри постоянно восседали на его тронах». Историк Хилдрет в «Истории Соединенных Штатов Америки» (1849) сделал попытку развенчать «мыльные пузыри золотого века сказочных достоинств и чистоты». Но и отповедь Марк Твена «патриотам собственного кармана» звучит актуально: «Эта жажда денег привела к загниванию целых наций, она сделала их жестокими, убогими, бездушными, бесчестными, превратила их в угнетателей».[322]
Марк Твен в 1896 году
Капитал везде убивает подлинную литературу. Вспомним знаменитые слова К. Маркса: чем «больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни молью ни червем, – твой капитал», чем «больше твое имущество», тем меньше ты «покупаешь книг, тем реже ходишь в театр, тем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь», тем «ничтожнее твое бытие…».