руживая своего присутствия, и в течение темного времени маневрировать переменными («ломаными») курсами на линии м. Баба — о. Кефкен, отходя от нее к северу и югу примерно на 5 миль. Перед рассветом миноносцы большим ходом отходят мористее и в течение дня остаются севернее позиции подводной лодки, имея малый ход или лежа в дрейфе. При наличии достаточного количества боеготовых подводных лодок следовало направить вторую лодку к Босфору, что должно было стать существенным «дополнением к блокаде угольного района».
К. Ф. Кетлинский
Речь, таким образом, шла об оперативном взаимодействии надводных кораблей и подводных лодок, что следует признать важным шагом вперед в развитии способов действий сил на неприятельских морских сообщениях и свидетельством творческого отношения командования флота и оперативной части штаба к проблеме нарушения коммуникаций противника.
Представляется очевидным, что, реализация изложенного в «Соображениях…» порядка применения сил сулила ряд важных дивидендов. Во-первых, в значительной мере устранялась опасность со стороны подводных лодок противника (кроме упоминавшихся «UB7» и «UB14», здесь оперировала «UB8»[1109]), которые в течение января выявили курсы и временной режим дневных обходов «угольного» района русскими эсминцами. Во-вторых, отпадала необходимость в прикрытии миноносцев линейными кораблями, которые, в свою очередь, так-же требовали охранения; это позволяло ощутимо «разгрузить» основные силы флота. В-третьих, резко возрастали шансы на перехват угольщиков, прорывающихся в Зунгулдак или возвращающихся в Босфор под покровом темноты. Правда, при этом минимизировалась вероятность захвата малотоннажных парусников, плававших, как правило, в дневное время, однако командование флота справедливо полагало издержки последнего обстоятельства не столь существенными, как преимущества первого. В-четвертых, ввиду малых ходов эсминцев увеличивалась их автономность по топливу и, следовательно, продолжительность пребывания в районе (ранее, напомним, миноносцы маневрировали на скорости до 18 узлов из-за опасности со стороны подводных лодок). В-пятых, нарушались расчеты неприятеля, который взял за правило приурочивать рейсы транспортов к уходу «блокирующих» эсминцев из видимости берега. И еще одно обстоятельство, имеющее большое оперативное значение: сокращение количества одновременно находящихся в море эсминцев позволило расширить район действий легких сил и направлять миноносцы и к побережью Румелии, где, по агентурным сведениям, оживилось каботажное судоходство.
Однако реализовать перечисленные преимущества командование флота смогло далеко не в полной мере по причине, главным образом, занятости эсминцев у побережья Лазистана. Миноносцы оперировали в «угольном» районе только с 4 (17) февраля до 5 (18 марта), затем, в связи с подготовкой крупных воинских перевозок, действия легких надводных сил у Зунгулдака и Эрегли были свернуты до середины июня (н. ст.).
Во второй половине февраля и первой половине марта (н. ст.) пары эскадренных миноносцев выходили к гераклийскому побережью семь раз. Особенность первых двух походов (речь идет о крейсерствах «Гневного» и «Пронзительного» 4 (17) — 5 (18) и 7 (20) — 9 (22) февраля) состояла, как было показано выше, в том, что наряду с решением главной задачи эсминцам было предписано установить радиосвязь с подводными лодками. В первом случае корабли после осмотра Зунгулдака проследовали к румелийскому побережью, получив от подводной лодки «Тюлень» данные об оживленном движении парусных судов у побережья Болгарии[1110].
Штаб флота, используя возможности корабельных средств радиосвязи, осуществлял управление силами в море, а именно корректировал боевые задачи групп эсминцев и изменял районы их боевого предназначения в зависимости от обстановки. В этом смысле представляют интерес выходы «Гневного» и «Счастливого» 15 (28) февраля — 18 февраля (2 марта) и «Пронзительного» и «Поспешного» 3 (16) — 5 (18) марта.
В первом случае корабли, вышедшие в «угольный» район, вечером 15 (28) февраля были перенацелены командным пунктом флота в район Синопа для поддержки «Пронзительного», который доложил в Севастополь об обнаружении крейсера «Гамидие» (в действительности «Бреслау»). Старший из командиров кораблей блокирующей группы капитан 2 ранга Г. В. Фус вышел на связь с командиром «Пронзительного», от которого получил сообщение о потере контакта с неприятелем, после чего корабли продолжили крейсерство по первоначальному плану. Через сутки командующий флотом, вышедший в море на линкоре «Императрица Мария» для перехвата крейсера противника, направил эскадренные миноносцы «Гневный» и «Счастливый» к устью Босфора с приказом уничтожить два парохода, вышедших, по сведениям штаба флота, из Варны. Последние, однако, обнаружены не были. Наконец, вечером 17 февраля (1 марта) Г. В. Фус принял радиограмму подводной лодки «Морж» об обнаружении в Зунгулдаке трех пароходов под парами. Но в ходе предпринятого ночного поиска миноносцами был обнаружен и потоплен у о. Кефкен лишь парусник с грузом угля. Утром 18 февраля (2 марта) в 50 милях от Зунгулдака возвращавшиеся в базу эсминцы вступили в боевое соприкосновение и были безрезультатно обстреляны крейсером «Бреслау» (корветтен-капитан В. фон Кнорр)[1111], при этом и российские миноносцы, и германо-турецкий крейсер были усмотрены подводной лодкой «Морж». Командир последней старший лейтенант В. В. Погорецкий, уточнивший обстановку в результате радиообмена с «Пронзительным» (первоначально «Бреслау», на котором была замаскирована четвертая дымовая труба, был опознан лодкой как крейсер типа «Кагул»[1112]), попытался атаковать, но не преуспел из-за чрезмерного удаления цели. «Этот случай, — справедливо отмечает В. С. Шломин, — хотя и не привел к реальным результатам, показал возможность более тесного взаимодействия подводных лодок и миноносцев в блокадных действиях»[1113]. Добавим, что приведенный тезис вполне применим не только к действиям на морских сообщениях противника, но и к борьбе с неприятельскими крейсерами.
Эсминцы «Пронзительный» и «Поспешный» на второй день крейсерства в районе Зунгулдака — 4 (17) марта — получили информацию штаба флота о выходе из Констанцы парохода «Наполи» и по приказанию флаг-капитана по оперативной части проложили курс на перехват цели. На следующее утро судно «Эсперанца», следовавшее в Константинополь с 550 т керосина, было потоплено у м. Калиакра торпедой «Пронзительного»[1114]. Возвращаясь в «угольный район», в 20 милях от берега эсминцы были атакованы вылетевшим из Варны гидросамолетом «№ 529», но успешно уклонились от девяти сброшенных с высоты 400 м бомб, применив маневр расхождения в противоположные стороны с увеличением хода до 28 узлов[1115]. Потопление «Эсперанца» стало результатом одного из немногих случаев наведения блокирующих кораблей на цель на основании достоверных агентурных данных, своевременно полученных штабом флота.
Эскадренные миноносцы «Быстрый» и «Громкий»
Крупного успеха добились и эсминцы «Громкий» и «Быстрый», которые в ночь на 29 февраля (13 марта) у устья р. Сакария уничтожили торпедами транспорт «Сейар» (3336 брт)[1116]. Подобранные из воды турки сообщили, что «ныне осталось всего шесть или семь пароходов, считая… два недействующих»[1117].
Подводя итоги действий эсминцев во второй половине февраля и первой половине марта (н. ст.), отметим, что в ходе семи выходов на неприятельские коммуникации миноносцами было уничтожено два парохода (в сумме около 4000 брт) и парусник. Кроме двух указанных выше случаев перенацеливания кораблей в другие районы, все походы осуществлялись по плану, разработанному оперативной частью штаба командующего флотом. При выходе из Севастополя в утренние часы и прибытии в район боевого предназначения вечером тех же суток эсминцы оставались в «угольном» районе две или неполных три ночи. По опыту февральских походов командование минной бригады поставило на повестку дня вопрос о продлении строка пребывания кораблей в районе боевого предназначения за счет увеличения запаса топлива и сведения к минимуму «мертвого остатка» мазута в цистернах.
Важным достижением командования флота следует полагать организацию оперативного взаимодействия эсминцев и подводных лодок, заключавшегося во взаимном информировании об обстановке, а также в сменности пребывания миноносцев (днем) и подводной лодки (ночью) у блокируемого побережья.
Существенным, на наш взгляд, недостатком в организации действий эсминцев стало фактическое отстранение начальника минной бригады от управления подчиненными силами, за исключением случаев, когда контр-адмирал М. П. Саблин лично выходил в море. Поскольку приказы о выходе шли, как правило, «через голову» начальника бригады, последний был лишен возможности полноценно планировать действия вверенных ему кораблей. Еще 26 января (8 февраля) флаг-капитан по оперативной части высказался о необходимости своевременного информирования командования минной бригады о планирующихся действиях, однако на практике это делалось далеко не всегда[1118]. В результате корабли бригады использовались неравномерно, что затрудняло их поддержание в технически исправном состоянии.
Исключение командования минной бригады из контура управления «блокирующими» силами иногда приводило к тому, что командиры кораблей получали указания, не вполне корреспондирующиеся с особенностями обстановки в районе боевых действий. Так в «предписании» штаба флота от 20 февраля (4 марта) № 330 указывалось: «