— Нет, мне так удобнее. Я знаю, куда направляюсь и где собираюсь остановиться.
Правда, она не учла множества незапланированных остановок из-за тележечных заторов или толпившихся в проходе людей.
— Разрешите, — беспомощно бормотала она. — Позвольте пройти.
— Надоело уже, — ворчал он. — С такими темпами мы никогда отсюда не выберемся.
— Осталось немного. Потерпи.
Следуя за ней по бескрайним просторам супермаркета, он все сильнее ощущал потребность выпить, и несколько выкуренных подряд сигарет только усугубили эту жажду. От нечего делать прислушался к фоновой музыке под сводами: в ту минуту звучала «I’ll Never Smile Again»[52], которую вскоре сменила «All the Things You Are»[53].
— Ну что, ты закончила? — спросил он чуть погодя.
— Не совсем. Еще нужны салфетки, хлеб и что-нибудь для салата, а также чистящий порошок, зубная паста и прочие мелочи. Может, подождешь меня снаружи?
— Нет, все в порядке.
— Сделай одолжение, — попросила она. — Я не хочу, чтобы ты таскался за мной по пятам с этим страдальческим видом. Прямо как маленький ребенок.
По пути к выходу («Разрешите… Позвольте пройти…») на глаза ему попадались «Даз», «Оксидол» и «Брилло»; затем он миновал «Грейп Натс», «Пост Тостиз», «Чериос» и множество других витрин с яркими упаковками, пока на наткнулся на то, что — как внезапно понял — боялся увидеть с момента прихода в магазин: стенд «Шоколада Марджори Уайлдер» в форме высокого шестигранного конуса, заполненный сотнями конфетных коробок и вращаемый скрытым где-то в его недрах электромотором. Плавное, медленное вращение вполне согласовывалось с тягучими ритмами фоновой музыки. «ИМЕТЬ… И ОТДАВАТЬ, — гласила вывеска. — АРИСТОКРАТЫ СРЕДИ СЛАДОСТЕЙ».
Интересно, что произойдет, если он сильным толчком обрушит этот проклятый стенд? Завизжат ли женщины? Бросятся ли к нему мужчины? Вызовет ли кто-нибудь полицию? Он крепко сжал кулаки в карманах, подавляя этот порыв. Несколько коробок на полках стенда были открыты, демонстрируя свое выпукло-аппетитное содержимое — шоколадки с нугой, с кокосом, со сливочной или ореховой тянучкой, — что вызвало в памяти давние разъезды по конторам оптовиков в компании навязчивого торговца, без конца повторявшего: «Попробуйте хоть одну, вы только попробуйте. Угощайтесь». А как приятно было бы увидеть эту затейливую конструкцию поверженной на пол, увидеть смятые коробки и рассыпанные в пыли под ногами людей конфеты!
— Еще минутка, и я закончу, — произнесла Памела, подкатывая к нему тележку. — На что ты уставился? А-а…
— Есть идея, — сказал он, беря с полки одну из коробок и кладя ее в корзину, — давай-ка угостим Роуза настоящими конфетами.
— Что-что? Кого угостим?
— Роуза. Моего маленького приятеля из медицинского центра. Чего уж там, пусть будет парочка.
Вот так это и случилось. Он потянулся за второй коробкой, опираясь одной рукой на край тележки, а когда та подалась вперед под его весом, он навалился еще сильнее. Тележка врезалась в стенд, и тот эффектно обрушился, рассеивая коробки и отдельные конфеты по линолеуму пола. Одна женщина действительно взвизгнула (то была ближайшая кассирша), и трое-четверо парней (все в белой форме) действительно ринулись с разных сторон к месту крушения.
— Уходим отсюда! — сказал он, хватая ее за руку. — Надо сматываться.
Он быстро протащил ее через толпу, мимо крайней кассы и через автоматическую раздвижную дверь с надписью «ВЫХОД».
— Джон, это безумие! — произнесла она, задыхаясь, уже на тротуаре.
— Быстрее. Садись в машину. Эти остолопы сейчас вызовут полицию.
— Да с какой стати? Это же была случайность.
— Точнее, преднамеренная случайность. Много лет я мечтал завалить хоть одну из этих чертовых штуковин, но никак не мог решиться.
Он перевел рычаг в положение «Drive» и поспешно вырулил с парковки, при этом задев бампер соседней машины.
— Смотри, куда едешь! Ох, Джон, а ведь я оставила внутри все покупки!
— Очень жаль. Но я не хочу провести следующие три часа, рассказывая историю своей жизни какому-нибудь магазинному менеджеру в присутствии копов с блокнотами. Если попробуешь встать на мое место, ты меня поймешь.
На скорости виляя между машинами и глупо рискуя, Джон добрался до бульвара Ла-Сьенега и затормозил перед одним из тех ресторанов, посетить который он предлагал ранее: шикарный, с фонтанчиком в вестибюле и скрипачами, перемещающимися среди богато сервированных столов.
— Закажете что-нибудь из бара, сэр?
— Да.
— Прошу тебя, — простонала она. — Может, ограничимся только едой?
— Нет. Я возьму двойной бурбон со льдом.
— Никогда в жизни не делала ничего глупее, — сказала она. — Удирать из магазина, как парочка воришек. Как теперь я смогу показаться в том месте?
— Тебя никто не опознает, это большой город.
— Я беспокоюсь о тебе, Джон. Дело не только в выпивке, хотя, конечно же, ты слишком много пьешь. Есть что-то еще. Что-то похуже. Думаю… думаю, ты нездоров.
— Спасибо за информацию, — сказал он. — Пожалуй, закажу еще порцию виски.
Затем по ее настоянию они заказали «бифштекс из филея по-нью-йоркски», который оказался одним из самых больших кусков жареного мяса, когда-либо им виденных. Он уставился на свою порцию, понимая, что если он ее осилит, это поможет восстановить некий баланс, станет чем-то вроде акта самоспасения, однако вид этого мяса вызывал у него тошноту. То же касалось огромной печеной картофелины с обильным добавлением сметаны и шнитт-лука, как и маслянистой горки салата. Сидевшая рядом Памела уплетала за обе щеки с явным удовольствием, и он поспешил отвести от нее взгляд. Единственным объектом на столе, к которому он не испытывал отвращения, был недопитый бокал виски. Уайлдер поднял его, повертел, раскручивая кубики льда, и сделал глоток, затем отрезал тонкий ломтик мяса и старательно прожевал, но проглотить его было практически невозможно.
— Тебе нравится еда? — спросил он у Памелы.
— Да, очень вкусно.
— Рад за тебя. А я совсем не голоден. Продолжай в том же духе, а я постараюсь на тебя не смотреть, только и всего. Честно говоря, меня слегка мутит от этого зрелища.
Она положила на стол нож и вилку, все еще жуя, затем проглотила пищу.
— Хорошо, скажи мне, что на этот раз? — спросила она.
— Они снова это делают.
— Кто делает что?
— Все в этом заведении. Смотрят на меня. Взгляни на того толстяка в шелковом костюме. Быстро взглянула, и хватит. А теперь на ту парочку размалеванных старых шлюх в углу. И на компашку откровенных педиков ближе к двери.
— Джон, никто на тебя не смотрит. Это все твои глюки.
— Глюки, вот как? Тебе нравится это словечко? Хочешь подкинуть его Честеру Пратту, чтобы вставил в сценарий? Взгляни еще раз. Взгляни на типа в шелковом костюме. Взгляни на каждого человека в этом…
— Джон, это абсурд. Ты ведешь себя…
— Как параноик, да? Это еще одно из твоих любимый словечек?
— Я собиралась сказать не это.
— Ладно, оглянись теперь, если ты мне не веришь. Все без исключения в этом долбаном ресторане…
— Ничего подобного.
— Но это так, черт возьми! Или ты думаешь, что я свихнулся?
Краем глаза Уайлдер заметил встревоженно семенящего к их кабинке пожилого официанта.
— Сэр, я вынужден попросить вас говорить потише, — произнес он с мягким итальянским акцентом.
— Ладно-ладно, — сказал Уайлдер.
В дальнем конце зала бродячие скрипачи заиграли в ускоренном темпе.
— Ты хочешь отсюда уйти, Джон?
— Нет. Я не хочу отсюда уходить. Я хочу спокойно посидеть здесь и допить свой виски. Плевать на них всех. Наслаждайся едой. Ешь, черт тебя побери!
Но есть она не стала, а вместо этого вдруг закрыла ладонями лицо.
— О боже, — простонал он. — Только этого еще не хватало. Слушай, я тебя предупреждаю: если ты сейчас распустишь нюни, это добром не кончится. Прекрати сейчас же. Я сказал, прекрати! Или ты хочешь, чтобы меня отсюда вышвырнули? Они это могут, ты же знаешь. Если продолжишь плакать, а я продолжу кричать, они мигом вышвырнут меня из этого тухлого гей-притона. Прекрати, я сказал…
Старый итальянец вновь направлялся к ним, умоляюще сложив руки, но теперь позади него маячили еще трое официантов, помоложе и покрепче.
— Сэр, — сказал он, — я уже один раз к вам обращался.
Вынужден повторно просить вас не повышать голос.
Уайлдер выложил на стол десятидолларовую купюру, потом добавил к ней вторую, потом третью. Этого должно было хватить.
— Вот вам, — сказал он. — А теперь отвалите.
— Ох, Джон… — выдохнула Памела.
Старый официант ошеломленно замер, открывая и закрывая рот, а его молодые коллеги быстро вышли вперед и обступили Уайлдера. Один из них выдвинул стол из кабинки со словами:
— Вы сами нарвались, мистер.
Уайлдер вскочил на ноги с намерением врезать тому, кто это сказал, но его слишком размашистый удар был аккуратно блокирован, после чего троица взялась за него всерьез: один сдавил его шею болезненным полунельсоном, а другие схватили под мышки. Таким манером они поволокли, а затем и понесли его через ресторанный зал, сопровождаемые удивленными взглядами посетителей и неумолкающей скрипичной музыкой.
— Сам нарвался… — то и дело повторял сквозь зубы все тот же официант, пока высвободившаяся рука Уайлдера не вцепилась ему в горло, надавив что было сил на адамово яблоко.
Где-то позади раздавались крики Памелы:
— О нет! Подождите! Остановитесь!..
Его протащили полутемным коридором и мимо фонтанчика в вестибюле.
Он продолжал, сколько мог, сжимать горло сказавшего: «Сам нарвался», видя в этом единственный способ сохранить остатки достоинства. Потом распахнулись массивные двери, и Уайлдера выбросили наружу. Он раскорякой шлепнулся на асфальт, сразу вскочил, но потерял равновесие, упал снова и затем поднялся уже медленнее.