Основы нарративной экономики
Глава 7Причинно-следственные связи и созвездия нарративов
Цель данной книги, побуждающей людей распознавать и активно использовать экономические нарративы, помогающие выявлять важные события, состоит в усовершенствовании способности предвидеть значимые явления экономической жизни вроде депрессий, рецессий, продолжительных стагнаций и справляться с их последствиями. Для того чтобы достаточно точно предвидеть эти события, нам необходимо разобраться в том, каковы их истинные причины. Основная сложность в данном случае состоит в том, чтобы правильно определить причину и следствие.
Современные экономисты, как правило, весьма внимательны при выявлении причинно-следственных связей, однако созданию новых нарративов они чаще всего не придают особого значения. Я же утверждаю, что в данном случае причинно-следственные связи действительно присутствуют, причем действуют они в обоих направлениях: новые «вирусные» нарративы провоцируют экономические события, а экономические события приводят к изменению нарративов.
Разумеется, практически ни один фактор, кроме, пожалуй, пятен на Солнце, не является в полной мере внешней силой по отношению к экономике (подробнее о пятнах на Солнце – далее в этой главе). Однако новые нарративы мы можем рассматривать в качестве катализаторов внедрения инноваций, поскольку каждый нарратив зарождается в мозгу конкретного человека (или становится итогом совместной умственной деятельности нескольких человек).
Экономический историк Джоэл Мокир в своей работе 2016 года называет таких людей «культурными предпринимателями» и, излагая свою концепцию, ссылается на философа и энциклопедиста Давида Юма, который в 1742 году писал:
«То, что зависит лишь от нескольких человек, происходит в значительной степени по воле случая или же имеет тайные и никому не известные причины; то, что исходит от большого числа людей, может зачастую объясняться вполне определенными и конкретными причинами» (1).
Для формулирования базовых постулатов теории нарративной экономики принципиально важное значение имеет понимание влияния этих «нескольких человек» на процесс создания новых «вирусных» нарративов.
В некоторых случаях влиянием этих «нескольких человек» пронизан весь процесс создания нарративов. Хотя нарративы мы, как правило, связываем с именем какой-либо известной персоны, те «несколько человек», которые нарратив создали, обычно отнюдь не знамениты, и в большинстве случаев мы даже не узнаем, кто они такие. Спустя время мы можем найти знаменитость, с именем которой связан тот или иной нарратив, однако настоящих авторов скорее всего найти не удастся.
С целью получения более полного представления о глубинной структуре экономических нарративов в этой главе мы рассмотрим факторы, воздействие которых делает такие нарративы «вирусными» – в первую очередь это истории и разного рода байки.
Направление причинно-следственной связи
Непросто определить, куда именно направлена причинно-следственная связь при взаимодействии нарратива и экономики. Был ли, к примеру, рост котировок акций и прибылей предприятий спровоцирован ознаменовавшими 1920-е годы прошлого века историями успеха спекулянтов и сумасшедшим интересом к фондовому рынку? Или же причиной этого энтузиазма был рост прибылей? Стал ли возникший после 2009 года столь же масштабный интерес к биткоину причиной роста цен на него? Или же рост стоимости биткоина стал вполне ожидаемой ответной реакцией на текущую новостную повестку и прогресс в области математической теории криптографии?
Основная сложность при определении направления причинно-следственной связи в рамках крупных экономических событий состоит в том, что экономисты обычно не имеют возможности проводить контролируемые эксперименты, в точности воссоздающие соответствующие экономические условия. Сотрудники лабораторий же, напротив, проводят случайные испытания, в ходе которых выдают, предположим, исследуемый препарат тестовой группе, а плацебо – контрольной группе. Затем, используя методы статистического анализа, определяют, действительно ли исследуемый препарат приводит к выздоровлению. В большинстве случаев лучшим решением становится наблюдение за текущими событиями, которое можно считать экспериментом в естественных условиях.
В 1912 году в обращении к членам Американской экономической ассоциации ее президент Генри У. Фарнам говорил о невозможности проведения контролируемых экспериментов в области экономики. Однако отмечал, что изучение экономической истории может помочь экономистам понять особенности построения причинно-следственных взаимосвязей, поскольку внезапные кризисные явления происходили на протяжении всей нашей истории. Если быть точным, Фарнам сказал: «На самом деле экономистам очень повезло, ведь они могут наблюдать за ходом экспериментов, не прикладывая усилий к их организации» (2).
В изданной в 1963 году книге Monetary History of the United States («Денежно-кредитная история Соединенных Штатов Америки») Милтон Фридман и Анна Дж. Шварц с целью выявления причинно-следственной взаимосвязи между денежной политикой и ситуацией в экономике страны в целом привели три примера экспериментов, которые они назвали «квазиконтролируемыми». Это: открытие крупных месторождений золота в период с 1897 по 1914 год, вследствие чего произошел значительный прирост совокупной денежной массы; временные отрезки, включающие периоды Первой и Второй мировых войн; периоды непосредственно после их завершения. Вопрос о том, являются ли эти события следствием случайных внешних воздействий (то есть воздействий, вызванных не экономическими причинами), остается дискуссионным. Однако начиная с 1963 года много и активно обсуждали, какова причинно-следственная связь между ними и изменением экономических показателей. Основной вывод, который был сделан, состоит в том, что выявить причинно-следственные связи вполне реально даже в условиях, когда проведение контролируемых экспериментов не представляется возможным. Мы можем также считать внешними факторами новые нарративы, которые помогают выявлять дополнительные квазиэксперименты. По большому счету открытие месторождений золота и войны, о которых писали Фридман и Шварц были внешними событиями, поскольку стали возможны благодаря появлению таких популярных нарративов, как «золотая лихорадка» или ложные новости об иностранных заговорах.
Нам следует критически воспринимать предположения большого количества (хотя и не всех) экономистов, которые убеждены, что экономические события всегда влияют на нарративы и ни в коем случае не наоборот. В научных кругах имела место оживленная дискуссия о влиянии самореализующихся пророчеств на экономические события. Социолог Роберт К. Мертон в 1948 году сформулировал термин «самореализующееся пророчество», намереваясь применять его в рамках теории экономических колебаний. Этот термин часто используют, говоря о пророчествах, воплотившихся в жизнь вследствие абсолютно не связанных с ними событий.
В качестве примера в данном случае лучше всего подойдут солнечные пятна (это пятна на поверхности Солнца, которые появляются и со временем исчезают – при помощи телескопа мы можем их увидеть).
Экономист Уильям Стэнли Джевонс в 1878 году предположил, что колебания мировой экономики, возможно, происходят в связи с «периодическими изменениями мощности солнечного излучения, о чем говорят появляющиеся на Солнце пятна» (3). Если в отдельные годы количество исходящего от Солнца тепла оказывалось больше, чем в прочие, урожайность зерновых и иные экономические показатели возрастали, что могло повлечь за собой серьезные колебания в экономической сфере. К 1878 году астрономы уже располагали знаниями о солнечной активности за много веков, в частности данными о количестве солнечных пятен в разные периоды времени. Исследователю показалось, что он заметил взаимосвязь между появлением пятен на Солнце и происходящими в тот же период экономическими событиями. Причиной же возникновения такой взаимосвязи должно было быть Солнце, поскольку не существует сколько-нибудь вразумительной теории, согласно которой причинно-следственная связь могла бы быть обратной, то есть объясняющей возникновение пятен на Солнце экономическими событиями, происходящими на Земле. Его теория звучала правдоподобно, однако экономические исследования, проводившиеся позднее, ее не подтвердили. К тому же колебания солнечного излучения слишком малы и не могут оказывать такого воздействия, о котором он говорил. Солнечные пятна едва ли могут повлиять на экономические события, но, как объяснили в 1983 году экономисты Дэвид Касс и Карл Шелл, они могут оказать некое влияние, если люди верят в то, что это возможно.
Экономист Роджер Е. А. Фармер был одним из главных сторонников и пропагандистов теории самореализующихся пророчеств в макроэкономике (4). К заключениям Фармера и других его коллег я бы добавил идею о том, что эти самореализующиеся пророчества не возникают из ниоткуда. Обычно они, судя по всему, рождаются вследствие миллионов мутаций нарративов, а некоторые из них оказываются в достаточной степени «заразными» для того, чтобы спровоцировать масштабную эпидемию. Как мы уже знаем, этот процесс можно отслеживать и моделировать.
Случайные события, дни рождения и годовщины: как нарратив становится экономическим нарративом?
Нарративы зачастую вселяют в души большинства людей смутный страх и беспокойство, однако эти страхи практически никак не сказываются на их поступках. Нарратив становится экономическим нарративом в тех случаях, когда с ним связана история, герои которой совершают конкретные действия и описывают то, что они делают, к примеру, инвестируют средства и получают прибыль на определенных финансовых рынках. Таким образом, экономические нарративы подразумевают наличие конкретных сценариев, представляющих собой алгоритмы действий, которые человек может взять на вооружение лишь потому, что узнал о них от других людей, которые следовали этим сценариям.
Если, пытаясь понять суть экономических событий, мы будем учитывать только данные об изменениях совокупных экономических показателей, таких как ВВП, уровень заработной платы, процентные и налоговые ставки, есть риск упустить из виду мотивы, лежащие в основе этих изменений. Это все равно, что пытаться понять причины духовного пробуждения, оценивая стоимость печати религиозных трактатов.
Однако экономисты часто попадают в эту ловушку, и причина очевидна: мы располагаем обширными данными о размере ВВП, заработной платы, процентных и налоговых ставок, а информация о нарративах если и имеется, то весьма неоднозначная. Ситуацию, в которой оказываются экономисты, историк Джерри З. Мюллер назвал «тиранией показателей». Мюллер не был противником сбора количественных показателей для оценки важнейших экономических явлений, но отмечал, что большинство людей слишком остро реагируют на такие показатели и не замечают того, что переоценивают важность этих изменчивых данных, практическая ценность которых в действительности весьма ограничена (5).
Люди, которые в ходе принятия экономических решений руководствуются актуальными нарративами, обычно не объясняют причины своих решений. Если спросить их об этих причинах, то им, вероятно, будет нечего сказать, либо они начнут повторять слова экономистов. Как, к примеру, человек может объяснить причины своих сомнений по поводу расходования средств в кризисный период? Сомнение предполагает отказ от совершения действия, и среди множества прочих мыслей и идей у человека может просто отсутствовать внятная идея о совершении конкретного действия.
Истории, которые становятся «вирусными», представляют собой не просто логичный отклик на события в экономической сфере, а создаются весьма изобретательно и новаторски. К примеру, процесс масштабной коррекции на фондовом рынке продолжается отнюдь не один день, и на протяжении этого времени у людей есть возможность почитать порой весьма креативные и сенсационные публикации различных новостных агентств, цель которых состоит в привлечении внимания общественности к данной теме. На протяжении того же периода времени участники фондового рынка ведут многочисленные дискуссии, в ходе которых переосмысливают последние новости не только ради обмена информацией, но и чтобы просто скоротать время.
Эти процессы развиваются в целом спонтанно, подобно мутациям микроорганизмов вроде бактерий и вирусов. Например, какая-то знаменитость может небрежно бросить некую запоминающуюся фразу. Именно так случилось 15 октября 1929 года, за две недели до биржевого краха, когда известный профессор Йельского университета Ирвинг Фишер, выступая перед членами Ассоциации торговых агентов Нью-Йорка, сказал, что биржевые курсы американского фондового рынка вышли на «стабильно высокое плато». Не прошло и пары дней, как газетчики подхватили новую запоминающуюся фразу (6). Эта поразительно не ко времени сказанная и ироничная по своей сути фраза положила начало эпидемии и, вероятно, повлияла на продолжительность рыночного краха, а многие помнят о ней по сей день. По большому счету эти три слова известны сегодня большему числу людей, чем название какой-либо книги Фишера, на написание которой он потратил годы. Эти слова принадлежат к той же категории, что и фразы «иррациональное изобилие» и «кривая Лаффера». Все они пришли в экономику извне и оказали влияние на текущие события, поэтому их можно рассматривать в качестве экзогенных факторов.
Кроме того, новую жизнь экономическим нарративам могут давать годовщины значимых событий прошлого. Даже если нарратив прошлого – такой как «крах фондового рынка 1987 года», к примеру, – утратил свою «заразность», где-то в темных закоулках памяти, особенно у тех, кто постарше, он, возможно, все еще жив. К тому же этот нарратив может вновь привлечь к себе внимание масс, если его немного откорректировать (или даже переименовать) и упомянуть в публикации, нацеленной на широкую аудиторию. Например, новостные СМИ любят напоминать общественности о крахе 1987 года в круглые даты этого события. И они, очевидно, продолжат напоминать о нем до тех пор, пока на рынке не произойдет еще более серьезный однодневный спад. Ведь если это случится, крах 1987 года уже нельзя будет назвать «рекордным» и интерес к нему угаснет.
К 2013 году ажиотаж, связанный с нарративом о биткоине, пошел на спад. История утратила новизну, и стоимость биткоина, которая в своей максимальной точке в 2013 году превышала 1000 долларов США, снизилась до 200 долларов. Однако благодаря быстрому распространению новых разработок – а может быть, мутаций – интерес к этой концепции не пропал. Примечательно, что среди этих разработок было первичное предложение монет (ICO), благодаря которому новые криптовалюты могли следовать своему собственному пути развития. Криптовалюты позиционировались, по сути, как акции корпораций. ICO дало толчок возникновению новых нарративов, каждый из которых был связан с конкретной монетой, отождествляемой с определенным направлением бизнеса.
Люди вновь стали с уважением относиться к старому «виду спорта» – покупке акций, интерес к которому несколько угас, поскольку перешел в разряд дурацких затей. Появились новые темы для дискуссий. Только в 2017 году было запущено более 900 первичных предложений монет для краудфандинговых бизнес-стартапов, которые хотели собрать средства для новых предприятий. Почти половина из них провалилась в течение года, однако новые ICO продолжали возникать (7).
Разумеется, экономисты знают о существовании нарративов, связанных с событиями, однако в своей деятельности они обычно исходят из убеждения, что нарративы по своей сути не более чем глупые измышления, которые следуют за осознанием смысла актуальных новостей о глубинных экономических факторах и процессах.
Согласно их предположениям, за действием этих глубинных экономических факторов стоят исключительно научные достижения в производственной сфере, открытие новых источников природных ресурсов или неожиданное истощение имеющихся, демографические изменения или экономические исследования, которые предоставляют новую информацию о том, каким образом государственные деятели могут оптимизировать существующие правила и нормы. Однако придерживаясь подобной точки зрения, можно упустить аспекты, которые, вероятно, являются основным двигателем экономических изменений.
Как мы узнали в Части I данной книги, экономические нарративы, окружающие соответствующие события, действуют весьма предсказуемо: они обладают «вирусной» популярностью, они предлагают определенные сценарии, которым человек должен следовать, они повторяют популярные идеи и процветают благодаря интересу людей. Так нарративы оказывают существенное влияние на общество и ход экономической деятельности.
Контролируемые эксперименты, проводимые вне рамок экономической науки, выявляют направление причинно-следственных связей
В некоторых случаях можно определить направление причинно-следственных связей, погрузившись в изучение экономической истории. Однако следует признать, что эксперименты, проводимые в контролируемых условиях, в областях, выходящих за пределы экономической науки, демонстрируют влияние нарративов на поведение людей.
Дженнифер Эдстон Эскала отмечала, что в области маркетинга принцип соотнесения с самим собой срабатывает в том случае, когда человек проводит параллель между рекламируемым продуктом и собственным опытом. Но действие этого принципа не всегда способно изменить покупательское поведение. В ходе проведенных контролируемых исследований Эскала сопоставила воздействие аналитического соотнесения с самим собой (объясняющее, почему именно тебе нужен данный продукт) и нарративного соотнесения и переноса (которые подразумевают наличие истории, которая заставит человека посмотреть на ситуацию глазами другого человека, используя местоимение «ты» вместо «я»). В результате Эскала пришла к выводу, что нарративный перенос гораздо эффективнее, особенно в тех случаях, когда аналитическая аргументация ценности продукта достаточно слабая (8).
Марсель Мэтчилл и его соавторы из журналистских кругов в поиске фактов, подтверждающих предположение о том, что зрители телевизионных новостей запоминают очень немногое из того, что слышат, показывали участникам контрольной группы свежий репортаж из телевизионной новостной программы на тему опасности загрязнения воздуха. Группе был также представлен репортаж на ту же тему в формате истории, один из героев которой, пекарь, имеющий проблемы со здоровьем, спровоцированные загрязнением воздуха, вступал в неравную борьбу со своим оппонентом, который получал прибыль от деятельности, вызывающей загрязнение окружающей среды. Как оказалось, вторая презентация запомнилась участникам лучше (9).
В образовательной сфере Скотт У. Маккуигган с соавторами выявили преимущества построения учебного процесса с учетом воздействия нарративов, способствующих повышению мотивации. Каждый из восьмиклассников, вошедших в экспериментальную группу, играл в компьютерную игру за юного Аликса, отец которого, согласно вымышленной истории, возглавлял команду ученых. Неизвестная тяжелая болезнь поразила некоторых из них, в том числе отца Аликса, и мальчик намерен выяснить ее причину. Игра включала в себя диалоги с другими героями. В ходе игры ученик узнает о микробиологии, бактериях, вирусах, грибках и паразитах. По итогам исследования у учеников был отмечен больший прогресс в сравнении с контрольной группой, что выразилось в «большей самостоятельности, вовлеченности в учебный процесс, заинтересованности и ощущении контроля» (10).
В области здравоохранения Майкл Д. Слэйтер с соавторами занимался изучением способов убедить людей есть больше фруктов и овощей. В ходе экспериментов они пришли к выводу, что презентации, назидательно пропагандирующие пользу этих продуктов, неубедительны. Реакция же аудитории на истории, содержащие нарративы, была гораздо активнее, люди отождествляли себя с героями этих историй. Полученные результаты подчеркивают, что для медицины очень важно тщательно продумывать методы представления информации и отбирать людей, которые наилучшим образом донесут эту информацию до аудитории (11).
В благотворительной сфере Кейт Вебер и его коллеги в 2006 году предложили участникам исследования прочесть статьи о донорстве органов прежде, чем предложить им подписать карту донора органов. Информация была представлена к прочтению в разных вариантах (нарративном и статистическом). Результаты исследования показали, что нарративная информация произвела больший эффект, нежели статистические данные.
В области юриспруденции Брэд Е. Белл и Элизабет Ф. Лофтус в 1985 году провели контролируемый эксперимент, в ходе которого участникам предложили стать членами коллегии присяжных. Целью исследования было определение реакции присяжных на яркие и рядовые судебные разбирательства. Например, в ходе яркого судебного разбирательства прозвучала не относящаяся к сути дела фраза о том, что обвиняемый в момент совершения преступления случайно «опрокинул миску с соусом гуакамоле на белый ворсистый ковер». Этот неуместный, но яркий мысленный образ помог в ходе эксперимента добиться от присяжных обвинительного приговора.
Итак, экономике есть чему поучиться у других общественных наук, в частности у психологии (в первую очередь социальной психологии), социологии, антропологии (особенно культурной и исторической антропологии) и истории (прежде всего культурной и интеллектуальной истории, или histoire des mentalités). Поскольку проводить контролируемые эксперименты в масштабах экономики в целом экономисты пока не могут, основная задача состоит в точном определении конструкций, из которых состоят нарративы, и понимании принципов их функционирования. Истории являются одной из этих конструкций.
Как истории стимулируют деятельность человека
Эмоция является важной составляющей структуры нарратива, как экономического, так и любого другого, и ярче всего она проявляет себя в историях. Исторический роман и историческое кино стоят несколько поодаль от истории как таковой, но они лучше всего помогают нам с эмоциональным восприятием истории и оценкой некоторых нарративов, направлявших ход истории. Автор исторического романа и режиссер исторического фильма, которые выстраивают диалоги, основываясь на собственном воображении и интуиции, больше напоминают изобретателей, чем исследователей.
В 2013 году в обращении к членам Американской исторической ассоциации историк Уильям Кронон сравнил научное историческое исследование с историческим романом:
«Историки предпочитают не затрагивать те аспекты прошлого, о которых молчат имеющиеся у них документы. Однако некоторые из таких аспектов, как то: мысли в потоке сознания и неформальные разговоры, – являются настолько непреложной частью нашей жизни, что становится непросто понять, какое изображение прошлого является более искаженным: история, которая об этих аспектах ничего не знает, или другая, выдуманная история, которая в отсутствие авторитетных свидетельств со всей возможной ответственностью пытается их воссоздать» (12).
Таким образом, возникает вопрос о первичной метафоре, которую мы используем, чтобы понять суть кризиса в экономике. В популярных СМИ чаще всего метафорически сравнивают экономику с «больным или здоровым человеком». В определенные периоды времени экономику называют здоровой, в другие – больной, будто бы ей нужен врач, который выпишет необходимые лекарства (финансовую или кредитно-денежную политику). С отсылкой все к той же метафоре о больной либо здоровой экономике популярные СМИ часто упоминают некий термометр под названием «доверие», который измеряет индексы доверия или индексы фондовой биржи.
Размышления о значимости историй, представляющих интерес для общественности, заставили меня вспомнить работу психолога Роберта Стернберга. В книге Love Is a Story («Любовь как история»), вышедшей в свет в 1998 году, он описывает здоровые, наполненные любовью отношения между двумя людьми, которые стали возможными благодаря нарративу об их отношениях.
Прогресс в экономике, как и в любовных отношениях, не односторонен. Напротив, история в экономике имеет измерения, выходящие за рамки общественного представления о состоянии ее «здоровья». У этих историй имеются и моральные аспекты: преданность в противовес прагматичности, доверие – недоверию, стремление обогнать всех прочих – готовности терпеливо ждать.
Кроме того, такие истории включают в себя эмоциональный аспект, понимание защищенности и незащищенности, личные и общественные ориентиры. Множество историй, привлекающих внимание людей, независимо от времени включают в себя все эти аспекты.
Воспоминания-вспышки
Наши воспоминания, по структуре напоминающие истории, зачастую выстраиваются вокруг неких ярких случайных образов. Некоторые особенно популярные нарративы вызывают у людей настолько сильный эмоциональный отклик, что они помнят о них даже годы спустя. Возможно, нарратив затронул их лишь на секунду и как бы мимоходом в череде многочисленных разговоров, которые быстро забылись. Но почему это краткое столкновение с нарративом влияет на экономическое поведение человека много позже? Если попросить людей описать то, во что они верят, или движущие ими мотивы, они иногда вспоминают о резком изменении психического состояния, полагая, что оно было вызвано вполне определенной причиной. В своем крайнем проявлении формирование долгосрочной памяти происходит настолько стремительно, что этот процесс можно рассматривать как создание воспоминания-вспышки (13). Воспоминания-вспышки похожи на недоэкспонированное кино, снятое в темноте, лишь отдельные кадры которого на мгновение осветила лампа камеры. Изображение, освещенное фотовспышкой, может рассказать целую историю, имеющую свою причину, обстановку и атмосферу. Обычно мы помним, в какой момент времени произошло событие, и в целом представляем его контекст, но не можем не учитывать и предметные воспоминания-вспышки.
Психологи изучили, каким образом наш мозг выбирает, какое воспоминание сделать фотографическим, и этот процесс схож с выбором фотографии, которую мы хотим поместить в семейный альбом. Оказывается, воспоминания-вспышки привязаны не только к эмоциональным реакциям, связанным с произошедшим событием, они также подвергаются воздействию некоторых социальных и психологических факторов.
Воспоминания, отражающие общность и единство людей либо сформировавшиеся вследствие опыта, пережитого совместно с другими, с большей вероятностью могут запечатлеться в памяти навсегда (14). Таким образом, больше шансов превратиться в воспоминание-вспышку имеет такое воспоминание, которое способно повлиять на формирование новых «вирусных» нарративов.
К примеру, о нарративах, описывающих первые выстрелы Гражданской войны в США близ форта Самтер в 1861 году, люди сохраняли живые воспоминания даже десятилетия спустя. Через 35 лет после упомянутых событий бывший первый сержант США в мельчайших деталях описывал, что он делал, когда ему сообщили, что он впервые в жизни должен вести своих людей на задание, которое может привести к их гибели:
«Я служил первым сержантом роты из 100 новобранцев, хорошо обученных пехотинцев, на Губернаторском острове в Нью-Йоркской бухте. Подходили к концу праздничные каникулы, которые в довоенное время в армии продолжались около десяти дней: это было, как и всегда, очень душевное время. В субботу 5 января, когда я занимался уборкой казарм в связи с запланированной на воскресное утро традиционной поверкой и предполагал, что день пройдет спокойно, а вечером я отправлюсь на праздничное торжество, меня вызвали в кабинет адъютанта, где главный сержант сообщил, что я со своей ротой должен выступить пешим порядком в 2 часа пополудни. Не было смысла задавать вопросы по этому поводу» (15).
Нападение японцев на американскую базу в Перл-Харбор в декабре 1941 года, вслед за которым последовало вступление США во Вторую мировую войну, также описывают очень яркие нарративы, объясняющие готовность людей воевать. Прошло 40 лет, а люди еще помнили, где они впервые услышали новость о нападении на Перл-Харбор.
Мой одноклассник Джон Холмс до сих пор помнит, где именно он в тот момент был и что делал: «В те времена газеты продавали на перекрестках. Я продавал газету Examiner на пересечении Пико и Проссер. Я продавал газету, в которой сообщалось о бомбардировке Перл-Харбора. Но я не осознавал, что именно это означает и как сильно это событие впоследствии изменит мою жизнь, ведь я был слишком молод».
Джо Арнольд тоже был на работе – на автозаправке на углу Глендон-авеню и Линдбрук-драйв в Вествуде. «Там была высокая башня. День был туманный, и я забрался на нее, чтобы что-нибудь увидеть. Даже не знаю, что я ожидал увидеть…»
Воспоминания Барбары Райан Данхам схожи с воспоминаниями других американцев о том дне: «Мы завтракали, – рассказывала она, – мы только вернулись из церкви и включили радио… Поначалу никто не мог поверить в услышанное» (16).
Воспоминания-вспышки являются одним из проявлений склонности людей проникаться, казалось бы, незначительными деталями историй и даже коротких рассказов, освещающих лишь отдельные эпизоды. В приведенных выше примерах люди рассказывали о том, что происходило непосредственно до и после того, как они услышали новость. Их воспоминания представляют собой последовательность абсолютно ничем не примечательных событий. Однако если попросить их описать такие же незначительные события другого дня, произошедшие несколько десятилетий назад, они едва ли вспомнят хоть что-нибудь, особенно если этот день не был отмечен каким-либо известным или трагическим событием.
Ярким примером воспоминания-вспышки являются события из современной американской истории, произошедшие 11 сентября 2001 года, когда в результате террористического акта было разрушено здание Международного торгового центра в Нью-Йорке и серьезно повреждено здание Пентагона. Многие американцы и сегодня могут вспомнить, чем были заняты в тот момент, когда услышали новость о теракте. Их воспоминания не утратили яркости, а это говорит о том, что теракт повлиял на их экономические решения.
Согласно данным Национального бюро экономических исследований, к тому моменту после достижения в 2000 году мировой фондовой биржей максимальных показателей американская экономика с марта 2001 года вошла в рецессию, за чем последовал финансовый кризис и ослабление экономики в целом. После событий 11 сентября 2001 года, в ходе которых террористы разрушили национальные символы страны, многие опасались, что рецессия затянется – из-за опасений новых подобных терактов люди предпочтут оставаться дома (17). Атака террористов, случившаяся спустя год после того, как в 2000 году лопнул пузырь на американском фондовом рынке и проявились многочисленные признаки рецессии, стала «идеальным штормом», который был способен «уничтожить экономику» (18).
Однако в действительности теракт привел к прямо противоположному результату. К ноябрю 2001 года рецессия сошла на нет, и экономика США практически сразу отыграла потери, вследствие чего эта рецессия оказалась одной из наименее продолжительных в истории США. Чем можно объяснить столь быстрое восстановление страны? После терактов распространились нарративы, в которых для поддержания веры людей национальные лидеры обращались к народу с призывом к определенным символичным действиям. Спустя две недели после террористического нападения президент США Джордж У. Буш выступил с обращением к работникам авиационной сферы и нации в целом:
«Сегодня мы должны противостоять терроризму, вернувшись к работе. Продолжившие выполнять свои обязанности на своих рабочих местах на предприятиях этой важной отрасли таким образом заявляют о том, что терроризм не пройдет, что эти негодяи не смогут терроризировать Америку, наших работников, наших граждан. (Аплодисменты.) Нанося этот удар, они намеревались создать атмосферу страха. И важнейшая цель нашей национальной борьбы состоит в возвращении доверия людей к авиаиндустрии. А это значит, что мы должны сказать пассажирам: “Поднимайтесь на борт”. Развивайте свой бизнес по всей стране. Летайте и наслаждайтесь прекрасными достопримечательностями Америки. Слетайте в Диснейленд, во Флориду. Путешествуйте с семьями и наслаждайтесь жизнью именно так, как вы сами хотите» (19).
Президент Буш также расточал похвалы американцам: «Мы – непоколебимая нация, мы – сильная нация. Мы – нация, опирающаяся на удивительные ценности.»
Как хороший спортивный тренер, он поддерживал командный дух как работников авиационной сферы, так и народа в целом. Озвученный им нарратив призывал быть сильными, смелыми, готовыми действовать. Этот нарратив был призван укрепить идею о том, что за нами наблюдают другие люди и мы должны подавать им пример мужества. Однако большинство экономистов во время экономического подъема не признавали, что теракты в сентябре 2001 года стали своего рода вспышкой, которая способствовала распространению «заразных» созвездий нарративов и, возможно, оказала глубокое влияние на бизнес и экономику США (20).
Засилье фейковых новостей
Стремясь оживить повествование, рассказчики часто обращаются к вымышленным и фейковым новостям, провоцируя активное обсуждение. История нарративов показывает, что «фейковые новости» отнюдь не являются чем-то новым. По большому счету люди всегда любили забавные истории и охотно рассказывали друг другу байки наподобие городских легенд, которые, как они сами подозревали, правдой не являются. Собственно говоря, люди часто рассказывают друг другу пикантные истории, не отдавая себе отчет в том, является ли то, о чем они говорят, вымыслом или нет.
Фейки часто производят на людей сильное впечатление, поскольку осуществляющиеся в головном мозге процессы мониторинга реальности несовершенны. По мнению психологов и нейробиологов, анализ достоверности источников информации является достаточно сложным процессом для мозга человека, который при оценке источника информации отталкивается от собственных воспоминаний (21). Так, спустя некоторое время мозг может забыть о том, что он уже однажды квалифицировал историю как недостоверную.
Кроме того, способность давать оценку источникам информации у людей различается, а повреждения височных диэнцефальных структур и лобной доли головного мозга могут в значительной мере исказить проявления этого навыка (22).
Возьмем, к примеру, фейковые рестлинговые бои, в ходе которых борцы нарушают, казалось бы, все мыслимые правила и только чудом не убивают друг друга. Зрители же, кажется, получают удовольствие, наблюдая за состязаниями, в которых сторонний наблюдатель с первого взгляда обнаружит имитацию борьбы, и пытаются делать вид, что происходящее реально. Кейфейб – слово, именующее этот странный феномен, начало мелькать в печати с 1970-х годов. Фейковые бои проходят совсем не так, как бои по правилам между учениками школ или колледжей. Такие бои подразумевают наличие многочисленных весьма эксцентричных поворотов сюжета. Один из борцов может излучать жестокость и/или наглость своим экстравагантным полуобнаженным видом, тогда как другой выглядит вполне прилично, привлекательно и достойно. Плохой парень действует неуклюже, прячется за канатами и на виду у зрителей совершает запрещенные удары, когда рефери на секунду отвлекается. Он издевается над противником, если тот оказывается на полу, и забирается повыше на канаты, делая вид, что намерен прыгнуть противнику на живот.
Зачастую позерство настолько очевидно, что наблюдатель наверняка заметит как минимум некоторые уловки борцов. В течение боя зрители даже иногда кричат: «Это фейк!» – когда зрелище не соответствует их ожиданиям. Тем не менее подобные бои проводятся и интерес к ним настолько высок, словно они не являются фейком. Зрителям, кажется, хочется верить в то, что бои настоящие, по крайней мере, их отдельные эпизоды, и они могут делать вид, что верят в это, чтобы возбудить собственное воображение. Однако, как отмечал теоретик литературы Рональд Барт, зрители таких боев редко ставят на результат поединка, как это принято в иных видах спорта: «Это не имело бы никакого смысла… Благодаря всем этим перегибам борьба сохраняет свою оригинальность, вследствие чего представляет собой скорее зрелище, а не вид спорта» (23).
Иначе говоря, на определенном этапе люди наслаждаются верой в конкретную историю и не задумываются о том, насколько она правдива.
Фейковые бои имеют давнюю историю во многих странах, о чем можно судить по наиболее популярным и обсуждаемым идеям. По поисковому запросу fakew restling на ресурсе ProQuest News & Newspapers находится датированная 1890 годом фраза репортера, который отмечает, что «за последнее время было проведено много подставных боев» (24). Даже в Древнем Риме в минуты, предшествовавшие началу настоящих сражений гладиаторов, которые порой завершались смертью кого-либо из участников, проводились подставные бои, которые называли prolusio. Их цель состояла в разжигании интереса публики к событиям, которые должны произойти после. Prolusio, вероятно, напоминали современные фейковые бои, и наблюдать за этим зрелищем, возможно, было даже интереснее, поскольку в них участвовали опытные актеры, умеющие искусно манипулировать аудиторией. Некоторые из них были настоящими знаменитостями.
Многое изменилось к лучшему с тех пор, как древние римляне выпускали в Колизее львов, которые терзали и убивали преступников, беглых рабов и христиан. Мы создали новостные средства массовой информации, чья репутация построена на честности. В XXI веке появились веб-сайты для проверки фактов, в том числе такие ресурсы, как AP Fact Check (apnews.com), factcheck.org, politifact.com, snopes.com, USAfacts.org и wikitribune.com. Все эти сайты создали себе репутацию, разоблачая фейковые новости, а не освещая все стороны спорного вопроса и не принимая определенную точку зрения, что прежде было свойственно традиционным средствам массовой информации. К сожалению, большинство людей не читают того, что пишут на этих сайтах. Кроме того, доверие к ним в недавнем прошлом было подорвано фейковыми новостями, созданными с целью разрушения репутации этих ресурсов, вследствие чего некоторые представители широкой общественности вовсе потеряли надежду когда-либо узнать истину.
К какому же заключению мы пришли? Учитывая тот факт, что фейковые новости существуют уже на протяжении веков и тысячелетий, они, вероятно, стали неотъемлемой частью жизни людей. Фейковые события, истории и герои встречаются повсеместно. Фейки созданы очень изобретательно, и мы не можем утверждать, что происходящие события были вызваны исключительно воздействием фундаментальных экономических сил. Однако верно и обратное утверждение: фейки, представленные в форме фейковых нарративов, способны влиять на результаты экономической деятельности.
Свидетельства влияния созвездий нарративов на ход событий
Изучая архивные данные на предмет нарративов, мы можем упустить целые созвездия нарративов, стоящих за конкретным аспектом культурных перемен, поскольку нам могут быть доступны лишь те из них, что лежат на поверхности. На нашей наблюдательной позиции, отдаленной от рассматриваемых событий на десятилетия, мы словно стоим на земле облачной ночью и пытаемся различить созвездия на небе. Разумеется, мы не увидим всех звезд. Кроме того, обычно нарративы появляются и спустя несколько лет забываются, а экономические колебания происходят зачастую неожиданно, как это бывает в случае финансовой паники, охватывающей рынок в течение нескольких дней. Между тем семена этой паники могли быть посеяны за много месяцев или даже лет до ее начала.
Наконец, масса людей, чьи потребительские и инвестиционные решения вызывают экономические колебания, не располагает всем необходимым объемом информации. Большинство из них недостаточно внимательно просматривают и читают новости, а фактическая информация, которую они получают, редко бывает представлена в достаточно внятной форме. И все же их решения влияют на состояние экономики в целом.
Таким образом, процессом принятия решений управляют нарративы, зачастую при участии знаменитостей и других авторитетных лиц.
Когда мы осознаем, что новые популярные истории в рамках созвездий нарративов могут оказывать влияние на текущие экономические события, мы можем говорить о существенном прогрессе, достигнутом в понимании этих процессов. Однако детально разобраться в том, каким образом нарративы влияют на экономическую систему, – задача непростая. Прежде нам следует немного отступить назад и рассмотреть ряд базовых принципов, часть которых была уже упомянута в этой книге, чтобы определить верное направление хода нашей мысли и перейти к изучению следующей главы.