.
Скептическое отношение к проекту французов вполне разделяли и в России — причем как в военных, так и в дипломатических кругах. Так, российский посланник в Стокгольме А. В. Неклюдов (приложение 27) вполне обоснованно опасался, что «Германия, лишившись выгод, вытекающих… для нее из шведского нейтралитета, не постеснялась бы принять все меры вплоть до насильственных, дабы заставить Швецию объявить нам войну»[795]. Резоны руководства российского МИД были сформулированы в одобренном царем всеподданнейшем докладе С. Д. Сазонова от 22 октября (4 ноября) 1915 г. (приложение 28). Полагая объявление блокады «при существующей обстановке мерою нежелательною и даже опасною»[796], российское руководство не поддержало инициативу Парижа. Общее на сей счет мнение военно-политического истеблишмента было кратко, но емко выражено в помете, сделанной начальником Штаба ВГК генералом от инфантерии М. В. Алексеевым на цитированной выше депеше А. В. Неклюдова от 19 октября (1 ноября) 1915 г.: «Нужно оставить шведов в покое. Нам важен их нейтралитет»[797].
Правда, в коридорах адмиралтейства появилась идея пойти навстречу пожеланиям союзников и декларировать блокаду, не беря на себя труд ее фактического поддержания. В Морском министерстве ссылались на опыт англо-французских войн XVIII и XIX столетий, в ходе которых британские эскадры, случалось, месяцами не появлялись в виду блокируемого ими побережья. Однако ссылки на авторитет Дж. Родни, Р. Хоу, Дж. Джервиса, А. Худа и Г. Нельсона не показались убедительными шефу российской дипломатии. 25 октября (12 ноября) С. Д. Сазонов сообщил союзникам, что объявление блокады «было бы, несомненно, использовано как нашими противниками, так и враждебными нам элементами в Швеции для побуждения последней к выступлению против нас»[798].
Не желая портить отношения со Стокгольмом, российский кабинет был готов смотреть сквозь пальцы даже на реэкспорт из Швеции в Германию российского продовольствия и иных товаров. В январе 1916 г. временно главнокомандующий армиями Северного фронта генерал от кавалерии П. А. Плеве, получивший от своей разведки данные «об участии Швеции в снабжении воюющих с нами стран», обратился к председателю Совета министров Б. В. Штюрмеру с ходатайством о прекращении всякого вывоза в сопредельное королевство. Однако правительство не поддержало этой меры, полагая, что последняя «вызовет в Швеции раздражение, которое может тягостно отразиться на снабжении армии и флота заказанными за границею боевыми и иными припасами». Как значилось далее в журнале Совета министров от 26 января (8 февраля) 1916 г., «эта сторона вопроса имеет столь существенное значение, что побуждает даже мириться с некоторой… утечкою предназначаемых для Швеции грузов в Германию»[799].
Отсутствие внятных директив сверху заставило командование Балтийского флота самостоятельно формулировать задачу нарушения неприятельских морских коммуникаций. Однако в оперативном плане Балтфлота на 1916 г., точнее, в его составной части — «плане активных операций» — это было сделано неконкретно, без определения цели и способов действий на сообщениях противника и выделяемого для решения данной задачи наряда сил и средств. Составители плана ограничились весьма неконкретным указанием «…стремиться к уничтожению открытой силой всякой более слабой части неприятельского флота и всех коммерческих его судов (выделено мной. — Д. К.) каждый раз по выходе их в море»[800]. Таким образом, задача нарушения морских перевозок противника была отнесена к числу второстепенных и, как видно из приведенной цитаты, подчинена более узкой задаче — ослаблению военного флота неприятеля.
Причину такого положения следует, видимо, искать не только в осторожности ставки, но и в осмотрительности самого командующего флотом. В. А. Канин и его подчиненные, памятуя о прошлогоднем прорыве германского флота в Рижский залив, сосредоточили все свое внимание на расширении и совершенствовании системы позиционной обороны. Основные силы Балтфлота в течение всей кампании не проявляли наступательного порыва, укрываясь за оборонительными рубежами в Финском и Рижском заливах и пребывая в «томительном бездействии»[801]. Причем балтийское командование не изменило своей позиции даже летом 1916 г., когда германский Флот открытого моря, изрядно потрепанный в Ютландском сражении, стоял в ремонте (поврежденные линкоры и линейные крейсера вышли из строя на два — три месяца[802]) и, следовательно, не мог оказать полноценной поддержки немногочисленным морским силам Балтийского моря.
Заблаговременная подготовка органов военного управления и сил русского Балтфлота к действиям на сообщениях противника в полном объеме не производилась, планирующие и директивные документы штабом флота не разрабатывались. Подготовка конкретных действий и мероприятий была возложена на командование соединений, однако некоторые шаги в этом направлении были предприняты только в дивизии подводных лодок (командующий под брейд-вымпелом капитан 1 ранга Н. Л. Подгурский). Ее штабом (флаг-капитан — капитан 2 ранга С. Д. Коптев) была разработана специальная инструкция командирам лодок для действий на «шведской» коммуникации. Не вникая в тактические нюансы документа, отметим, что командирам лодок рекомендовалось избирать позиции на участках трассы, расположенных вне шведских тервод, и при необходимости менять районы действий с целью дезориентации противника[803]. Командирам предписывалось строго соблюдать нейтралитет Швеции и нормы призового права, хотя в 1916 г. это выглядело неуместным донкихотством и вызывало понятное недоумение в среде балтийского подплава. «Русское правительство лишний раз желало показать всему миру, что ведет войну честно и благородно, не прибегая к «жестоким» и «варварским» способам, в которых союзники обвиняли немцев… Опять эта игра в «европейцев», желание быть больше европейцами, чем сами европейцы!» — писал по этому поводу один из командиров подводных лодок[804].
Н. Л. Подгурский
Применение сил российского флота на неприятельских сообщениях в 1916 г. характеризовалось целым рядом особенностей, представляющих значительный интерес с точки зрения развития военно-морского искусства.
Из опыта первых кампаний командование Балтфлота сделало справедливый вывод о том, что систематическими боевыми действиями ограниченным составом сил и средств на обширных пространствах театра трудно достигнуть значительных успехов, так как обстановка зачастую требовала не просто затруднения судоходства противника, а его пресечения в том или ином районе на оперативно значимый промежуток времени. Поэтому главное, на наш взгляд, достижение командования Балтийского флота состоит в том, что летом 1916 г. оно внедрило в боевую практику новую форму применения сил флота на неприятельских сообщениях — морскую операцию по нарушению коммуникаций противника.
В предыдущей кампании поисковые действия надводных сил на сообщениях неприятеля имели эпизодический характер, ограничивались акваторией Ботнического залива и велись однородными тактическими группами. В 1916 же году для выполнения операций на коммуникациях командованием флота впервые специально создавались разнородные группировки, ядро которых составляли ударные и обеспечивающие тактические группы надводных кораблей. При этом район действий крейсеров и миноносцев значительно расширился и охватывал всю коммуникационную линию, проходящую вдоль побережья Швеции. Это стало возможным главным образом благодаря пополнению флота тремя дивизионами быстроходных турбинных эскадренных миноносцев типов «Орфей» и «Гавриил», имевших мощное торпедное и артиллерийское вооружение и значительный оперативный радиус действия, позволявший этим кораблям действовать в удаленных районах театра.
С оперативной точки зрения представляют безусловный интерес две морские операции, проведенные группировками разнородных сил Балтийского флота в июне (н. ст.) 1916 г. с целью уничтожения германских конвоев.
В первых числах июня (н. ст.) 1916 г. русское командование было проинформировано великобританским посольством в Стокгольме о планируемой отправке из Швеции в Германию крупной партии стратегического сырья — 84 тыс. тонн железной руды. Перевозки, по данным англичан, планировались на 23 мая (5 июня), 28 мая (10 июня) и 31 мая (13 июня) из Стокгольма и Оклезунда на германских транспортах. По сведениям российской разведки, конвои из этих портов выходили, как правило, в светлое время суток и между 7 и 8 часами вечера находились в районе мыса Ландсорт — на одном из коротких участков трассы, пролегающих вне территориальных вод Швеции.
Учитывая, что в состав эскортных сил противника входили вооруженные траулеры и «вспомогательные крейсера», предназначенные для противодействия подводным лодкам, но не способные эффективно противостоять надводным боевым кораблям основных классов, командование флота сочло целесообразным привлечь к борьбе с неприятельским судоходством крейсера и эскадренные миноносцы. На основании полученной информации командующий флотом адмирал В. А. Канин принял решение «произвести обследование района Ландсорт — Готланд — северная оконечность острова Эланд с целью уничтожения обычно находящихся в этом районе дозорных и сторожевых судов и конвоиров и захвата или уничтожения неприятельских коммерческих судов, караван которых, в частности с большим грузом железной руды, должен выйти от Ландсорта к югу в 19–20 часов 28 мая