анонерских лодок и минных крейсеров[457]. Своевременное сосредоточение в Желтом море столь значительных сил позволило Санкт-Петербургу оказать на Токио жесткое политическое давление, ограничить экспансию Японии в континентальной Азии и добиться возвращения Китаю Ляодунского (Квантунского) полуострова, который спустя три года был арендован Россией.
Сама же эскадра Средиземного моря в 1898 г., с уходом большей части броненосных кораблей на Дальний Восток, была преобразована в отряд судов, которым командовал один из младших флагманов Балтийского флота. Под его началом состояли эскадренный броненосец «Император Александр II» (затем вновь «Император Николай I»), по одной мореходной канонерской лодке из Балтийского и Черного морей и минный крейсер[458].
1 (14) декабря 1903 г. отряд судов в Средиземном море (начальник — контр-адмирал П. П. Молас) был расформирован. Во всеподданнейшем докладе по этому вопросу исправляющий должность начальника ГМШ контр-адмирал свиты З. П. Рожественский аргументировал данное решение несколькими соображениями. Во-первых, отряд оказался слишком слабым, чтобы служить сколь-нибудь существенным резервом эскадры Тихого океана, во-вторых, Босфорская экспедиция представлялась невозможной в течение ближайших пяти лет, в-третьих, корабли отряда казалось более уместным держать на Балтике, Балтийскому же флоту нужнее был и офицерский состав. Помимо всего прочего, упразднение соединения давало Морскому министерству некоторую денежную экономию. При этом, однако, было проигнорировано важнейшее обстоятельство оперативного характера: средиземноморский отряд находился на путях сообщения европейских стран с Японией, перспектива скорой войны против которой стала уже очевидной[459]. Существенная деталь: по итогам военно-морской игры на тему «Война России с Японией в 1905 году», проведенной зимой 1902–1903 гг. в Николаевской морской академии, было признано необходимым содержать сильное корабельное соединение в восточной части Средиземного моря для быстрого усиления не только Тихоокеанской эскадры, но, при необходимости, и Балтийского или Черноморского флотов. Любопытно, что З. П. Рожественский входил в число посредников и участвовал в обсуждении отчета об игре в марте 1903 г.[460].
По-видимому, в наиболее систематизированном и аргументированном виде «средиземноморский проект» был изложен в записке вице-директора канцелярии Министерства иностранных дел Н. А. Базили, датированной июлем 1913 г. (приложение 8). Автор документа констатировал, что «утрата нами господства на Черном море требует безотлагательных мер для восстановления столь необходимого нам во всех отношениях решительного преобладания наших морских сил». Для достижения этой цели Николай Александрович предлагал провести в жизнь целый ряд весьма радикальных мер, среди которых отметим скорейшую, не позднее весны 1914 г., закладку на черноморских верфях новой серии дредноутов (три — четыре единицы) и «образование, по примеру прошлого, русской эскадры в Средиземном море»[461]. Характерно, что необходимость столь решительного пересмотра дислокации сил военного флота предопределялась, по мнению автора записки, всей логикой российской международной политики того времени: «Если вспомнить, что упразднение нашей средиземноморской эскадры вызвано было перенесением на Дальний Восток центра тяжести нашей политики, то возвращение ныне к историческим нашим задачам на Ближнем Востоке должно иметь своим последствием появление вновь нашего флота в Средиземном море». Ядро нового соединения, по мнению Н. А. Базили, должны были образовать четыре линейных корабля типа «Севастополь», строившиеся для Балтийского моря, а также сооружаемый в Англии по заказу Бразилии линкор «Рио-де-Жанейро»[462] и еще один «предполагаемый к продаже южно-американский дредноут»[463].
Идея воссоздания эскадры Средиземного моря, разумеется, нашла своих апологетов и в Морском министерстве. Еще в 1907 г. капитан 2 ранга Б. М. Стаховский, представивший начальнику МГШ записку «Соображения о ближайшей политике России на море», стремился убедить Л. А. Брусилова в необходимости активных действий в Средиземноморье с организацией пункта базирования морских сил на Крите[464]. В августе 1912 г. военно-морской агент в Лондоне капитан 1 ранга Н. Г. Рейн писал, что «в интересы России входит… владение Дарданеллами и Эгейским морем», где необходимо «содержать флот, равный 1,5 флотам Австрии и Греции»[465].
Еще дальше пошли специалисты руководимой капитаном 2 ранга А. В. Немитцем 2-й (Черноморской) оперативной части МГШ, которой в июле 1913 г. был подготовлен доклад «О политических и стратегических задачах России в вопросе проливов и Черного моря» (приложение 9). Авторы документа исходили из необходимости определения «политической цели», на достижение которой следовало бы направить «нашу внешнюю политику и нашу стратегическую подготовку». Таковой целью операторы генмора полагали выход к Средиземному морю путем «военного захвата Босфора и Дарданелл»[466].
Обязательным условием овладения Проливами А. В. Немитц и его подчиненные считали сосредоточение в Эгейском море в 1915–1918 гг. «всего русского флота, то есть Черноморского и Балтийского». Базировать формируемую корабельную группировку составители доклада предполагали на греческие порты, по аналогии, вероятно, с последней четвертью XIX века, когда эскадра Средиземного моря пользовалась гостеприимством дружественной Греции портом в Пирее и стоянкой в бухте Суда на Крите. В районе Крита российские корабли, как правило, занимались и боевой подготовкой. Греческие воды непременно посещали корабли Балтийского флота по пути на Дальний Восток и обратно.
Поэтому в перечень «политических условий» захвата Босфора и Дарданелл был включен пункт о необходимости «войти в самые тесные дружеские отношения с Грецией, порты которой являются необходимой (подчеркнуто в документе. — Д. К.) для нашего флота базой при его действиях в Средиземном море». По мнению морских генштабистов, политической и юридической основой для создания нового района базирования российских морских сил должна была стать «военная конвенция о совместных действиях», предусматривающая и «соответствующее развитие некоторых греческих портов… при русской, конечно, финансовой поддержке». Учитывая, что проектируемый средиземноморский флот по численности многократно превосходил прежнюю эскадру даже в ее лучшие годы, специалисты МГШ указывали на необходимость озаботиться созданием условий для тылового и технического обеспечения сил, а именно «оборудовать в Эгейском море театр и базу своему флоту в пределах, допустимых международными постановлениями вообще и союзом с Грецией в частности». Для этого предлагалось сформировать группировку плавучего тыла (в терминах того времени — «плавучую базу»), которая «и будет стоять в греческих портах»[467]. Очевидно, что расчет на содействие греческих властей основывался, кроме всего прочего, на особом покровительстве, оказываемом Российскому флоту королевой эллинов Ольгой дочерью великого князя Константина Николаевича, генерал-адмирала и реформатора морского ведомства в царствование Александра II.
Несколько забегая вперед, отметим, что через три месяца (в разгар первой Балканской войны) сами греки получат положительный опыт организации передового пункта базирования морских сил, блокирующих Дарданеллы, то есть решающих задачу, которая, бесспорно, возникла бы и перед российской эскадрой в случае военного конфликта с Портой. Специально для этого в октябре 1913 г. греческий десант захватил принадлежавший Османской империи о. Лемнос, имеющий удобную и вместительную бухту Мудрос, где, кстати, будет создана база англо-французского флота во время Дарданелльской кампании 1915–1916 гг.[468].
В. И. Дмитриев
Смелые идеи А. В. Немитца встретили понимание и поддержку не только у его прямых начальников руководителя МГШ вице-адмирала светлейшего князя А. А. Ливена и морского министра адмирала И. К. Григоровича, — но и у державного вождя Николая II. 17 (30) декабря 1913 г. император утвердил доклад главы морского ведомства, в соответствии с которым для «надежной охраны полной и постоянной свободы важнейшего морского торгового пути России» признавалось необходимым к 1919 г. иметь в районе Проливов эскадры Балтийского и Черноморского флотов из двенадцати и восьми дредноутов соответственно[469]. Именно к этому моменту относится и указание МГШ военно-морскому агенту в Париже капитану 2 ранга В. И. Дмитриеву озаботиться сбором сведений о французских средиземноморских базах, запасах топлива в портах, планах базирования сил и т. п.[470].
Однако до реализации планов строительства столь грандиозного флота было еще очень далеко, поэтому в декабре 1913 г. в коридорах адмиралтейства возобновилось обсуждение вопроса о переводе на юг бригады балтийских дредноутов (четыре линкора типа «Севастополь») сразу по вступлении их в строй. Более того, И. К. Григорович ставил перед внешнеполитическим ведомством вопрос о дипломатическом обеспечении прохода этих кораблей через Дарданеллы и Босфор. В письме С. Д. Сазонову от 22 декабря 1913 г. (4 января 1914 г.) Иван Константинович констатировал, что «