А если бы и были, то она даже вообразить не могла, что отразилось бы на лицах Ким и Нозо, закажи она себе что-то настолько углеводистое. Еще и в компании с алкоголем. Причем на завтрак. «Кровавая Мэри» считалась еще более-менее приемлемым вариантом, однако в моде сейчас был чай латте с куркумой.
Вздохнув, Би заказала то, что от нее и ожидали – белковый омлет, – и теперь презирала себя за это. Но больше всего ее сейчас раздражали, отвлекая от всего, шелковые трусики, все глубже впивавшиеся между ягодицами. Когда Би вернулась в свою квартиру в Лос-Анджелесе, ее там ожидало все ее прежнее нижнее белье. И если из своего гардероба она успела выкинуть строгие корпоративные костюмы, а из резюме – всю, так сказать, деловую Америку, то до ящика с бельем у нее пока что руки не дошли.
«Недельки», может быть, не отличались сексуальностью, но они отлично сидели на боках и ягодицах. Господи, как же ей не хватало ее любимых трусиков с Четвергом!..
Равно как и великого множества всего прочего, оставшегося в Криденсе. Принцессы, например. И озера. И, боже милостивый, сладких Энниных пирогов! И запойного просмотра телесериалов. И ушастых тапочек. И линейных танцев с ее «золотыми старушками» в «Лесорубе».
Но особенно тосковала она по воскресным поездкам на ранчо. И по Остину…
По Остину, который нарисовался на прошлой неделе в кабинете Би и разом все перевернул в ее душе вверх дном.
Когда она порвала с ним по телефону, то так просто представлялось упрятать и его, и их чудесное время вместе в маленькую красивую коробочку и подальше убрать. И куда труднее стало игнорировать эти приятные воспоминания, когда он возник у нее в дверях кабинета – весь из себя ковбой с Дикого Запада! – и на Би разом накинулись тысячи микрофлешбеков.
«Я тебя люблю». Так он, кажется, сказал? Или: «Я сильно тебя люблю»? И у нее в душе разразилась полная паника. Потому что… ведь это же нелепо! Они знают друг друга всего каких-то три месяца! И что хуже всего, в этот момент она осознала, что стала такой же, как и ее мать.
Случилось то, чего так опасалась ее бабушка и что больше всего ужасало отца. И насчет чего она сама всегда говорила, что с ней такого ну никак не может быть. Потому как наглядно убедилась, к чему это приводит. Катастрофа. Трагедия. Скорбь. Жизнь всей семьи с постоянной оглядкой на призрак. Бабушка, пытающаяся всячески стереть его влияние. И отец – пытающийся игнорировать произошедшее.
Остин верно сказал: она действительно никогда не воспринимала их как пару. На самом деле она сознательно избегала давать определение их отношениям и из-за разницы в возрасте, и потому, что для нее это был слишком болезненный вопрос. Хотя видно было, что он полностью увлечен этой идеей, вовсю строя воздушные замки насчет их совместной жизни. И как только это сорвалось с его губ, Би нажала кнопку «Сброс».
Как бы сама она все это время по нему ни тосковала.
Но ведь это не была… любовь. Это была плотская страсть и… ностальгия. Ей очень не хватало его рядом. Это было бесспорно. Но так же ей не хватало и Принцессы. И Молли с Марли, и Вайноны. Би по всем по ним тосковала.
И вообще по Криденсу.
Особенно когда она сидела здесь, в кафешке, слушая разговоры Ким и Нозо о последних, появившихся на рынке, средствах очищения толстой кишки и о салоне, открывшемся на днях неподалеку, где предлагались всевозможные скрабы, широкий выбор средств для удаления волос и новейшие косметические инъекции. Нозо говорила о том, что хочет «подколоть губы филлером», поскольку ей кажется, что ее (идеально красивые, на самом деле!) губы немного тонковаты. А Ким на полном серьезе подумывала сделать инъекции ботокса в свой совершенно гладкий лоб.
Причем – черт подери! – им обеим было немногим за двадцать пять. Но, несмотря на свою довольно нетрадиционную корпоративную жизнь, они были насквозь туземками Ла-Ла-ленда.
Пока ты молода и способна сделать карьеру в Лос-Анджелесе, то должна беспрестанно вкладываться в свое лицо и тело.
И от этого Би тосковала по Криденсу еще сильнее. По Криденсу, где внутреннее содержание человека было намного важнее того, насколько пухлые у него губы или сколько морщинок у него на лбу. И где люди всегда искренне рады друг друга видеть. И где никто не опаздывает на двадцать минут из-за пробки.
И где абсолютно нормально – носить трусики-«недельки». И где у нее учащается пульс от звука шагов поднимающегося по лестнице Остина…
Черт подери… Остин… Ну почему сильнее всего она тоскует именно по нему?
От горячих слез защипало глаза, и Би порадовалась, что их скрывают солнцезащитные очки. Однако они не помогали справиться с теснотой в груди и тем, что со зловещим треском происходило сейчас вокруг ее сердца. Крохотные трещинки в сплошной стене, которой она отгородила его от мыслей и воспоминаний об Остине, уже превратились в зияющие щели. Его появление дало первый толчок этому разрушению, и за неделю с каждым новым воспоминанием о нем выбоин становилось все больше. И теперь они уже напоминали глубокие провалы.
Сколько еще пройдет времени, пока эта защита не развалится совсем?
Как оказалось, пятнадцать минут.
До того момента, когда принесли заказанную еду и Би поглядела на свою тарелку – с ровным шлепком очень полезного яичного белка, увенчанного тремя каплями трюфельного масла и молодым ростком люцерны. Все то, что ей не нравилось в ее лос-анджелесской жизни (и что еще сильнее обострилось с неожиданным появлением Остина), внезапно оказалось так зримо представлено на этой тарелке, которая любого здешнего кулинарного критика несомненно привела бы в восторг.
На этот раз слезы уже не просто выступили – они вовсю заструились из глаз. И в этот момент внезапного и четкого прозрения она вдруг поняла, что совершила гигантскую ошибку. Что она сделала неверный выбор. Потому что этот ее омлет – далеко не сладкий сдобный пирог, а выпендрежный латте без кофеина – с белой пеной в виде дурацкого лебедя – совсем не то, что пиво.
А еще потому… что она любила Остина Купера.
Она позволила чувству унижения и злости на Чарли Хаммерсмита, а также своей гордыне затмить все прочее. Она допустила, чтобы этот самодовольный ублюдок подначил ее вернуться к тому, от чего она отказалась несколько месяцев назад. И чтобы потребность доказать ему, что она способна сама добиться успеха, вытеснила все прочие доводы.
Зачем вообще – ради всего святого! – она должна что-то доказывать этому мерзавцу?!
Видимо, она неосторожно шмыгнула носом, потому что Ким и Нозо резко оборвали разговор и дружно уставились на нее.
– Би? – встревожилась Ким. – Ты что… плачешь? У тебя что-то случилось?
Торопливо утирая слезы, что неудержимо выкатывались из-под оправы очков, Би издала полусмешок-полувсхлип.
– Нет.
– Боже ты мой… – произнесла Ким, и обе женщины, с двух сторон потянувшись через столик к Би, тронули ее за предплечья. – В чем дело?
– Я хочу пирог. – И она громко всхлипнула, поскольку ее самообладание явно начало улетучиваться.
Женщины переглянулись.
– Ну ладно, – очень мягко сказала Нозо, – уверена, что на кухне сумеют раздобыть для тебя какую-нибудь выпечку.
«Да, только ведь это будет не тот пирог, что печет Энни!»
– Простите, но… Как думаете, девушки, сможете провести эту встречу без меня? Мне необходимо… Побыть немного одной и подумать.
Би чувствовала себя виноватой, поскольку эта встреча была назначена именно по ее настоянию. Однако Ким и Нозо были в курсе планов по привлечению Лейлани в свои ряды и полностью согласились с Би. Так что вполне могли сегодня обойтись и без нее.
– Разумеется, – погладила ее по руке Ким. – Иди и думай, сколько надо.
На самом деле Би и понятия не имела, куда пойдет, после того как ушла из ресторана. Она просто отправилась бродить пешком. Бесцельно и неприкаянно. Тротуары, оказывавшиеся под ее ногами, были как будто незнакомыми – и в то же время причудливо встраивались в ее ДНК. В голове вихрями крутились размышления. Об Остине. О любви. О Криденсе. О том, как она взяла и все испортила. О Greet Cute и своем будущем.
О маме и об отце.
Осколки воспоминаний детства – и хороших, и плохих – проскользнули в ее голове, точно солнечные лучи, которые она была не в силах поймать.
В какой-то момент начался дождь, и Би в поисках укрытия поскорее нырнула в ближайшую лавку – в одно из тех мест, что битком набиты разной стариной вкупе со всевозможными красивыми пылесборниками и побрякушками. Плетеные корзинки, постельное белье, старинное стекло и антикварный фарфор соседствовали на стенах и полках с поддельными лосиными головами и безвкусными японскими кошками с поднятой лапой. Би стала бессмысленно слоняться по магазину, просто чтобы переждать ливень. Видимо, ее мозг решил, что лучший способ справиться с утренним потрясением – это на некоторое время просто отключиться.
Так, неторопливо бродя по лавке, она оказалась перед большой картиной в позолоченной раме – пейзажем с полевыми цветами. Стиль работы был очень характерным и хорошо отличимым, точно отпечаток пальца.
Тот стиль, что Би знала так же хорошо, как биение собственного сердца.
У нее перехватило дыхание. В ушах гулко застучал пульс. Горячая влага защипала слезные протоки и заструилась по лицу. Би не видела этой картины почти тридцать лет, однако помнила ее так, словно это было вчера. Помнила, как она сидела рядом с матерью, которая наносила на работу последние легкие мазки. Как всем нутром ощущала эту абсолютно захватывающую дух красоту цветения полевых цветов.
Так же, как ощущала и сейчас.
Картина ничуть не потеряла яркости за минувшие годы. Этот невероятный калейдоскоп красок был таким же колоритным и живым, как и тогда, когда только вышел из-под кисти. Видно было, что кто-то бережно хранил эту картину.
Позади Би остановился парень с бейджиком на груди.
– Порой искусство так сильно трогает за душу, верно? – мягко произнес он, словно привык уже видеть, как случайные посетители плачут перед картинами.