Подводные лодки «Волк» (вверху) и «Тигр»
Более благоприятная обстановка складывалась в Ботническом заливе, где противник не имел возможности организовать регулярную конвойную службу. 25 июня (8 июля) в Эрншедьдсвике подводная лодка «Волк» потопила пароход «Дорита» (3689 брт). «Вепрь» (старший лейтенант В. Н. Кондрашев) записал на свой боевой счет пароход «Сирия» (3795 брт), потопленный в районе Бьюрекклубба 3 (16) июля. Кроме того, 10 (23) августа «Крокодил» (капитан 2 ранга А. Н. Никифораки) захватил и привел в Або пароход «Дестерро» (ок. 4000 брт), впоследствии отпущенный по решению призового суда[881]. Правда, в Ботнике российские лодки чаще встречались с враждебными действиями нейтральных шведов: 10 (23) мая таранным ударом шведского парохода «Ингерманланд» был потоплен «Сом» (старший лейтенант Х. К. Буругаев)[882], полумесяцем позже, 27 мая (9 июня), в районе Северного Кваркена другое шведское судно пыталось таранить подводную лодку «Волк», смяв лодке оба перископа[883].
Всего в кампанию 1916 г. силами русского Балтийского флота было уничтожено или захвачено 12 неприятельских грузовых судов общей вместимостью 28426 брт. Несмотря на то, что действия Балтфлота не смогли парализовать сообщения между Германией и Швецией, они вынудили неприятеля прибегнуть к введению системы конвоев, что неизбежно привело к значительному снижению оборачиваемости грузового тоннажа. Таким образом, в кампании 1916 г. боевая деятельность Балтийского флота впервые с начала войны оказала сколь-нибудь существенное влияния на интенсивность и объемы морских перевозок противника. Кроме того, была создана известная напряженность для германских военно-морских сил, занятых обороной своих сообщений. Появление на неприятельских коммуникационных линиях надводных кораблей русского флота заставило противника включать в состав эскортных сил не только вооруженные траулеры и «суда-ловушки», но и свои немногочисленные боевые корабли специальной постройки, тем самым отвлекая их от решения других задач.
Вместе с тем боевая деятельность Балтийского флота на германских морских коммуникациях и в 1916 г. не помешали противнику увеличить объемы поставок шведкой руды (на 100 тыс. тонн по сравнению с 1915 r.[884]). Причину этого следует, по нашему мнению, искать в том, что российское командование — как верховное, так и флотское — недооценило значение действий на морских коммуникациях противника и, как следствие, выделило для их нарушения недостаточные силы. Да и эти силы применялись без должной настойчивости: эскадренные миноносцы привлекались к борьбе с неприятельским судоходством лишь три раза, крейсера — дважды. Между тем совершенно очевидно, что в сложившейся на Балтике обстановке командование русского флота имело все возможности придать действиям своих надводных сил на германских сообщениях систематический характер.
Более регулярно действовали на неприятельских коммуникациях подводные лодки. Однако при среднем коэффициенте оперативного напряжения 0,33 командование флота могло непрерывно держать в районах боевого предназначения четыре большие лодки, тогда как держало, как правило, всего одну[885]. Даже в тех случаях, когда лодки посылались в море парами или целыми группами (до пяти единиц), не всегда обеспечивалась непрерывность обслуживания самых перспективных позиций и районов (приложение 36). Вряд ли можно признать целесообразным и снятие в кампании 1916 г. задачи нарушения морских коммуникаций противника с английских лодок типа «E», наиболее подготовленных к действиям в удаленных районах театра. Кстати, низкая результативность действий российских подводных сил на Балтике немало тревожила англичан, весьма озабоченных продолжавшимися поставками шведской руды во Второй рейх. Шеф форин-офис сэр Э. Грей писал британскому послу в Париже Ф. Берти, что «Россия могла бы лучше использовать свой военно-морской флот на Балтийском море»[886]. А первый лорд адмиралтейства А. Бальфур в личном конфиденциальном письме И. К. Григоровичу от 18 (31) марта 1916 г., обосновав невозможность усиления британской подводной флотилии на Балтике, предложил направить в Россию английские экипажи для русских подводных лодок[887], надеясь, вероятно, хотя бы этим вывести русский Балтфлот из его «инертного» состояния. Вскоре после окончания войны британский историк Г. Байуолтер высказался в том смысле, что русский флот, имей он «соответствующее руководство», мог бы доставить противнику на Балтике значительно больше неприятностей[888]. Вообще, как это ни странно, взаимные обвинения в бездеятельности до сих пор тиражируются и в отечественной, и в английской историографии Великой войны.
Едва ли в полной мере оправдывалось оперативной обстановкой на театре и распределение мин между оборонительными и активными заграждениями: если постановка первых в 1916 г. приобрела без преувеличения грандиозные масштабы (с оборонительными целями было выставлено 13736 мин, или 98,6 % всех выставленных за кампанию[889]), то вторые обеспечивались лишь по остаточному принципу.
А. И. Непенин
Пассивность основных сил флота, пребывавших в «томительном бездействии», вызвала неудовольствие Морского штаба ВГК, стремившегося переложить ответственность за собственный «оперативный паралич» на командующих флотами адмиралов А. А. Эбергарда (Черное море) и В. А. Канина (Балтика). Благоприятная конъюнктура позволила группе офицеров штаба флота — князю М. Б. Черкасскому, И. И. Ренгартену, Ф. Ю. Довконту, заручившись в ставке поддержкой капитана 1 ранга В. М. Альтфатера и адмирала А. И. Русина, провести многоходовую аппаратную комбинацию, в результате которой 6 (19) сентября В. А. Канин был смещен с должности[890]. Флот возглавил вице-адмирал А. И. Непенин, который на посту начальника службы связи зарекомендовал себя как отменный организатор, однако не имел опыта командования корабельными соединениями и руководства оперативными штабами ни в мирное, ни в военное время. Да и первые шаги А. И. Непенина на посту комфлота — жестко авторитарное управление собственным штабом и подавление всякой инициативы его сотрудников, «подтягивание» дисциплины подчиненных всех уровней (зачастую в весьма грубой форме) и т. п. — заставляют усомниться в уместности этого кадрового решения. Деятельность же флота при новом командующем не только не активизировалась, но и была еще более ограничена вследствие появления в сентябре — октябре германских подводных лодок в глубине операционной зоны флота — в Рижском и Финском заливах[891]. Представляется очевидным, что причину не вполне благополучного состояния дел на российских морских театрах следует искать не в «бездарности» или недостаточной «энергии» командующих флотами, а в несостоятельности морских органов верховного командования, оказавшихся, по удачному выражению М. А. Петрова, в «идейном стратегическом тупике»[892].
2.5. БОРЬБА НА БАЛТИЙСКИХ КОММУНИКАЦИЯХ ПРОТИВНИКА В ЗАВЕРШАЮЩЕЙ ВОЕННОЙ КАМПАНИИ (1917 Г.)
Кампании 1917 г. предшествовали события Февральской революции, которые положили начало массовому падению дисциплины и фактическому развалу флота, особенно ярко проявившемуся на Балтике. В дни крушения династии в Кронштадте и Гельсингфорсе разразились стихийные революционные выступления матросов, сопровождавшиеся безнаказанными убийствами офицеров и кондукторов[893]. Жертвами, число которых превысило 100 человек (еще около 350 были арестованы)[894], становились не только жестокие по отношению к команде, но и просто требовательные к службе офицеры. 4 (17) марта в Гельсингфорсе был застрелен командующий флотом вице-адмирал А. И. Непенин, заявивший о поддержке новых властей, но пытавшийся призвать подчиненных к верности воинскому долгу. Известный приказ Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов № 1 от 1 (14) марта 1917 г.[895], который, по верному наблюдению современника, «предоставлял солдатам одни права, но никаких обязанностей»[896], положил начало демократизации вооруженных сил, принявшей, по существу, неуправляемый характер. 28 апреля (11 мая) в Гельсингфорсе начал свои заседания Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт), постановивший, в частности, «назначения офицеров производить только с ведома и согласия ЦКБФ»[897]. Смещение матросами своих командиров и избрание на их место новых, зачастую просто угодных команде офицеров стали обыденным явлением. До июня таким образом на командные должности было избрано около 500 офицеров, в том числе командующий флотом вице-адмирал А. С. Максимов. Большинство этих назначений трудно признать удачными, но ГМШ (6 (19) июня преобразован в Главное управление по делам личного состава — ГУЛИСО[898]) был вынужден утверждать их, чтобы сохранить какое-то подобие организации. Частая смена командующих и командиров всех степеней, равно как и вмешательство комитетов в решение оперативных вопросов не способствовали повышению качества управления силами.