С Дереком заигрывать можно, только задав ему задачку и используя его же собственное оружие. Но в разгар аллергической реакции аргументы в голову что-то не приходят.
Кожу у меня на руках покалывает, она воспалена. А шея… ощущение, будто сотни комариков одновременно вонзили в меня свои хоботки. Горло зачесалось не на шутку. Когда я пытаюсь откашляться, то произвожу ртом совершенно неженственные звуки.
Дерек нервничает.
– Слушай, ты дышать-то можешь? А то давай я «скорую» вызову?
– Конечно, могу. Дерек, я не умираю. Мне бы бенадрила, это поможет. – Я прислоняюсь к стене и трусь о нее лопатками.
Схватив за руку, Дерек ведет меня к бабушке – непривычная к каблукам, я пару раз чуть не падаю.
– У тебя есть бенадрил? – спрашивает он миссис Уортингтон. – Кажется, у нее аллергия на что-то в печенье.
– Аллергия на печенье? – скептически уточняет бабушка.
– У меня аллергия на фиолетовое, – говорю я, расчесывая руки.
– Поставщица украсила печенье фиолетовой буквой «У». Это королевский цвет.
– Королевский? – Дерек мотает головой. – Но мы же не короли.
– Вот именно. Поэтому я в последний момент велела ей поменять цвет на желтый – ну, она и наложила желтую глазурь поверх фиолетовой. – Бабушка, забеспокоившись, быстро объясняет Дереку, где бенадрил.
– Пошли, – говорит он, ведя меня сквозь толпу, а я при этом едва сдерживаюсь, чтобы не разодрать шею: зуд такой, что можно сойти с ума.
Я снова спотыкаюсь.
– Дерек, подожди. У меня не получается быстро ходить на этих каблуках.
Я взвизгиваю от удивления, когда Дерек, подведя одну руку под мои колени, а другой поддерживая спину, поднимает меня. В другое время я бы потребовала, чтобы меня поставили обратно, но сейчас я слишком взволнованна и дискомфорт слишком велик, чтобы проявлять упрямство. Обхватив его за шею, я обмякаю. Внезапно почувствовав запах его одеколона, я вдыхаю его.
– Ты пахнешь, как мужчина, – бормочу я куда-то в область шеи.
– А ты нет, – отвечает он. – Ты пахнешь цветами.
– Кажется, это от мыла в душе у бабушки. Оно такое розовое, и там кусочки цветов. Будто купаешься в букете роз.
Не знаю, как Дереку удается донести меня до самого верха, ни разу не споткнувшись и не замешкавшись. Интересно, он знает, что на нас показывают пальцем? Если да, то ему, видимо, до лампочки.
Мы добираемся до входа в большую спальню, и он открывает дверь ногой. Помещение огромное: кроме спальни, тут еще и маленькая гостиная, а за ней – ванная комната. По стенам развешаны картины, на полу роскошное ковровое покрытие – можно погрузить в него пальцы ног. Донеся меня до ванной, Дерек роется в бабушкиной аптечке.
– Прекрати чесаться, – приказывает он, беря меня за руку и не отпуская.
– Не могу. Клянусь, это было последнее печенье в моей жизни.
– Лучше бы фруктами полакомилась. – Отыскав упаковку бенадрила, он протягивает мне две таблетки. – Вот, прими.
Пока я глотаю их, запивая водой из-под крана, Де-рек скрещивает руки на груди.
– Если твое состояние через полчаса не улучшится, я везу тебя в больницу.
– Я справлюсь.
– То же самое ты говорила в ту ночь, когда мы были вместе, и видишь, куда нас занесло.
– В ванную твоей бабушки, – замечаю я, оглядывая стены.
– Я не буквально. Эштин, прекрати чесаться. Ты уже всю себя исцарапала.
Изо всех сил стараюсь не обращать внимания на зуд, но это то же самое, что не обращать внимания на стоящего передо мной парня, – практически невозможно. Сердце замирает, когда он отводит мои руки за спину.
– Прекрати! Уже до крови расчесала.
Он почему-то держится на расстоянии. Неужели не успел он высадить меня в «Элит», как чувства ко мне испарились? Надо во что бы то ни стало вытащить их на поверхность, напомнить ему, как прекрасно нам было в палатке. Мысли путаются, а зуд только ухудшает дело. Мне полагается сердиться на Дерека за то, что он наврал про футбол, но в то же время я во что бы то ни стало должна влюбить его в себя, чтобы заставить снова взяться за игру в мяч. Мои настоящие чувства сейчас на втором плане, потому что если принять их во внимание, то меня просто разорвет пополам.
Я Дереку нравлюсь, но насколько? Он очень старается не приближаться и не признает, что у нас было нечто большее, чем интрижка на одну ночь, – такое, из чего может вырасти что-то огромное. Я извиваюсь у него в руках.
– Чешется по-прежнему.
Он бросает взгляд на шею и грудь.
– Терпи, бенадрил скоро подействует, – говорит он.
– Не люблю терпеть, – чуть ли не со стоном раздраженно отвечаю я.
– Я знаю. – Он отпускает мои руки. – Давай я помогу. Сама ты уже натворила дел… У тебя вся шея расцарапана. Люди подумают, что на тебя напали.
– Устранить зуд можно, лишь почесав нужное место.
– Ну да, сделать кожу еще более воспаленной можно, лишь расчесывая ее проклятыми ногтями. Если обещаешь не двигаться, я помогу.
– А что ты будешь делать?
– Опусти руки и доверься мне.
Доверие. Опять это жуткое слово.
– Ну правда, очень чешется. Тебе не понять, ведь у тебя нет аллергии на фиолетовую глазурь.
– Тс-с. Слишком много говоришь. Закрой глаза.
– Нет уж.
– Какая упрямая.
– Благодарю.
– Это не было комплиментом.
Я поедаю Дерека взглядом, но, когда зуд усиливается, сдаюсь и терпеливо уповаю на его помощь. Он медленно и ритмично берется водить кончиками пальцев по моей шее, отчего на коже покалывание, а не зуд, и у меня просто дух захватывает. Откинув голову назад и закрыв глаза, я даю ему полную свободу.
– Вот сейчас ты напоминаешь кошку, – басит он.
Он водит по линии подбородка, очерчивает шею, грудь… легко подныривая под декольтированное платье, и снова перемещается выше. Его пальцы будто ласкают, в голове пустота, вокруг все плывет, и я, вытянув руки, чтобы сохранить равновесие, хватаюсь за него. Чувственные прикосновения его пальцев запускают у меня в венах крошечные вспышки электричества.
– М-м-м, – стоном отвечаю я.
Пальцы замирают у плеч и начинают свое движение сначала.
– Милашка, ты как-то чрезмерно наслаждаешься процессом.
– Вот именно, так что не останавливайся, ковбой.
Смех у него здоровый и искренний, как и он сам.
– Да, мэм, – говорит он с мощным южным акцентом.
А спустя некоторое время я чувствую, как нежные прикосновения пальцев сменились нежными прикосновениями его теплых губ. Его дыхание приглушает неприятные ощущения на коже, и зуд уменьшается. У меня внутри бушует пожар, и я притягиваю его к себе.
– Что это вы тут делаете? – В дверях слышится бабушкин голос.
Резко отпрянув, я теряю равновесие, но сильные руки Дерека уверенно подхватывают меня. И как мы это объясним? Она же не слепая. Глаза были закрыты у меня, а не у миссис Уортингтон. Совершенно очевидно, что губы Дерека были на моей шее, и я притягивала его еще ближе.
– Я пытался ей помочь, – говорит Дерек.
– Угу, – неубедительно соглашается бабушка. Прищурив глаза, она грозит нам пальцем. – Я не вчера родилась. Нет сомнения, у вас какие-то шуры-муры. Дерек, идем. Там кое-кто собирается уходить. Ты почетный гость, и тебе следует попрощаться. А потом закончишь помогать Эштин.
Дерек осматривает пятна на моих руках и на груди, чтобы убедиться, что они проходят.
– Пойдешь со мной вниз или здесь останешься? Зуд немного утих. Я смотрю в зеркало и морщусь.
Кожа вся в пятнах. Этот вечер идет не так, как хотелось бы. Я была готова играть нечестно, но такого представить себе не могла.
– Наверное, мне стоит уехать в общежитие.
– Нет. Сегодня ты останешься здесь. Утром я отвезу тебя в «Элит». Договорились?
Я бреду в выделенную мне комнату, а Дерек вместе с бабушкой еще целый час прощаются с гостями. На моей кровати лежат вычищенные хоккейный свитер и шорты. Повесив платье, я надеваю свитер и ныряю под пуховое одеяло. Матрас мягкий, как маршмеллоу. Он окутывает меня, когда я, утопая в нем, включаю телевизор.
Первой ко мне стучится бабушка Дерека. Она входит в комнату, элегантная и собранная, несмотря на только что устроенный ею прием человек этак на семьдесят пять, если не сто. Ни один волосок не выбился из прически. Я же наверняка вся растрепанная.
– Спасибо вам за платье. Оно очень красивое.
– Не благодари. Оно твое.
– Что вы, нет, я так не могу.
– Да, можешь, и да, возьмешь. Не спорь с упрямой старухой вроде меня. Бесполезно. – Она наклоняется ко мне, чтобы осмотреть шею. – Как зуд?
– По-моему, гораздо лучше, – говорю я.
Убедившись, что аллергия на фиолетовую глазурь печенья утихла, она опускается на стул возле кровати. Положив ладони на колени, она поднимает на меня глаза, такие же, как у Дерека.
– Итак… я знаю, что между тобой и внуком что-то есть. Может, расскажешь что?
Я выключаю телевизор, чтобы нам ничего не мешало.
– Э-э… Вообще-то сама не знаю. Вам лучше у Дерека спросить.
– Я спрашивала.
– И что он ответил?
– Внук не очень-то покладист, когда дело доходит до нюансов его жизни. Господь с ним.
– Это потому, что ты используешь их против меня, – встревает Дерек, появляясь в комнате. Вместо костюма на нем тренировочные брюки и футболка – такой Дерек мне хорошо знаком.
– Как ты? – Остановившись в ногах, он указывает на мою шею.
– Лучше. Все прошло, только несколько царапин. – Я приподнимаюсь, чтобы было лучше видно.
– Хорошо.
Меня с дикой легкостью засасывает его взгляд, эти глаза, которые намного более красноречивы, чем слова.
– Пойду удостоверюсь, что прислуга наводит порядок и вся еда убрана, – говорит бабушка, поднимаясь со стула и направляясь к выходу. – Дверь не закрывайте.
Когда мы остаемся вдвоем, Дерек приподнимает одеяло.
– Подвинься, я хочу сесть рядом.
– Но бабушка сказала…
– Знаю. Подвинься.
Я так и делаю. Мне приятно, что он здесь, рядом со мной, но хотя физически мы очень близко, умственно бесконечно далеко друг от друга. Я снова включаю телевизор и стараюсь разрядить обстановку.