По возвращении домой он первым делом жадно впился зубами в персик, а потом бросил несколько кубиков льда в высокий бокал и наполнил его содовой.
— Было да сплыло, — сказал он, сняв ботинки и погрузившись в мягкое кресло. — Прости, Памела, но все, что между нами было, то сплыло без следа.
Когда зазвонил телефон, он подумал, что это может быть Памела или Манчин, и потому не сразу взял трубку, настраиваясь на серьезный разговор.
— Мистер Уайлдер? Это доктор Чедвик.
— О, здравствуйте. Насколько понимаю, мы формально незнакомы, но я хочу вас поблагодарить. Сейчас я чувствую себя на миллион долларов.
— Вот и славно. А то я удивился, узнав, что вы покинули больницу.
— Просто я не видел причин там оставаться. Я был слишком здоров для больничных покоев.
— Понятно. И чем вы сейчас занимаетесь?
— Прямо сейчас? Ем персики.
— Очень хорошо.
— И запиваю их огромным количеством содовой.
— Чем-чем запиваете?
— Газировкой.
— А, отлично. — В трубке раздался короткий смешок. — Вы не будете против, если я зайду проведать вас завтра утром?
— Конечно заходите, если есть желание. Еще раз спасибо вам, доктор.
Вот это, пожалуй, был единственный нужный ему тип врача — и не только сейчас, но и вообще, — единственный тип врача, в котором он когда-либо действительно нуждался: опытный врач широкого профиля, который в критической ситуации не замедлит с отправкой его в больницу и который лишь одобрительно хмыкнет, узнав, что пациент пошел на поправку. К черту всю эту психиатрию! По большому счету, Джон У айлдер сам отлично знал, как о себе позаботиться.
Понемногу он начал тяготиться присутствием на столике телефона, готового в любую секунду зазвонить или, что еще хуже, способного одним своим видом подвигнуть Уайлдера на звонок, как это было в случае с Полом Боргом. Он мог позвонить Карлу Манчину; он мог позвонить доктору Роузу; он мог — если совсем утратит контроль над собой — позвонить Дженис и Томми.
С наступлением вечера пришла усталость, но не сонливость, а эйфория по поводу прекрасного самочувствия начала угасать. Единственным, что могло погрузить его в сон, была выпивка — всего одна или две порции, в качестве лекарства, — и посему он отправился в ближайший винный магазин, где купил бутылку виски.
— Эй, вы забыли сдачу! — крикнул кассир ему вслед. — Сэр, ваша сдача!
Но Джон Уайлдер не хотел терять время на такие пустяки; его голова была занята более важными планами. Надо было не только развязаться с Манчином, Памелой и их проектом, но и сделать это таким образом, чтобы сорвать производство фильма. Помимо этой, были и другие, еще более мрачные мысли, но они пока что не обрели четкой формы, и он решил оставить их на утро.
Он снял одежду и поставил бутылку на столик у кровати, а немного погодя забрался под простыню и лежал неподвижно, как труп, пока его не сморил сон.
Прошло, казалось, лишь несколько минут, когда он пробудился с таким чувством, будто весь мир разваливается на части. Ждать до утра было нельзя. Он выскочил из постели, еще не вполне понимая, что делать; а когда это понимание пришло, одеваться было уже некогда. Нагишом устремившись на кухню, он схватил самый большой нож, затем бегом вернулся к телефону и перерезал провод. Это было сделано вовремя: замешкайся он еще на мгновение, телефон зазвонил бы и голос, похожий на мистера Эпштейна из Марлоу, объявил бы ему, что он является Мессией.
С улицы донесся детский крик, а потом вой полицейской сирены, и внезапно он осознал чудовищный масштаб своего деяния. Связь нарушилась по всей стране — по всему миру, — и теперь нужно было действовать без промедления. Он натянул брюки и застегнул молнию на ширинке, но возиться с остальной одеждой не было времени. Выскочив на мертвую, пустынную улицу, он помчался в сторону бульвара Санта-Моника, не слыша ничего, кроме свиста ветра в ушах и собственного хриплого дыхания. Через два квартала ему попалась на глаза телефонная будка; он ринулся к ней, ввалился внутрь и сорвал трубку с рычага.
— Послушайте, оператор, это все из-за меня! Это я перерезал телефонный провод — я! я! я! Меня зовут Джон Уайлдер, и я всего лишь человек, вы понимаете? Обычный человек, а не…
Он не решался оглядеться вокруг, но все равно чувствовал, что улицы снова ожили, заполняясь людьми, которые разговаривали и улыбались как ни в чем не бывало.
— Эй, чувак… — окликнул его длинноволосый парень в джинсовой куртке, улыбаясь и хмурясь одновременно.
Уайлдер уже покинул телефонную будку, но парень шел за ним по пятам.
— Чувак, я не могу оставить тебя одного после того, что я только что услышал!
Уайлдер обернулся к нему, продолжая двигаться задом наперед.
— Очень даже можешь, чувак, — сказал он. — Ты это можешь.
Потому что ему надо было по возможности дольше оставаться в одиночестве. Если это неправда, пусть его оставят в покое. А если правда — пусть они его ищут. Пусть все услышат то, что услышал этот парень, а потом пусть попробуют его найти. Он удалялся от своего дом на запад по бульвару Санта-Моника, опустив голову, наблюдая за мельканием своих босых ног на фоне асфальта. Один раз он споткнулся, в падении оперся на руку и угодил большим пальцем в собачье дерьмо. Он вытер палец о штанину, однако запах не исчез, оставаясь единственным доказательством того, что он был простым смертным — обычным человеком. Никакой Христос во втором пришествии не испачкал бы палец в дерьме.
— …Утверждают, что этот человек сейчас находится в Лос-Анджелесе, — вещал Уолтер Кронкайт с телеэкранов по всей Америке, — и в одиночку разгуливает по улицам. Полицию Лос-Анджелеса предупредили насчет возможных самозванцев…
Он мог заглушить этот голос только одним способом: нюхая свой большой палец. Заметив подростка, сидящего в дверном проеме и перебирающего струны гитары, Уайлдер сел с ним рядом. Подросток также был бос, и он играл простенькую, вполне приземленную мелодию.
— Не прерывайся, — сказал ему Уайлдер, — это звучит здорово.
Продолжай делать то, что делаешь, а я буду делать свое.
— А что вы делаете?
— Нюхаю свой палец.
После этих его слов парнишка поднялся и быстро пошел прочь.
Если это была неправда, он выставлял себя на посмешище. Но что, если это была правда? Теперь он шел в сторону Стрипа, взбираясь на пологий холм. На изгибе дороги стоял коп в шлеме рядом со своим мотоциклом; из его рации доносились хрипы и потрескивание помех. Уайлдер приблизился к нему, улыбаясь и помахивая высоко поднятыми руками, чтобы продемонстрировать отсутствие агрессивных намерений, а потом ткнул пальцем в свою голую грудь.
— Это я, офицер, — сказал он.
— Не прикасайтесь ко мне, мистер! Не подходите ближе!
Рука полицейского лежала на ремне с кобурой.
— Нет-нет, вы не поняли. Это я. Тот самый.
— Идите-ка своей дорогой, мистер… Я сказал, проходите!
И он продолжил движение вверх по склону, к далеким огням Стрипа. Если вся полиция была сбита с толку предупреждением о самозванцах, как они смогут удостоверить его личность? Он швырнул на тротуар связку ключей, потом достал из кармана бумажник и начал на ходу выбрасывать все вещи, по которым его можно было бы опознать: водительское удостоверение, кредитные карточки, карту соцобеспечения. Когда документы закончились, он взялся за купюры, одну за другой через равные промежутки времени роняя их на асфальт — сначала долларовые, потом пятерки, потом десятки, потом двадцатки. Достигнув бульвара Сансет, он повернул на восток, в сторону дома. Люди сидели за выставленными на тротуар столиками ночных кафе либо шли в обоих направлениях под ярким светом уличных фонарей, и никто, похоже, не обращал внимания на Уайлдера.
— До сих пор нет сообщений из Лос-Анджелеса, — слышался телевизионный голос Уолтера Кронкайта. — Этот человек до сих пор не обнаружен…
Все его деньги закончились к тому времени, как он свернул на свою улицу, которую опознал скорее интуитивно, чем по каким-то внешним признакам. Дверь его квартиры была распахнута; он вошел внутрь и заперся на замок. Он давал им достаточно шансов, а теперь хватит, пусть найдут его здесь.
— …либо одно из величайших событий современности, — говорил Уолтер Кронкайт, — либо самый возмутительный обман. Теперь только время расставит все по своим местам…
Он ходил по квартире, зажав ладонями уши, но, как только закрыл глаза, на внутренней стороне век тотчас появился газетный заголовок:
СПАСИТЕЛЬ
ИЛИ
САМОЗВАНЕЦ?
Ничего не оставалось, кроме как ходить по квартире и ждать.
— Давайте, — бормотал он при этом. — Ну же, давайте…
Перед рассветом он услышал звук полицейского вертолета над крышей и был вынужден долго нюхать свой большой палец, пока этот звук не исчез. И лишь когда за окном забрезжил рассвет, он решился раздвинуть две планки жалюзи и выглянуть наружу, проверяя, не собралась ли перед домом толпа. Толпы не было — во всяком случае, пока, — и он возобновил ходьбу туда-сюда, а меж тем голубоватый свет за окнами медленно сменялся желтизной.
— …Область поиска сократилась до одного жилого квартала в Лос-Анджелесе, — говорил Уолтер Кронкайт, — но полиция пока не сообщает, о каком именно квартале идет речь, во избежание массового наплыва граждан, что может сделать ситуацию неконтролируемой. Съемочные группы Си-би-эс готовятся зафиксировать, возможно, величайший миг в…
ОБЪЯВИТСЯ ЛИ
ОН?
— Нет, погодите, — сказал Уайлдер. — Послушайте: я самый обыкновенный человек.
Чтобы подтвердить это, он мог бы еще раз выйти из дому и прогуляться по городу, если бы не боялся открыть дверь.
А вскоре он расслышал и шум толпы — густой, тяжелый звук, подобный шуму морского прибоя, — и, самую малость раздвинув жалюзи, увидел, что полиция перегородила улицу. Рискнув на секунду приоткрыть дверь, он быстро выглянул наружу и тотчас ее захлопнул, после чего продолжил бесцельные перемещения по квартире.