— Надеюсь, у моего партнера не будет неприятностей.
— Нам нужно поговорить с ним.
— Могу я узнать, о чем именно?
— Вам лучше не знать, — отозвался Уин, впервые открыв рот за время разговора.
Никлер замялся, но, перехватив пристальный взгляд Уина, кивнул.
— Его компания называется «Эй-би-си». Почтовый ящик предприятия находится в Хобокене, номер 785. Парня зовут Джерри. Больше я ничего о нем не знаю.
— Спасибо, — сказал Майрон, поднимаясь на ноги. — И последний вопрос, если вы не возражаете. Вы встречались с девушкой из этого объявления?
— Нет.
— Точно?
— Уверен.
— Если вы передумаете или девушка все же попадется вам на глаза, позвоните по этому номеру, — попросил Майрон, протягивая Никлеру визитную карточку.
На лице Никлера застыло вопросительное выражение. Его глаза то и дело возвращались к фотографии Кэти. Наконец он собрался с силами и выдавил:
— Да, конечно.
— Ну что скажешь, — спросил Уин, когда они вышли на улицу.
— Он врет, — ответил Майрон.
— Можно позвонить? — спросил Майрон.
Уин кивнул. Его нога на педали газа даже не шевельнулась. Стрелка спидометра колебалась у отметки «75». Майрон отвернулся от мелькающих за окном строений и смотрел на прибор, словно на счетчик-таксометр во время долгой поездки.
Эсперанса взяла трубку после первого гудка.
— «Эм-Би спортс».
«Эм-Би спортс». «Эм» означало «Майрон», «Би» — «Болитар». Майрон сам придумал название компании, хотя редко пускал его в ход.
— Что слышно от Отто и Ларри?
— Ничего. Но вас ждет целая куча записок.
— От Берка или Хэнсона ничего не было?
— Вы что, оглохли?
— Я скоро приеду.
Майрон дал отбой. Отто и Ларри уже должны были позвонить. Видимо, они избегают его. Почему?
— Неприятности? — поинтересовался Уин.
— Может быть.
— Самое время размяться.
Майрон поднял глаза и тут же узнал улицу, по которой они ехали.
— Только не сейчас, Уин.
— А когда же еще?
— Мне нужно вернуться в контору.
— Дела могут подождать. Тебе надо подзарядиться, обрести равновесие и сосредоточиться.
— Терпеть не могу, когда ты так говоришь.
Уин улыбнулся и свернул на стоянку.
— А ну, вылезай. Терпеть не могу силой вытаскивать тебя из машины.
На вывеске значилось: «Мастер Кван. Школа тхеквондо». Квану было под семьдесят, и он все реже занимался с учениками, предпочитая нанимать хорошо подготовленных помощников. Сам Кван почти безвылазно пребывал в кабинете, оборудованном по последнему слову техники, в окружении четырех телеэкранов, по которым он наблюдал за занятиями. Время от времени Кван наклонялся к микрофону и что-то рявкал, пугая несчастных учеников.
Если бы мастер Кван хорошенько подзанялся английским, он, глядишь, мог бы довести свою речь до уровня пиджин-инглиш.[3] Уин вывез Квана из Кореи четырнадцать лет назад. Уину тогда было семнадцать, а мастер Кван, как казалось Майрону, говорил по-английски куда лучше нынешнего.
Уин и Майрон надели dobok — белоснежные куртки и штаны — и перетянули талии черными поясами. Уин был обладателем черного пояса шестой степени — в Соединенных Штатах такие были у каждого встречного-поперечного, хотя Уин занимался восточными единоборствами с семи лет. Майрон начал учиться тхеквондо в колледже и пока достиг лишь третьей ступени.
Они приблизились к кабинету мастера Квана и стояли в дверях до тех пор, пока учитель не удостоил их вниманием, потом отвесили поясной поклон и хором произнесли:
— Добрый день, мастер Кван.
Кван улыбнулся, не разжимая губ.
— Что-то вы раненько сегодня, — сказал он.
— Так точно, сэр, — отрапортовал Уин.
— Помощь нужна?
— Никак нет, сэр!
Кван дал команду «вольно» и повернулся к своим телевизорам. Майрон и Уин еще раз поклонились, спустились в отдельный dojang для черных поясов высших рангов и приступили к медитации, действу, вкус которого Майрон так и не сумел распробовать до конца. Уин обожал медитировать и проводил в нирване не менее часа в день. Он принял позицию «лотос», а Майрон уселся по-индийски. Оба закрыли глаза, сложили ладони, затем воздели руки к потолку и опустили их на колени. В мозгу Майрона, словно молитвы, возникли наставления учителя. Он выпрямил спину, приподнял кончик языка, коснулся им верхних зубов и шесть секунд дышал через нос, заставляя воздух опускаться до самого дна легких, при этом грудная клетка должна была оставаться неподвижной, а работал только живот. Потом он задержал дыхание, остановил мысли и через несколько секунд выпустил воздух на счет «десять». Подождав еще несколько секунд, вновь наполнил их воздухом.
Уин проделывал все это без малейшего труда. Его разум мгновенно проваливался в темноту, ему даже не приходилось отсчитывать секунды. А Майрон был вынужден считать, иначе он никак не мог отрешиться от повседневных забот, особенно если речь шла о таком дне, как сегодняшний. В конце концов он начал расслабляться, чувствуя, как его тело избавляется от напряжения, словно испаряя его через поры кожи.
Медитация продолжалась около десяти минут, потом Уин открыл глаза и произнес:
— Вагго.
По-корейски это означает «хватит».
Следующие полчаса были посвящены упражнениям на растяжку. Уин обладал гибкостью танцора балетной труппы и с легкостью садился на шпагат. Приступив к изучению тхеквондо, Майрон тоже прибавил гибкости и полагал, что именно она позволила ему увеличить вертикальный прыжок на добрых шесть дюймов. Майрон мог почти полностью вытянуться в шпагат, хотя и ненадолго.
Короче говоря, если Майрон был гибок, то Уин был самым настоящим гуттаперчевым мальчиком.
После растяжки пришло время poomse, серии сложных движений, чем-то напоминающих упражнения чечеточника.
Подавляющее большинство любителей спорта даже не догадываются о том, что боевые искусства — это, по сути, та же аэробика, только доведенная до степени предельных нагрузок. В течение получаса боец находится в постоянном движении — прыгает, поворачивается и выделывает кульбиты. Нижние блоки и прямые удары, верхние блоки и толчки, блоки на уровне груди и удары с разворота. Закрытые блоки, открытые блоки, удары открытой ладонью и кулаками, коленями и локтями. Восточные единоборства — изнуряющая работа, требующая полной отдачи сил.
Уин проделывал упражнения с легкостью и изяществом. Увидев его на улице, вы бы подумали, что перед вами изнеженный англосакс, неспособный ударом кулака разбить помидор. На татами Уин вселял почтение и страх. Он был истинным художником, лучшим бойцом из всех, кого когда-либо встречал Майрон.
Майрон прекрасно помнил тот день, когда Уин впервые продемонстрировал свое мастерство. Они только что поступили в колледж, и несколько здоровенных парней-футболистов задумали обрить светлые локоны Уина, потому что его внешность пришлась им не по вкусу. Поздно ночью они впятером проникли в комнату новичка — четверо должны были держать его за руки и ноги, а пятый — орудовать лезвием и кремом для бритья.
Короче говоря, в том году у футбольной команды колледжа выдался неудачный сезон. Очень уж многие игроки так и не смогли принять участие в соревнованиях.
Майрон и Уин завершили занятия легким спаррингом, потом улеглись на татами и сделали сотню отжиманий на кулаках — Уин вслух вел счет по-корейски. Покончив с отжиманиями, они еще раз погрузились в медитацию, на сей раз — на пятнадцать минут.
— Вагго, — сказал наконец Уин.
Они открыли глаза.
— Ну что, сосредоточился? — спросил Уин. — Обрел равновесие? Подзарядился?
— Да, кузнечик. Пожалуй, теперь я готов дробить камни руками.
Уин, сидевший в позе лотоса, одним плавным изящным движением легко поднялся на ноги.
— Ты принял решение? — спросил он.
— Да. — Майрон попытался последовать примеру Уина, но чуть не повалился на пол. — Я решил рассказать Джессике все, что знаю.
Глава 7
Желтые листки записок облепили телефон Майрона, словно осы, слетевшиеся на блюдечко с медом. Майрон смахнул их с аппарата и просмотрел сообщения. Ни Отто, ни Ларри так и не позвонили. Дурной знак.
Майрон надел наушники с микрофоном. Долгое время он пренебрегал наушниками, полагая, что они предназначены скорее для авиадиспетчеров, чем для спортивных агентов, однако вскоре понял, что человек его профессии напоминает собой плод, находящийся в утробе кабинета и соединенный с ним пуповиной телефонного шнура. Работать в наушниках было намного удобнее. Можно было свободно перемещаться по кабинету и избежать судорог, сводящих шею и плечи.
Первый звонок Майрон сделал рекламному управляющему «Бургер-Сити», новорожденной сети ресторанов быстрого обслуживания. «Бургеры» желали заполучить Кристиана, обещая немалые деньги, но Майрон продолжал сомневаться. «Макдоналдс» мог предложить что-нибудь получше. Иногда в работе агента труднее всего бывает дать отказ. Майрон обсудил с Кристианом все «за» и «против», оставив за ним окончательное решение. В конце концов, это его имя, его деньги.
Майрон уже обеспечил юноше несколько весьма выгодных рекламных предприятий. Так, в октябре портрет Кристиана должен был появиться на коробках с продукцией хлебопеков. Фирма «Пепси-Кола» уже готовила банки, на которых был изображен Кристиан, запускающий двухлитровые бутылки диет-пепси по хитроумной кривой. «Найк» вводил в строй конвейер по производству тренировочных костюмов «из гардероба Стила».
В будущем реклама должна была принести Кристиану миллионы — куда больше, чем он получал бы, выступая за «Титанов», до каких бы пределов ни простиралась щедрость Ларри Хэнсона. Странное дело: стремление спортсмена выжать из клубного контракта все, что возможно, приводит болельщиков в бешенство. Они называют своего кумира жадным и самовлюбленным эгоистом только потому, что тот вознамерился высосать побольше денег из преуспевающего хозяина клуба. Однако они нимало не возражают против крупных заработков в «Найке» и «Пепси» за рекламу продукции, которую спортсмен, возможно, никогда не наденет и не станет пить. Это выглядело полной бессмыслицей. За три дня фотосъемок, швыряя бутылку по воображаемой цели, Кристиан получал намного больше, чем за месяцы игр под неумолчный рев тысяч луженых глоток, требующих предельного напряжения всех его сил, и болельщиков это устраивало как н