В ответ он посоветовал ей забыть об Эдгаре Фримене. Другое дело Манчин. Как-никак он собрался показать сценарий неким серьезным людям, а это может привести к самым неожиданным последствиям.
— Лично я не считаю этот день потерянным зря, — заключил он, глядя вперед на дорогу и размышляя о том, как поднять ей настроение этим вечером: например, пойти в лучший из уже известных им ресторанов, освежить парой бокалов угасающий огонек джина с тоником, найти в меню какие-нибудь экзотические блюда и сдобрить их соответствующими винами. Попутно он смог бы убедить ее в том, что идея Манчина, если подумать, не такая уж и отстойная…
— А я говорю, это полный отстой, — упрямо возразила она, вертя в пальцах ножку коньячного бокала. — Чушь собачья. Ведь из его идеи следует, что любой человек, проведя всего неделю в Бельвю, обречен быть психом всю оставшуюся жизнь. Ну разве это не глупо?
Он чувствовал себя так, будто вновь пытается ей доказать, что «Ганга Дин» — это лучший мальчишеский фильм всех времен.
— А по-моему, ничего такого из этой идеи не следует, — сказал он. — Во всяком случае, ее можно будет подать в правильном ключе, если найдем хорошего сценариста. Да, я согласен, что Манчина сегодня порядком заносило, но в его болтовне звучали и здравые нотки. Хороший сценарист сможет оживить нашего героя-созерцателя, сделать его полнокровным персонажем со своими уникальными проблемами. И тогда история его падения будет следовать своей логике. Неужели ты этого не видишь?
— Нет.
— Ты просто в дурном настроении. Послушай, мне этот Манчин тоже показался самодовольным болваном, однако он может быть нам полезен. Давай — по его же словам — мыслить шире.
— О’кей, — сказала она, — все равно, кроме этого, мы мало что можем сделать.
Не прошло и двух недель, как они вновь прибыли в особняк Манчина, и на сей раз им составляли компанию еще четверо мужчин. Один из них был юристом, которого порекомендовал отец Памелы, другой был юристом Карла Манчина, а еще двоих — невысоких, темноволосых и похожих, как родные братья, — он назвал своими деловыми партнерами. И в финале этой встречи — после согласования и подписания нескольких мудреных документов — они оформили учреждение продюсерской компании.
— Это обычная практика? — спросила Памела. — Как-то уж очень все легко и быстро получилось.
— Вам так показалось потому, что у нас грамотные юристы, — сказал Манчин, наклоняя шейкер с мартини над ее бокалом. — Теперь осталось утрясти кое-какие организационные вопросы, и можно приступать к работе над фильмом.
— Итак, мы в деле, — сказал Уайлдер, когда они вечером возвращались домой. — Мы с тобой продюсеры.
— Да, и это, наверно, следует как-то отпраздновать, да только я не чувствую особой радости. Мне по-прежнему не нравится идея Манчина.
Очень скоро — едва ли не слишком скоро, как им показалось, — было устроено совещание с участием сценариста, раздобытого Манчином через одно из двух-трех ведущих агентств, в которых у него были связи. Им оказался высокий, тучный и нервный тип по имени Джек Хейнс.
— …Я вижу главного героя семейным человеком, — говорил Хейнс, бесшумно перемещаясь по плитам террасы в замшевых ботинках, которые выглядели бы точь-в-точь как у Манчина, будь они новыми и чистыми. — Он несчастлив в браке, он не ладит со своими детьми, он чувствует себя загнанным в угол. При этом он вполне обеспеченный представитель среднего класса. Пока не знаю, чем он зарабатывает на жизнь, но пусть это будет что-нибудь хорошо оплачиваемое, но по сути своей бессмысленное — скажем, рекламный бизнес. После выписки из Бельвю он напуган и растерян, он не находит себе места. Возможно, попадается на удочку одного из этих шарлатанов-психоаналитиков, что позволит нам разбавить сюжет юмором — черным юмором, конечно же, — а затем он встречает девушку. Эта девушка…
— Придержи коней, Джек, — прервал его Карл Манчин. — Вижу, ты основательно подумал над сюжетом, но у меня такое чувство, что все до сих пор тобой изложенное состоит из сплошных клише. Тоскливый рекламщик в сером фланелевом костюме и так далее. Наш герой не должен быть приземленным обывателем, чей крах проистекает из никчемной, грошовой меланхолии. Мы создаем трагический сюжет. Нам нужен человек, обреченный судьбой.
— О да! — сказала Хелен Манчин.
Джек Хейнс быстро заморгал, явно уязвленный этим замечанием, однако он быстро оправился:
— На сей счет будьте спокойны, Карл, все нужные вам качества проявятся в персонаже по мере написания сценария. Сейчас я всего лишь намечаю пунктиром сюжетную линию, и вы не можете делать подобные выводы только на основании… Так я могу продолжать? О’кей. Девушка пытается ему помочь. Благодаря ей у героя появляется надежда, и в его жизни наступает счастливый период — на такой оптимистической ноте заканчивается вторая часть, а потом вдруг: бац! В третьей части все летит в тартарары. Ему не удается хотя бы отчасти реализовать обретенные было надежды; эмоционально он все еще привязан к прошлому. По своей сути он «темный персонаж», и эта его внутренняя тьма…
— Он покончит с собой?
— Нет, но его ждет, пожалуй, худшая участь. Он систематически разрушает все доброе и светлое, что еще осталось в его жизни, включая любовь девушки, и погружается в глубокую, безысходную депрессию. А под конец он попадает в психушку, по сравнению с которой Бельвю покажется просто курортом. Я уверен, Карл, что, когда это будет изложено на бумаге, вы найдете там достаточно трагизма и обреченности. В герое с самого начала присутствует тяга к саморазрушению.
На этом он закончил, и только дрожь в руках — которую он попытался унять, прикурив сигарету, — выдавала его волнение.
— Не знаю, не знаю, — протянул Манчин. — Чего-то здесь не хватает, что-то упущено. А вы как думаете?
Уайлдер был настолько встревожен первой частью выступления Хейнса (Кто такой этот Джек Хейнс? Откуда он узнал все эти подробности?), что охотно воспользовался бы случаем его забраковать — и тогда они взяли бы другого сценариста с другим набором идей, — но решил обойтись без скоропалительных заявлений.
— Я понимаю вашу озабоченность насчет клише, Карл, однако мне сложно делать выводы о том, что еще не написано.
— А мне это показалось интересным, — сказала Памела, и Уайлдер взглянул на нее с недоумением, поскольку был уверен, что она воспримет этот сюжет в штыки.
— И где это все будет происходить? — спросил Манчин. — В Нью-Йорке?
— По большей части да, но я еще не проработал этот вопрос. Если хотите сменить место действия, это не проблема: он может уехать с девушкой куда угодно.
После сердечного прощания («Я свяжусь с тобой позже, Джек», — сказал Манчин) Хейнс укатил прочь в своем пыльном белом «фольксвагене», который выглядел слишком миниатюрным для его грузной фигуры и длинных ног.
— Что ты думаешь на самом деле, Памела? — спросил Уайлдер.
— Я уже сказала: мне это кажется интересным. Я только сейчас по-настоящему оценила идею Карла насчет трех частей.
— Что ж, хорошо, — сказал Манчин, — но имейте в виду, что Хейнсу всегда найдется замена. О нем я знаю лишь то, что несколько лет назад он опубликовал парочку невразумительных романов и что список его телесценариев будет длиной с вашу руку. Мы можем найти кого-нибудь покруче. Кстати говоря, буквально этим утром я прочел в местной газете, что к нам приехал Честер Пратт. Конечно, он сейчас может быть занят другими проектами; в ближайшее время я это выясню. Заполучив писателя такого калибра, можно быть спокойными, по крайней мере, за качество текста.
— Нет, Карл, это исключено, — сказал Уайлдер, ощущая прилив крови к лицу и боясь, что остальные это заметят. — Честер Пратт нам не нужен.
— Но почему, скажите на милость?
— Я с ним однажды встречался. Он горький пьяница.
Памела сосредоточенно разглядывала свои ногти.
— Однако он смог продержаться трезвым достаточно долго, чтобы написать шикарную книгу, — заметил Манчин.
— Ну, я бы не назвал ее шикарной, — сказал Уайлдер. — На мой взгляд, он там несколько перегибает палку.
— Так ты прочел его книгу? — удивилась Памела. — Я и не знала об этом.
На обратном пути, в машине, она спросила:
— Почему ты повел себя так нелепо, когда зашла речь о Пратте? Если Манчин сможет его привлечь, это станет большой удачей для нашего проекта.
— Просто не хочу иметь с ним дело. Должен сказать, я удивлен тем, что ты вновь готова общаться с Праттом.
— Ох, Джон, да нам и не придется с ним общаться. Он будет где-то в уединении работать над сценарием, а после того, как фильм запустят в производство, мы с ним, возможно, больше ни разу нигде не пересечемся.
Кроме того, что бы мы ни думали о его личных качествах, этот человек может сделать великолепный…
— Ладно, — сказал он, крепко сжимая руль обеими руками во избежание гневных жестов. — Ладно.
— В любом случае на это глупо даже надеяться. Не думаю, что Манчин сможет его уговорить.
Позднее тем же вечером, когда они возвращались домой после ужина в ресторане, Памела остановилась у киоска и купила пару местных газет.
— Зачем это тебе? — спросил он.
— Хочу проверить новость насчет Пратта. Интересно, что о нем пишут.
— Только не это! — сказал он, останавливаясь на тротуаре. — Я не позволю тебе заносить в дом эти мерзкие газетенки!
— Ты что, рехнулся?
Это была не первая их ссора после приезда в Лос-Анджелес, но она оказалась самой внезапной и впервые произошла на оживленной улице.
— Ну и ладно, читай их! — кричал он. — Читай! Но все равно ты не найдешь в них того, что ищешь: там не напечатают номер его телефона!
— Джон, это самое дикое, самое нелепое… Если ты сейчас же не прекратишь, клянусь, я…
— Что ты сделаешь? Бросишь меня, прихватив денежки своего папаши? Отлично! Залезай обратно в постель к Честеру Пратту! Прихвати еще и Манчина до кучи! Вы втроем сделаете классный фильм обо мне! Да, я «темный персонаж», я «обречен судьбой», у меня есть «тяга к саморазрушению», и во мне до хрена этой долбаной тяги…