Несколько казарм, среди которых самая старая – «Гвардейский дом». Говорили, что ее построили самой первой, когда крепость только закладывалась. Сначала в ней квартировали рабочие, а потом сюда пригнали солдат. В ней шестьдесят четыре одинаковых помещения (спальни и кухня) в которых жили солдаты со своими семьями.
Чтобы подняться в крепость через Главные ворота, нужно было преодолеть настолько крутой подъем, что лошади не могли втянуть наверх тяжелые повозки и орудия. Чтобы как-то облегчить доставки грузов использовали специальную лебедку.
Незваным гостям приходилось еще хуже. Во время штурма ворота закрывались падающей решеткой. В фальцы, располагавшиеся в боковых стенах, устанавливалось бревно, а на головы осаждающих сверху лилась смола и горячая вода. Ну, и само собой беспрерывный (в какой-то степени) ружейный огонь.
Но, в данный момент крепость постепенно стала превращаться в тюрьму.
Родиться в тюремной камере и в ней же умереть – видимо судьба.
Помещение восемь шагов от двери до окна, в два раза меньше от стены до стены. Окно большое, правда через грязные мутноватые стекла ничего не видно. Кажется, при желании можно убежать, но это обманчиво, там снаружи – пропасть. На стенах штукатурка в некоторых местах осыпалась и видно камень. В углу, где в зимнее время невыносимый холод деревянная кровать. На ней грязный и обветшавший от времени матрас набитый гнилой соломой. Почти у самых дверей стол и скамья. В углу нужник и рукомойник, правда в последнем вода почему-то всегда ледяная.
У окна, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, стоял сорокасемилетний мужчина. На нем старая рубаха, ни разу не стираная с тех пор, как его предал польский король. Черные штаны, у колен подвязанные веревочками. Ноги босы. У самых щиколоток кандалы. Ржавые и до ужаса тяжелые. Обычно их на дворян не надевали, но для лифляндца сделали исключение (причиной послужил приказ Карла XII). Из-за них расстояние от окна до двери кажется в два раза длиннее. Ему хотелось курить, но тюремщики лишили и этого.
– Отсюда не убежишь, – прошептал он, вот уже в который раз, – не убежишь.
Однажды ему все таки удалось «сделать ноги», тогда он чуть не лишился руки, коей он написал челобитную Карлу и головы, но не теперь. Тогда он еще был молод и в голове летали честолюбивые планы.
Германия, Швейцария, Польша. Только на службе у короля польского он вроде ощутил себя на своем месте. А всего-то и хотелось, чтобы Польша отвоевала у Швеции Лифляндию, и не допустила, чтобы его родина присоединилась к России. Козырной картой должна была стать – Нарва. Перед самой войной, он написал саксонскому дипломату Лансену. Ту фразу: «Вы знаете, какие мы употребили труды, чтобы отвлечь царя от Нарвы, не в наших видах допустить его в сердце Ливонии. Взяв Нарву, он приобретает надежное средство завоевать Ревель, Дерпт, Пернау…» лифляндец помнил наизусть. Сколько же пришлось над ней провозиться. Но перехитрить Петра I не удалось. Русский монарх выступил на Нарву. И все пришлось перекраивать. Политика, дипломатия. Союзы, уступки, переговоры.
Да вот только любовь монархов скоротечна. Сегодня ты в фаворе, а завтра… Августу Великому не интересна политика, да и в делах военных, лифляндец лично убедился, тот бездарен. Он любит только придворный лоск, балы, пиры и женщин.
Ход конем. Не угоден одному, придешься по душе другому. Не с Польшей так с Россией, а там как бог соизволит. Письмо Петру и вот ты снова при дворе.
Московиту он нравился. Государь его величал не иначе как «отважным рыцарем» и даже предложил перейти к нему на службу. И уже в чине генерала и личного посланника Петра он вновь вернулся к Августу. Зря? Может быть.
И вот он здесь. Почти два года.
Отошел от окна, лег на кровать. Закрыл глаза. Стены здесь в замке толстые и посторонние звуки в камеру не проникают. Из-за чего на душе кошки скребут. Он пытался было напевать, и даже насвистывать, но его прерывали охранники, требуя прекратить сие действие. Им-то что, все равно страдание души за пределы камеры не прорвется.
– Желают, чтобы я тут со скуки подох, – процедил он в тот день сквозь зубы. Выругался и петь не стал.
Несколько раз заглядывал комендант крепости. Корчил из себя любезнейшего, интересовался условиями. Намекал, что за определенную мзду даст возможность совершить побег.
– Колесования(27) вам барон не избежать. Осталось немного, и Карлус поставит свою петицию под смертным приговором.
Как-то раз, разглядывая в окно окрестности, лифляндец заприметил, как крепости подъехала тюремная карета. Дверца ее открылась и вытолкнули молодого человека. Темноволосый парик, слегка съехавший в сторону. Грязный камзол, то ли испачканный мелом, то ли известью. На дворянина не похож, а это было непривычно для крепости, где содержались только политики, офицеры и аристократы.
У принесшего вечером ужин (тарелка с густой неприятной на вкус жижей и краюха черного жесткого хлеба) офицера спросил:
– Кого это привезли?
Тот зло взглянул на арестованного. Хотел было огрызнуться, но вдруг (лифляндец даже и не надеялся) ответил:
– Иоганн Фридрих Беттгер..
Имя ничего не говорило. Хотелось уточнить, да вот только положение не позволяло. Все произошло само собой. Служивый вдруг улыбнулся.
– Алхимик. Пытается найти философский камень. Да еще свинец в золото превращает. – Молвил он, подмигнул.
Дверь за ним закрылась.
Больше вроде такого вот примечательного не происходило. Арестованных привозили, но они ничем не привлекали к себе внимания. Аристократы, как аристократы.
Сегодня дежурил тот самый, что проболтался о таинственном узнике. Сейчас он расхаживал по коридору. Можно было конечно встать подойти к двери послушать, как тот поет. Бедняга все еще надеется, что обогатится. Но вставать и идти слушать его серенады не хотелось. Лифляндец отвернулся к стене и решил немного поспать, но не удалось. Дверь скрипнула и открылась.
– Эй, Паткуль, – раздался голос служаки, – тебе тут гостинец снаружи послали.
Иоганн открыл глаза и посмотрел на вошедшего. Тот подошел к столу и поставил корзинку с фруктами и вином.
– С чего такая забота? – поинтересовался арестант.
– Не твое дело, – огрызнулся охранник сделал несколько шагов и до уха барона донесся звук стукающих друг об друга монет.
Служивый закрыл дверь, провернув несколько раз в замочной скважине ключ.
Пришлось встать и подойти к столу. Откупорил бутылку. Сделал несколько глотков и надломил мягкий, еще теплый хлеб. Внутри его лежала записка.
Осень вступила в свои права. Летняя жара сменилась на прохладу, и здесь в горах все чаще и чаще стал висеть туман, скрывая время от времени крепость. В окружающем пейзаже все больше стало появляться ярких красных и желтых оттенков. Птицы потянулись на юг.
Темнеть теперь стало рано. Горожане теперь основное время проводили в своих домах, некоторые в трактирах за кружкой пива или вина. По улицам бродили патрули из крепости, отчего идея, с освобождением Иоганна Паткуля, казалась чистым безумием.
– Даже не представляю, как осуществить задуманное, – молвил Андрей разглядывая стены форта. – Расположенная на высоте свыше ста сажень, крепость просто неприступна. Чтобы освободить лифляндца нам понадобится армия. И вполне возможно не одна…
– Или с десяток Андларов, – перебил егомайор Шредер.
– Андларов? – удивился граф.
– Ну, да. Подняться на них в небо и с высоты птичьего полета, бросать на осажденных гранаты, как это делали под Нарвой.
– Нет, – проговорил Андрей, пританцовывая от холода, – это не лучшее решение. Погибнут немногие, а оставшиеся спрячутся в подвалах замка. А затем, когда гранаты и бомбы у нас закончатся, продолжат оборону. Тут нужен другой способ…
– Что ты предлагаешь граф? – поинтересовался майор.
– Десантирование, но Андлары для этого вряд ли подойдут. Да и парашютов пока нет.
Объяснять, что такое парашюты и для чего они предназначены Золотарев не стал. Христофор хотел было уточнить, но увидев лицо эстляндца понял, что бессмысленно, тот все равно не скажет.
– Ну, и что будем делать? – спросил он у Золотарвеа. – Штурмом нам крепость не взять. Армии у нас нет…
– Штурмом действительно не взять. Тут все нужно решать деньгами. Нам с тобой майор еще повезло, – молвил Золотарев, – что успели вовремя.
В тот момент когда майор ткнул пальцем в карту, и сказал, что Кенигштейн находится именно в этой точке казалось, что все куда проще. Золотареву вспомнились старые добрые романы, когда группа авантюристов запросто выкрадывала арестантов прямо из-под носа стражи. Но после того, как прибыли в окрестности городка, радужные мечты рассеялись как туман. К счастью отыскать заговорщиков оказалось куда проще. Догнали их в пути, когда до цели осталось совсем ничего. Шумную компанию царевичу с денщиком составляли два лифляндца и молодая девушка. Было любопытно узнать, какой те изберут способ освобождения Паткуля? Даже разговор у костра состоялся. Офицеры выслушали невнятный план заговорщиков, Андрей даже согласился, но теперь когда увидел, что из себя представляла крепость начал сомневаться. У него даже мысль проскочила в голове, когда он беседовал с царевичем, а интересно как им удастся не привлекать к такой большой компании внимание в таком небольшом городке, как Кенигштейн? Сейчас эта проблема казалась пустяком.
Остановились на постоялом дворе, на окраине города. Оставив заговорщиков под присмотром Шипицына, хотя Шредер и был против этого (опасался, что тот вновь упустит), отправились для изучения диспозиции. Выпросили у хозяина заведения пару лошадок, не топтать же ноги, чай не казенные.
Теперь же стоя здесь у подножия горы эстонец и майор сомневались в успешном завершения операции.
– Надеюсь, там, – проговорил Андрей указывая рукой в сторону крепостных стен, – алчный до денег комендант или на худой конец охранник, что стережет пленника. В противном случае…
Золотарев не договорил, Христофор и так понял, что будет в противном случае.