В настоящее время исследованиями «морского» сегмента истории Первой мировой войны занимаются В. Диркс[190], М. Эпкенханс[191], Ф. Нэглер[192], В. Ран[193]. Хотя в фокусе внимания германских коллег остаются проблемы строительства Флота открытого моря и его применения на главном для Германии театре — в Северном море, в трудах этих ученых можно обнаружить ценные материалы, касающиеся борьбы кайзеровского флота против российских морских сил.
Характеристика «морской» составляющей современной германской историографии Первой мировой войны была бы неполной без упоминания о многочисленных монографиях, подробно освещающих историю создания и боевой путь отдельных типов боевых кораблей кайзеровского флота, в том числе их участие в боевых действиях в Балтийском и Черном морях[194].
Основу обширной англо-американской историографии войны 1914–1918 гг. на море составляют многотомные официальные описания борьбы на океанских и морских театрах[195], а также фундаментальные исторические и историко-теоретические труды Х. Уилсона (в традиционной русской транскрипции — Вильсона)[196], М, Пармли[197], Л. Гишара[198], Р. Гибсона и М. Прендергаста[199], Дж. Кресуэлла[200], Дж. Беннета[201] и др., где в той или иной мере затронуты проблемы применения сил Российского флота.
Мы вполне согласны с М. С. Монаковым, указывающим на европоцентризм западной военно-исторической традиции[202]. В свете этого вполне естественно, что англоязычные работы, посвященные исключительно событиям на российских морских театрах, весьма немногочисленны. Среди них отметим монографию М. Уилсона[203], исследовавшего деятельность группировки английских подводных лодок в Балтийском море. На основе уникальной источниковой базы, в том числе воспоминаний и интервью ветеранов Первой мировой войны, неопубликованных дневниковых записей, автор подробно осветил пребывание англичан в России, изложил любопытные детали повседневной жизни британских экипажей вдали от метрополии, перипетии их сложных взаимоотношений с русскими товарищами по оружию. Однако М. Уилсон явно испытывает недостаток в документальных источниках, значительная, а возможно и большая часть которых находится в нашей стране. Например, британский историк упоминает о предложении первого лорда адмиралтейства А. Бальфура морскому министру И. К. Григоровичу об отправке в Россию английских экипажей для российских подводных лодок, но тут же оговаривается, что это только догадка. Между тем такое предложение действительно имело место, о чем свидетельствует подлинник личного письма А. Бальфура от 31 марта 1916 г., отложившийся в РГАВМФ (фонд Морского генерального штаба)[204]. Вероятно, поэтому книга не содержит доброкачественного описания боевых действий английских подводных лодок, особенностей их тактики и т. п. В тех же случаях, когда автор пытается анализировать вклад англичан в дело борьбы с германским флотом, он зачастую допускает гиперболизацию успехов британских подводных сил. Так, М. Уилсон называет командира «E1» Н. Лоуренса, торпедировавшего германский линейный крейсер «Мольтке» 6 (19) августа 1915 г., не иначе как «спасителем Риги»[205], что, конечно, верно лишь отчасти[206].
Компактные, но содержательные очерки о военных действиях на Балтике и в Черном море в 1914–1917 гг. помещены в ретроспективную работу Д. Вудворда «The Russians at Sea»[207].
По наблюдению А. А. Киличенкова, в современной англо-американской историографии отечественного военного флота периода Великой войны проблема применения Российского военно-морского флота интерпретируется на основе базисной концепции «неэффективности русской морской силы», обусловленной целым рядом факторов экономического, географического, политического, организационного и технического характера[208]. В структуру этой концепции встроены, в частности, тезисы «активности» легких сил и «пассивности» тяжелых кораблей. «Настоящими героями войны на Балтике были минные заградители. В этом отношении русские оказались превосходно подготовленными», — замечает по этому поводу Д. Митчелл, автор вышедшей в 1974 г. книги «History of Russian and Soviet Sea Power». Вполне соглашаясь со вторым тезисом британского исследователя, отметим, что большая часть мин, особенно в активных заграждениях, была поставлена не минными заградителями, а кораблями других классов, главным образом, эскадренными миноносцами. В контексте этой идеи находятся и весьма уязвимые, на наш взгляд, рассуждения Р. Бэсерста («Understanding the Soviet Navy: А Hand Book», 1979) о «большом приоритете», отдаваемом российским военно-морским руководством развитию подводных сил. Весьма наглядной иллюстрацией концептуальной заданности и недостаточности источниковой базы западных военно-исторических разработок являются пассажи из сочинения И. Мура «The Soviet Navy Today» (1975) о «слабой управляемости, недостаточной тренированности и низком моральном духе» Российского флота, сочетавшихся с «недостатком понимания принципов морской силы»[209].
Более объективный и взвешенный взгляд на деятельность Российского флота и, в частности, его подводных сил демонстрируют авторитетный американский исследователь Н. Полмар и его голландский коллега Дж. Нут. Обстоятельно проанализировав процесс строительства российских подводных сил в начале XX века, проследив эволюцию взглядов на их роль и место в борьбе на море и, главное, сделав добротный обзор применения подводных лодок на российских морских театрах Великой войны, авторы дают высокую оценку организации планирования и управления действиями подводных сил, а также результатам их боевой деятельности на коммуникациях противника[210].
Отметим, что в последние годы, когда многие не доступные ранее отечественные архивные фонды открылись для исследователей, качество зарубежных научных разработок по нашей тематике возрастает. Краткий, но емкий очерк предвоенных планов применения Российского флота и начального периода борьбы на российских морских театрах, написанный с привлечением документов РГАВМФ, содержится в последнем исследовании известного американского военного историка Б. Меннинга[211]. В новейшем американском сочинении об операции «Альбион» 1917 г., принадлежащем перу профессора М. Бэрретта, использованы документы как германского (BA-MA) и американских (United States National Archives), так и российских (РГАВМФ и РГВИА) архивов[212]. Впрочем, и авторы данных работ не обнаруживают исчерпывающей осведомленности о современном состоянии российских исследований в этой области.
Последнее обстоятельство, к сожалению, по сей день остается характерной чертой западной историографии Первой мировой войны[213]. Даже Н. Стоун — один из наиболее известных британских славистов и автор одного из немногих западных монографических исследований истории Восточного фронта Первой мировой войны[214] — в предисловии к одной из последних работ упрекает российских авторов в том, что они до сих пор не «вывели из употребления» его труд 35-летней давности, «издав свои работы»[215]. Маститый коллега, таким образом, не осведомлен о выходе в 1975 г. двухтомника «История первой мировой войны» под редакцией И. И, Ростунова и четырехтомника «Мировые войны XX века» (2002 г.), не говоря уже о не столь масштабных российских научных проектах.
Что касается французской морской историографии Великой войны, что ее основное внимание сосредоточено на Средиземноморском театре, что вполне закономерно — именно там находился центр тяжести деятельности флота Третьей республики. События же в Балтийском и Черном морях освещались французскими специалистами только в обзорных работах[216]. Так, краткие очерки действий Российского флота включены в книгу начальника исторической секции морского генштаба капитана 2 ранга А. Лорана[217], который уделил некоторое внимание деятельности наших сил на неприятельских коммуникациях и отдал должное ее результатам. В контексте нашего исследования весьма интересны некоторые публикации во французской периодике, например, статья контр-адмирала М. Пельтье о миссии капитана 1 ранга Ш. Дюмениля — официального военно-морского представителя в России в 1916–1917 гг.[218].
Обзор зарубежного историографического блока был бы неполным без упоминания об исследованиях болгарских историков В. Велканова[219], Д. Добрева[220]