Созданная оборонительная система подверглась боевому испытанию 28–29 октября (10–11 ноября), когда 11 германских эсминцев 10-й флотилии капитана цур зее Ф. Витинга предприняли попытку набега в западную часть Финского залива с целью уничтожения российских кораблей и бомбардировки Балтийского порта. Непродуманная акция противника, не озаботившегося разведывательным обеспечением ударных сил, закончилась катастрофой гибелью семи миноносцев на минах передовой позиции[782]. «Хорошо, не даром прогулялись», — такую помету сделал Николай II на докладе начальника своего Морского штаба о провале неприятельской авантюры[783].
В кампанию 1916 г. германское командование, для которого с продолжением войны значение морских коммуникаций на Балтике все более возрастало, наращивало интенсивность сообщений со Швецией. По данным российской военно-морской разведки, в конце 1915 начале 1916 г. между шведскими и немецкими портами курсировало свыше 250 германских, шведских и норвежских судов. В апреле (н. ст.) 1916 г. на пути из Швеции в Германию было обнаружено 28 транспортов и в обратном направлении — 21 транспорт, в мае соответственно 109 и 74, в июне — 79 и 76, в июле — 128 и 126, в августе 114 и 94, в сентябре — 138 и 121 и в октябре 126 и 100. Одновременно противник осуществлял войсковые перевозки в интересах действующей в Курляндии Неманской армии[784].
Полученные МГШ агентурные сведения свидетельствовали о заключении между Швецией и Германией специального соглашения, согласно которому шведский флот (командующий контр-адмирал В. Дюррсен, с 1916 г. — контр-адмирал К. Эренсвэрд[785]) брал на себя обязательство обеспечивать охранение германских судов боевыми кораблями в пределах своих территориальных вод. Кроме того, разведывательное отделение штаба Балтфлота располагало информацией о том, что шведы передавали в германский Адмирал-штаб ценные сведения, касавшиеся присутствия российских и английских кораблей у своего побережья[786]. Для немцев столь деятельное содействие со стороны «благожелательно нейтрального» Стокгольма было как нельзя кстати, поскольку германский флот на Балтике испытывал ощутимый недостаток в эскортных силах, хотя в кампанию 1916 г. именно задача обороны морских коммуникаций стала для него главной.
Для ее решения гросс-адмирал принц Генрих Прусский развернул подвижные корабельные дозоры между южной оконечностью о. Готланд и южной оконечностью о. Эланд, между о. Борнхольм и маяком Утклиппан, к западу от м. Аркона и вдоль померанского побережья против Данцигской бухты, у Мемеля, Либавы и Виндавы. Несение дозорной службы возлагалось на миноносцы и сторожевые суда (вооруженные рыболовецкие траулеры и малые каботажные пароходы), а поддержка дозоров — на немногочисленные крейсера «разведывательных сил Балтийского моря» вице-адмирала Ф. Шульца, подводные лодки и авиацию.
Однако главным новшеством, реализованным немцами при организации обороны морских коммуникаций, стало введение конвойной системы. В марте 1916 г. Адмирал-штаб, который фактически руководил всем торговым судоходством на Балтике через союз гамбургских судовладельцев, ввел в действие специальное положение об охране судоходства в Балтийском море. Документ предусматривал организацию с 25 марта (7 апреля) системы конвоев на обеих основных коммуникационных линиях трассе вдоль побережья Швеции и коммуникации в южной и юго-восточной частях театра, по которой осуществлялись воинские перевозки.
Конвои из портов Германии в Швецию должны были оправляться три раза в неделю и с такой же периодичностью — в обратном направлении. Пунктами формирования конвоев были определены Либава, Свинемюнде, район плавучего маяка Гиедзер (в западной части моря, приблизительно на меридиане Ростока) и южный выход из пролива Кальмарзунд. В последних двух пунктах предусматривалась зональная оборона районов формирования конвоев радиусом до трех миль силами эскортных кораблей. Отдельно охранялся железнодорожный паром Зассниц — Треллеборг, являвшийся одной из основных артерий шведско-германской торговли. Транспортным судам разрешалось присоединяться к каравану по пути следования, для чего требовалось предварительно запросить согласие командира эскорта. К положению прилагались таблицы времен переходов конвоев, инструкции командиру эскорта, памятка капитанам транспортов и элементарные правила уклонения от подводных лодок и торпед. В целях маскировки судам рекомендовалось закрасить все знаки национальной принадлежности. Еще раньше — во второй половине 1915 г. — началось вооружение транспортов артиллерией.
В 1916 г., который германский морской историк М. Бастиан назвал «годом ярко выраженной партизанщины», немцам пришлось мобилизовать «все средства и средствишки, которые только можно было использовать при отсутствии мощных боевых средств»[787]. Для непосредственного охранения конвоев немцы смогли сформировать одиннадцать эскортных корабельных групп (по три вооруженных траулера в каждой), сведенных в полуфлотилии с базированием в Свинемюнде, Либаве и Варнемюнде. Командование всем соединением — «флотилией охраны торгового судоходства» — было возложено на фрегаттен-капитана П. Вольфрама[788]. Но этих сил было явно недостаточно, и на первых порах принцу Генриху пришлось ограничиться охранением судов только до момента их входа в шведские территориальные воды. Участки, на которых германские транспорты вынуждены были выходить за пределы трехмильной прибрежной полосы, могли патрулироваться только одним судном-ловушкой[789].
Летом 1916 г. германское правительство, обеспокоенное проблемой обеспечения бесперебойного импорта стратегического сырья, выделило для перевозок железной руды из Швеции дополнительно три десятка крупных транспортных судов, доукомплектованных личным составом военного флота. 23 июня число еженедельных конвоев из Свинемюнде к Ландсорту увеличилось с трех до шести, что, естественно, привело к предельному росту напряжения эскортных сил. Поскольку пополнения корабельного состава ждать было уже неоткуда (в строй морских сил Балтийского моря вступили лишь несколько новых тральщиков типа «M»[790]), германскому командованию пришлось свернуть конвойную службу в юго-западном «углу» Балтики. Теперь в водах к западу от м. Аркона боевые корабли сопровождали только паром, курсирующий между о. Рюген и побережьем Швеции.
Таким образом, оперативная обстановка, складывавшаяся на Балтике в кампанию 1916 г., а также значительное усиление миноносных и подводных сил создали благоприятные условия для организации широкомасштабных действий на германских морских коммуникациях. Несмотря на то, что военно-экономическое значение перевозок шведской руды в Германию было вполне осознано русской главной квартирой[791], в упоминавшейся выше директиве командующему флотом Балтийского моря от 3 (16) марта начальник Морского штаба главковерха вице-адмирал А. И. Русин не счел нужным внести нарушение неприятельских сообщений в число задач флота на кампанию, ограничившись упоминанием о «возможных активных операциях» и «нанесении противнику возможного вреда»[792]. Ставка, таким образом, проигнорировала ценный опыт предыдущей кампании на Балтике. «Хотя субмарины доказали свою высокую эффективность в борьбе с торговым судоходством между шведскими и немецкими портами (выделено мной. — Д. К.), атаки грузовых судов не были включены в число официальных задач подводных лодок Балтийского флота. Основной акцент был сделан на уничтожение неприятельских военных кораблей», — справедливо замечают авторитетные зарубежные исследователи[793].
Заметим, что желание во что бы то ни стало избежать недоразумений с официальным Стокгольмом и лишний раз не провоцировать шведских «активистов» стало одной из основных причин весьма сдержанного отношения российского правительства к предложению союзников о формальном объявлении блокады балтийского побережья Германии.
Вопрос об объявлении блокады, организацию которой предполагалось передать на усмотрение российского морского командования, был возбужден по инициативе французского правительства в октябре 1915 г., после первых успехов английских подводных лодок в борьбе с германским судоходством на Балтике. Против выступило британское адмиралтейство, выдвинувшее два аргумента. Во-первых, такой шаг выглядел не вполне уместным на фоне протестов Англии против германских методов «подводной войны». Во-вторых, с окончанием навигации на Балтике английские подводные лодки выходили из игры — таким образом, не обеспечивалась «действительность» блокады, которая, по условиям Парижской (1856 г.) и Лондонской (1909 г.) деклараций, являлась непременным условием ее формального объявления. Сыграли роль и энергичные протесты со стороны нейтралов, в том числе Северо-Американских Соединенных Штатов, по поводу «неразборчивости» некоторых английских командиров-подводников.
Кроме того, официальный Лондон опасался дипломатических осложнений со Швецией, от благосклонности которой зависел транзит союзнических грузов через территорию нейтрального королевства. В этом смысле показательно обращение великобританского правительства к руководству российского морведа с просьбой принятия мер против «возможных нечаянных агрессивных действий против шведских военных судов» со стороны оперирующих на Балтике английских лодок[794]