— Я видел, как тебя приволокли прошлой ночью, — продолжил он. — Ты был сильно на взводе.
— Вот как? — Уайлдер не помнил ничего о прошлой ночи, кроме поездки на «скорой» и Пола Борга, трущего ладонью его спину.
— Вопил, визжал и тараторил без умолку. Тебе всадили дозу, но и после этого ты не вырубился. И я подумал: «Вот это реально крутой клиент. Должно быть, здоровенный сукин сын». А потом я увидел, что ты даже меньше меня, и как начал хохотать! Чуть не помер со смеху.
— Да, понимаю… Не угостишь сигареткой?
— Я тебя спасу, — заявил урод и отвернулся.
— Не спасет, — раздался рядом другой голос. — Он никогда никого не спасает. Натуральный говнюк.
В этот момент отворилась дверь, впустив струю прохладного воздуха — не свежего, но прохладного и не столь затхлого хотя бы потому, что исходил он из более просторного и не так загрязненного коридора, — и тотчас грянул хор приветственных воплей:
— Чарли!.. Привет, Чарли!.. Как дела, Чарли?..
Вошедший — негр в зеленой санитарской форме — был далеко за шесть футов ростом и сложен как боксер-тяжеловес, возвышаясь над всеми окружающими. Он сунул в карман связку ключей и неторопливо покатил по коридору медицинскую тележку.
— Доброе утро… доброе утро… — говорил он густым басом, и на сей раз даже коп откликнулся: «Доброе утро, Чарли», перед тем удостоверившись, что тот не забыл запереть за собой дверь.
— Чарли, можно тебя на секунду?
— Чарли, ты помнишь, о чем я тебя вчера просил?
Они стекались отовсюду, окружая его плотным кольцом, а он продолжал катить тележку, пока не остановился посреди коридора, после чего поднял голову и обратился сразу ко всем.
— Угощение, джентльмены! — возгласил он, поворачиваясь сначала в одну, а затем в другую сторону вдоль коридора. — Угощение, джентльмены!
На полках медицинской тележки теснились стаканчики с жидкостью, внешне похожей на виски или на кленовый сироп, и, хотя эта жидкость не являлась ни тем ни другим, в ней можно было уловить слабый привкус обоих.
— Ты принес мне газету, Чарли? — спросил мужчина с целой пачкой грязных газет под мышкой.
— Будет вам, мистер Шульц, у вас и без того полно газет. Сначала используйте те, что есть, и тогда я, может быть, принесу вам новую.
Чарли обернулся к одному из санитаров:
— Сколько новичков поступило за прошлую ночь?
— Восемь. Теперь на отделении сто семнадцать человек.
Чарли поморщился, качая головой:
— Это перебор. И еще будут новые поступления сегодня, и завтра, и в понедельник. Нам негде их всех разместить.
Звякнув ключами в связке, он открыл дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», за которой Джон успел разглядеть нечто вроде маленькой комнаты отдыха — стол, стулья, полки с посудой, электроплитка, кофейник, — и вышел оттуда с двумя пачками сигарет.
— Только по одной, джентльмены, — сказал он толпе, жадно сплотившейся вокруг. — Станьте в очередь справа от меня, пожалуйста. По одной штуке в одни руки. Вы не в счет, мистер Джефферсон, у вас уже есть пачка в кармане. Сами знаете правила: это казенные сигареты…
С приходом Чарли, с этим «угощением» и «казенным куревом», обстановка слегка изменилась к лучшему — свет ламп уже не так резал глаза, а тени не казались столь темными. Теперь обнаружилось и кое-что, ранее не замеченное Уайлдером: длинная скамья вдоль одной из стен и еще несколько мест для сидения в промежутках между секциями сложенных коек, а также ниша с четырьмя засаленными матрасами в дальнем конце коридора, где можно было прилечь без риска угодить под ноги дефилирующих пациентов. Еще здесь имелись шесть глухих камер с мягкими полами и стенами, в одной из которых лежал спеленатый смирительной рубашкой пациент, рано утром боксировавший с тенью и грубо оскорблявший санитаров. Рот его был широко открыт и перекошен, как будто яростный вопль мог в любую минуту прорваться сквозь наркозный сон, а его темные волосы блестели от пота.
— Кто вырубил доктора Спивака? — раздался зычный голос Чарли.
— Это сделал Роско, Чарли. Уж очень он буянил.
— А что с его штанами?
— Он сам их порвал, корчил из себя боксера. Потом разорался про злоупотребления, про иск и все такое. Не было другого способа его утихомирить.
— Не понимаю. Мне казалось, что в последнее время он идет на поправку.
— У него бывают хорошие дни и дурные дни, Чарли.
— Мм, — протянул Чарли, вновь доставая связку ключей. — По крайней мере, мы можем отпереть дверь. Я не хочу, чтобы он проснулся и обнаружил себя в запертой камере. И найдите для него новую пижаму.
— Хорошо, Чарли.
— Ах, Чарли, ты прекрасный человек, — молвил тщедушный трясущийся старикашка лет семидесяти. — Ты лучший из людей. Клянусь Богом… клянусь Богом, ты воистину святой, Чарли.
— Спасибо за комплимент, мистер Фоли, но я уже раздал все сигареты, и я хорошо помню, что одна из них досталась вам, поскольку вы пытались заполучить сразу две.
— Матерь господня, как вы можете говорить о каких-то сигаретах? Я нуждаюсь в духовной поддержке, Чарли. В духовной поддержке.
— Это не по моей части. Почему бы вам не посидеть на скамеечке? А я пока займусь другими пациентами. Вот вы, сэр, вы один из недавно прибывших? Как вас зовут?
— Уайлдер. Джон Уайлдер.
— Вы получили порцию угощения, мистер Уайлдер?
— Ага, «угощение», — вмешался старикашка. — Знаете, что это такое? Это формальдегид.
— Довольно, мистер Фоли! Ступайте!
Когда тот удалился, Чарли продолжил:
— Это паральдегид, мистер Уайлдер. Вам будут давать его трижды в день, он очень полезен. Успокаивает нервы.
— Ясно. А вы здесь старший санитар или… или кто?
— Я дежурный медбрат, моя смена длится с восьми до пяти.
— Тогда у меня к вам просьба: я должен срочно сделать телефонный звонок, это очень важ…
— Нет-нет, мистер Уайлдер, отсюда вам звонить никто не позволит.
— А как скоро… то есть когда меня сможет принять доктор?
И только теперь он узнал, что психиатры выйдут на работу во вторник и смогут им заняться, скорее всего, не раньше четверга, а продолжительность его дальнейшего пребывания в клинике будет зависеть от их вердикта.
— А до той поры, — сказал Чарли, — постарайтесь устроиться здесь по возможности комфортно.
Он покатил тележку дальше по коридору, сопровождаемый другими просителями, а Уайлдер стоял и глядел ему вслед, казалось, целую вечность.
— Комфортно… — пробормотал он и затем вдруг сорвался с места, бегом устремляясь за Чарли, вновь наступая на скользкую мокроту и сам удивляясь пронзительности своего голоса. — Комфортно устроиться в этом гадюшнике? Да ты рехнулся, что ли?
Чарли развернулся, возвышаясь над суетливым окружением и предупреждающе поднимая длинный указательный палец:
— Мистер Уайлдер, я вам рекомендую понизить тон и сдерживать свои эмоции. И повторять это дважды не буду.
Желтый, зеленый, коричневый и черный; черный, коричневый, зеленый и желтый. Единственным способом отгородиться от звуков и запахов этого места была безостановочная ходьба с концентрацией внимания на раскраске коридора. В одну сторону мимо уборной до копа у двери; в другую сторону мимо столовой, потом разворот. Человек небольшого роста мог двигаться в такой толпе, оставаясь практически незаметным, если он держал рот на замке, смотрел прямо перед собой и избегал задевать окружающих. При этом он мог без помех обдумывать свое положение и строить планы действий; он мог даже беззвучно расплакаться, и никто бы этого не заметил.
Но он не расплакался, а вместо этого занял единственное свободное место на скамьях в коридоре; и тотчас по его бедру скользнула коричневая рука.
— Я не против.
— Что?
— Я не против. Можешь меня поцеловать, если хочешь, но сначала ты должен сказать: «Я люблю тебя».
Он поднялся и пошел дальше, а еще через три круга увидел, что один из матрасов в дальнем конце коридора не занят. Сидеть было лучше, чем ходить, а лежать было еще лучше, несмотря на густой запах пота и грязных ног. Проскользнув туда, он распластался ничком на матрасе — к чертям все на свете! — и даже смог недолго вздремнуть (либо представить себя спящим), но, когда вновь открыл глаза, оказалось, что его соседи на уложенных впритык матрасах вовсю занимаются мастурбацией.
После обеда опять прозвучал призыв: «Угощение, джентльмены!» — и опять раздавались казенные сигареты, а потом он очутился в бредущей толпе рядом с доктором Спиваком. Джон не сразу его узнал, поскольку тот был облачен в новую пижаму, аккуратно причесан и не выказывал признаков истерии, при этом на лице его застыла сардоническая ухмылка.
— Это тебя доставили прошлой ночью?
— Да.
— Половина этих несчастных ублюдков даже не понимают, где они находятся. А ты понимаешь, где ты сейчас?
— В Бельвю.
— Это слишком общее определение, приятель. Госпиталь Бельвю — огромное медицинское учреждение. А мы…
— О’кей: мы сейчас в психпалате.
— И ты серьезно полагаешь, что здесь только одна такая палата? Бог мой, старик, да в Бельвю целое крыло полностью занято отделением психиатрии. Семь этажей, и чем выше, тем хуже. А мы на самом верхнем, здесь хуже некуда. Это «Палата для мужчин, склонных к насилию». Ты что, слепой? Разве ты не видишь этих клоунов в смирительных рубашках? Не видишь копа у двери? Здесь полагается дежурить копу, поскольку на некоторых пациентов заведены уголовные дела. То есть это преступники. Но кто именно из них преступник, здесь не известно никому, в том числе, думаю, и санитарам. Сомневаюсь, что даже Чарли это известно.
До этого момента он шагал быстро, так что Уайлдер, спотыкаясь, едва за ним поспевал, но тут вдруг резко остановился, схватил Джона за предплечье, развернул его лицом к себе и нацелился в него указательным пальцем:
— А как насчет тебя, а? Ты преступник?
— Нет. Может, отпустишь мою руку?
Спивак рассмеялся и ткнул его кулаком в плечо. Вроде бы дружеский тычок, но получилось весьма болезненно.