То, что меня интересовало психологическое консультирование, а особенно семейная терапия, рассматривалось как подтверждение каких-то подозрений, заключенных в этих вопросах. Однако мне всегда казалось, что подобные вопросы порождают глубоко консервативные интерпретации мотивов, и эти интерпретации имеют реальные последствия для карьеры многих людей, принявших решение работать в этой сфере.
В те времена обосновывать мотивацию приверженностью каким-то ценностям и принципам считалось дурным тоном (надо сказать, иногда это и сейчас имеет место), поэтому, когда человек говорил: «Я пришел в эту профессию, потому что мне это важно, и я так решил», эти соображения считались не относящимися к делу. Когда человек говорил, что он выбрал эту профессию в силу добровольно взятых на себя обязательств и принципов, это вызывало очень сильные подозрения. Считалось, что представления о принципах и добровольно взятых на себя обязательствах коренятся в защитных механизмах, и использование подобных понятий означает отсутствие понимания этого механизма.
Я вам скажу так: подобная психологизация мотиваций казалась особенно странной, когда Австралия была вовлечена во Вьетнамскую войну, и многие из нас тогда участвовали в протестах против американского и австралийского военного вмешательства. Многие, не только студенты, находили тогда для себя много важного в этих протестах, и благодаря их действиям протесты были эффективны. Разногласия у участников хотя и были, но все же их действия основывались на утверждениях о ценностях, принципах, добровольно взятых на себя обязательствах, и они вызывали уважение, а не патологизацию. Можете вы себе представить, что бы произошло с этим социальным движением, если бы мы все сели и стали думать, какая психическая патология, какие неудовлетворенные невротические потребности лежали в основе нашего участия в этих протестах?
Многие из вас представляют, как широко сейчас в сфере помогающих профессий распространено выгорание, отсутствие уверенности, отсутствие энергии. Конечно, у этого явления много разных причин, и я выше обозначил некоторые из них. Но я полагаю, что одни из важнейших причин – психологизация и патологизация нашей мотивации – тенденции, которые доминируют в сфере помогающих профессий последние двадцать или тридцать лет. Я считаю, что подобные интерпретации мотивов имеют совершенно реальные плачевные последствия для жизни терапевтов, они глубоко консервативны и часто приводят к тому параличу воли, который я уже упоминал.
Так что, возможно, сейчас самое время найти новые способы заявлять о своих принципах, намерениях, целях и ценностях и помещать эти заявления в центр нашего внимания, так, чтобы они ложились в основу нашей жизни и нашей работы. Кажется, настало время вернуть понятия принципов и добровольно взятых на себя обязательств, вместе находить способы помогать друг другу воздавать честь этим понятиям, например, обязательству откликаться на несправедливость, а не следовать каким-то утопическим идеалам.
Я надеюсь, что мне хотя бы в какой-то степени удалось объяснить, что это для меня значит. Это не все, я хочу поделиться сейчас еще одной мыслью, она тоже имеет отношение к описанию мотивации (и это не патологизирующее описание). Мишель Фуко однажды в интервью сказал: «Самое главное в жизни и в работе – это становиться кем-то, кем ты не был в начале пути. Если бы ты знал в начале книги, что ты скажешь в самом конце, было ли бы у тебя мужество писать ее? Что верно для писательства и что верно для любви, верно для всей жизни в целом». (Foucault, 1982; цит. по Martin et al., 1988. С. 9).
Мне очень нравится это высказывание, и я его переведу следующим образом: «Если бы, вступая в терапевтическое взаимодействие, вы уже знали, где вы окажетесь в конце, если бы вы знали заранее, как это повлияет на вашу жизнь, – как вам кажется, хватило бы у вас мужества продолжать этим заниматься?»
Глава 4. Контрперенос как возможность создания насыщенных историй
Время от времени в процессе работы терапевта охватывают неприятные чувства: замешательство, обида, разочарование, отчаяние. Иногда терапевт все это испытывает по отношению к людям, обращающимся к нему за помощью, и приписывает им негативную мотивацию. Причиной подобных ощущений может быть переживание себя как несоответствующего ожиданиям общества, требованиям доминирующей в нем культуры. Но в основе неприятных переживаний терапевта может лежать и контрперенос – бессознательное направление на обратившихся к нему людей собственных подавленных, часто забытых чувств из прошлого. В первом случае важно помочь терапевту увидеть и обозначить для себя моменты давления властных дискурсов, чтобы проработать их, в том числе, во время собственной терапии. Во втором случае феномен контрпереноса может стать точкой входа в работу по созданию насыщенных историй самого терапевта.
Когда на супервизии психотерапевт описывает переживания, подобные представленным выше, можно использовать их как возможность для создания насыщенных историй. Для этого нужно понять, в какой момент возникли контрпереносные чувства, какие слова произнес человек в этот момент, и что в них содержится такого, что задевает терапевта.
Задача – увидеть, какие ценности терапевта оказались затронутыми. Например, это могут быть:
– прямое выражение чего-то, что крайне важно для самого терапевта;
– выражение сожаления по поводу отсутствия чего-то крайне важного для терапевта;
– рассказ о боли или страдании, которое для терапевта означает потерю или отсутствие чего-то очень ценного для него.
Супервизор помогает терапевту насыщенно описать эти ценности. Он расспрашивает его:
– о всплывающих картинах, образах, метафорах жизни и его самого;
– о том, что в жизненной истории и опыте терапевта резонирует с этими образами;
– о содержащихся в этих воспоминаниях ценностях и смыслах;
– о способах поддерживать контакт с этими смыслами.
Подобное исследование помогает терапевту более отчетливо увидеть, что для него ценностно важно, и каким образом он обходится с этим. Кроме того, это помогает ему увидеть, какие слова и реакции другого человека затрагивают его.
Пример супервизии
Ко мне на супервизию пришла Джуди и рассказала, что к ней недавно обратилась семья, и что-то во взаимодействии с ними довольно сильно выбило Джуди из колеи. Во время работы она испытала «негативную психологическую реакцию», весьма болезненную. Она никак не могла понять, почему же ей так больно. Вроде бы в самих беседах не было ничего такого, что могло бы объяснить это. Джуди пыталась разобраться, что же происходит, и поймала себя на том, что начала приписывать членам семьи какую-то негативную мотивацию, и сам этот факт Джуди восприняла как предательство собственных ценностей.
Я предложил Джуди осмыслить этот опыт. Я спросил ее, что могло вызвать у нее «негативную психологическую реакцию»: что в содержании этих историй и в том, как ее рассказывали, ее тронуло. Я попросил ее описать, какие картины и образы возникли у нее в тот момент. Третьим шагом был разговор о том, что в ее личной истории, в ее личном опыте резонирует со всем этим. И далее я попросил ее подумать о том, куда это ее ведет, в какие пространства переносит, о чем побуждает задуматься.
Пытаясь разобраться, на что именно она реагирует, Джуди поняла, что на нее произвело впечатление, с каким принятием относились к своей дочери родители. В ходе нашей беседы произошло нечто вроде воссоединения давно расставшихся людей. Дочь довольно долго жила отдельно от семьи, но согласилась прийти на консультацию, так что ее встреча с родителями произошла прямо в присутствии Джуди. Описывая навеянные этими событиями образы и прослеживая историю их возникновения, Джуди осознала, что они вызвали у нее сильно контрастирующее, болезненное воспоминание об отвержении, которое она испытывала при взаимодействии со своими родителями. Я спросил, почему это отвержение было настолько болезненным для нее, и почему эта боль сейчас всплыла в контексте работы именно с этой семьей. Джуди сказала, что очень тоскует по ощущению принятия, и именно это чувство тоски вызывает у нее боль. Ей очень не хватало признания и принятия, но она не очень осознавала этого и практически ни с кем не говорила об этом.
Именно поэтому опыт принятия, свидетелем которого она стала во время работы с этой семьей, так сильно затронул ее.
В любой истории есть что-то «отсутствующее, но подразумеваемое» – когда человек говорит о своей боли, он всегда одновременно рассказывает и том, что он хотел бы иметь, но не имеет. В каком-то смысле разговор о боли – это всегда разговор о том, что для человека ценно. Это было верно и для Джуди. Ее боль и тоска свидетельствовали о том, как важны для нее принятие и признание. Мне было понятно, что, несмотря на тяжелый опыт, полученный в родительской семье, Джуди продолжала тосковать по признанию и принятию. Мне было важно узнать, каким образом она поддерживала контакт с этой тоской на протяжении жизни. Отвечая на мои вопросы, Джуди начала вспоминать, что когда-то она общалась с родителями одной из своих школьных подруг. Было время, когда эти родители приглашали Джуди к себе домой, она становилась частью их семьи, там она всегда чувствовала, что ее принимают. Потом все это внезапно оборвалось, когда семья Джуди переехала в другую часть города, и она перестала общаться с этой школьной подругой и ее родителями.
В этот момент нашего разговора Джуди предположила, что на самом деле она, наверное, может найти этих людей. Она решила, что для нее важно попробовать их найти и сообщить им, какую роль в ее жизни сыграло то, что они были внимательны к ней, когда она была еще маленькой девочкой. Они дали ей опыт включения в семью, опыт признания и принятия, и это помогло ей не обесценить эти свои потребности и продолжать считать их важными. Джуди решила, что этот поступок – рассказать родителям школьной подруги об их вкладе в ее жизнь – будет еще одним шагом к признанию этой тоски, и это будет ей полезно. Она представила, как может произойти эта встреча, и решила, что наверняка это будет значимое событие, которое многое изменит в ее жизни. Найти родителей старой школьной подруги оказалось совсем не сложно, Джуди встретилась с ними, и это было прекрасно. В конце работы с семьей, которая обращалась к ней за помощью, Джуди смогла признать их вклад в ее жизнь, рассказать, что взаимодействие с ними открыло ей возможности для признания тоски о важном, помогло ей сделать шаги, в результате которых в ее жизни стало больше тепла и близости с другими людьми.