морское ведомство в 1883–1888 rr., отдавал себе отчет в опасных последствиях морской блокады со стороны своих объединившихся противников[352]. Как значилось в меморандуме главного морского командования статс-секретарю по морским делам адмиралу Ф. фон Гольману от 14 февраля 1895 г., перед лицом франко-российских морских сил флота кайзера представал «в самом неблагоприятном свете»[353].
Между тем составители плана 1912 г. по-прежнему исходили из единственного и притом наименее вероятного сценария развития событий на Балтийском морском театре военных действий — вторжения основных сил германского флота в Финский залив для высадки десанта у врат российской столицы. Это обстоятельство дало некоторым исследователям основание говорить об «узости военно-политического и оперативного мышления русского морского генерального штаба»[354]. На наш взгляд, этот тезис верен лишь отчасти, ибо решение принципиальных военно-политических вопросов находилось вне функционального поля генмора. Высшее же государственное руководство и Министерство иностранных дел, как было показано выше, далеко не всегда держали МГШ в курсе своих внешнеполитических и военно-стратегических планов. А. В. Немитц, рассуждая о месте МГШ в системе государственных органов, причастных к военному планированию, писал: «Ошибки эти были обусловлены оторванностью Морского генерального штаба от международной политики правительства. Создать тесный контакт, живое взаимодействие между деятельностью МГШ и министра иностранных дел, а также между морским и армейским генеральными штабами было тогда не просто: верховная власть была слишком слаба. Государственная дума имела на эти важнейшие государственные дела ничтожное влияние, министры не объединялись в своей деятельности почти никем»[355].
В результате план применения Балтфлота покоился на ошибочном предположении о замысле противника. Если в первые несколько лет после русско-японской войны 1904–1905 гг. немцы не относили российские морские силы к сколь-нибудь серьезным оппонентам[356], то в преддверии мировой войны германское военно-морское руководство уже не могло игнорировать потенциал русского флота, который, как отмечалось в журнале «Марине Рундшау» в апреле 1914 г., «является фактором чрезвычайного важного военно-политического значения и требует к себе постоянного внимания»[357]. Однако, как показывают результаты современных исследований, вторжение в Финский залив главными силами Флота отрытого моря даже в условиях нейтралитета Англии в планы А. фон Тирпица и его подчиненных не входило[358]. Действительно, как явствует из меморандума Адмирал-штаба, датированного 1913 г., даже в случае войны только против России немцы предполагали воздержаться от активных действий на Балтике. Таковые, по мнению германского командования, были чреваты тяжелыми потерями, недопустимыми в преддверии прогнозируемого столкновения с Англией[359].
Одно из немногих аргументированных возражений было сформулировано адмиралом Г. фон Полем. 12 (25) июля 1914 г., когда позиция Великобритании еще давала надежду на сохранение ею «блестящей изоляции», начальник Адмирал-штаба высказался следующим образом: «Если Англия останется нейтральной, то я, несмотря на очень важные задачи в Северном море, все же стою за то, чтобы сначала совершенно покончить с Россией, для чего направить против нее столько сил, столько потребуется». Эту идею Г. фон Поль обосновывал, в частности, соображениями о том, что только на Балтике может быть достигнут «видимый успех», и, в то же время, выделение сюда явно недостаточных сил может привести к неудаче[360].
Однако, по наблюдению О. Грооса, «эти мысли… не разделялись другими морскими офицерами»[361]. В результате, как справедливо полагает известный немецкий историк В. Хубач, повышение внимания кайзеровского морского командования к русскому флоту не привело «к удовлетворительному оперативному плану, по которому германский флот был бы использован на Балтике и содействовал бы победе на Восточном фронте»[362].
Отметим, что российское военное ведомство, в отличие от морского, в значительной мере избежало одновариантности военного планирования. План стратегического развертывания русской армии 1912 г. имел, как известно, два варианта: «А» (сосредоточение основных усилий против Австро-Венгрии) и «Г» (против Германии)[363]. Подобная идеология была заложена и в новую редакцию «основных соображений» по развертыванию армии в случае войны с Тройственным союзом, составленную ГУГШ и утвержденную Николаем II 25 сентября (8) октября 1913 г. План был построен на предположении, что Германия, вынужденная при борьбе на два фронта разделить свои силы, в первый период войны сосредоточит основную войсковую группировку против Франции. Однако при этом не исключалась возможность того, что ко времени открытия военных действий политическая обстановка сложится иначе, и немцы окажутся в состоянии выставить против России значительные силы. «Эта возможность изменения обстановки, — говорится в документе, — обязывает нас предусмотреть, хотя бы в общих чертах, те меры, кои необходимо будет принять для соответственного изменения нашего основного плана развертывания, который, иначе говоря, должен допускать известную гибкость в его применении»[364].
Кстати, как явствует, например, из доклада «Об основаниях для разработки новых подготовительных соображений к войне на Западном фронте», представленного генерал-квартирмейстером генштаба генерал-лейтенантом Ю. Н. Даниловым начальнику ГУГШ генералу от кавалерии Я. Г. Жилинскому в феврале 1912 г. (приложение 6), в «военно-сухопутном» ведомстве более взвешенно, нежели в Адмиралтействе, прогнозировали и развитие ситуации собственно на Балтийском театре. Ю. Н. Данилов, в частности, весьма скептически оценивал перспективы вторжения шведов в Финляндию и высадки немцами морского десанта, так как «флот ее (Германии. — Д. К.) будет скован английский флотом»[365].
Проблема усугублялась и тем, что оперативно-боевая подготовка органов военного управления и сил флота была направлена на отработку лишь тех действий, которые были определены «Планом операций…», но не всего круга задач по боевому предназначению: «Постепенно военная мысль личного состава сосредоточилась на том, что решительный бой с германским флотом произойдет в самые первые дни войны и именно на "центральной позиции "»[366].
Это обстоятельство, бесспорно, дало важный положительный результат. Накопленный в ходе напряженной подготовки опыт позволил аргументированно изложить требования к управлению силами, способам ведения боя, боевому обеспечению и другие положения, вошедшие в проект «Наставления для боевой деятельности высших соединений флота» (1914 г.)[367]. Однако у этой медали была и оборотная сторона: подводные лодки, которые в течение нескольких предвоенных лет упражнялись в нанесении ударов по крупным боевым кораблям, оказались не подготовлены к борьбе на морских коммуникациях противника, а надводные корабли не отрабатывали задач, связанных с содействием сухопутным войскам в оборонительных и наступательных действиях на приморских направлениях. Между тем в годы войны решение именно этих задач стало основным содержанием боевой деятельности Балтфлота. В результате в 1914–1917 гг. отечественному флоту в который уже раз пришлось делать то, к чему он в мирное время не готовился вовсе или готовился недостаточно.
Отметим еще одно важное обстоятельство. С предполагаемым оперативным подчинением главкому 6-й армии Балтфлот включался в оперативное построение группировки вооруженных сил, предназначенной для прикрытия столицы. Поэтому первую морскую операцию следует рассматривать не в качестве самостоятельной, а, по существу, как элемент армейской оборонительной (противодесантной) операции. Тем не менее вопросы взаимодействия с сухопутными войсками в ходе оперативного планирования на Балтийском театре должного развития не получили.
Проблемы межвидового взаимодействия решались штабами военных округов и морских сил лишь эпизодически — при подготовке к совместным маневрам. В документах МГШ отложился рапорт В. М. Альтфатера (в то время заведующего 1-й (Балтийской) оперативной частью) начальнику генмора от 4 (17) июля 1912 г., в котором автор досадует на отсутствие согласованности между военным и морским ведомствами: «Вопрос в течение шести лет существования генмора решения не получил. Единственные попытки в 1906–1907 гг., когда были совещания начальников генеральных штабов, результатом которых была записка об установлении взаимных задач военно-сухопутных и военно-морских сил. Записка эта содержала весьма краткий взгляд на установление ближайшей боевой задачи флота, сводящейся к обороне Финского залива и вообще относящейся почти исключительно до оперативной задачи флота, но отнюдь не армии. Другая попытка была в Совете государственной обороны в 1907 году, но и здесь разбирались задачи флота отдельно от задач армии, и не было установлено общего плана действий. В течение 1907, 1908, 1909, 1910 годов попыток в этом направлении не было. В 1909 году утверждены основания для плана операций Балтийского флота, 17 июня 1912 г. утвержден план операций Балтийского флота. Таким образом, все соображения и расчеты, касающиеся стратегического развертывания Балтийского флота и его боевых задач, имеют в основе высочайшее одобрение, но вместе с сим неизвестно, поскольку они являются согласованными с теми задачами, которые возложены на сухопутную армию по обороне государства в случае возникновения европейской войны