— Ха-а-а…
Роан тяжело выдохнула, когда ее тело продолжало дрожать, словно при сумасшедшем возбуждении, ожидая кульминации. Ее мысли были спутаны в одно мгновение, покрытые пеленой самого близкого подобного чувства, которое испытало вампирское тело – похоть.
— Что это было?
Блондинка с трудом выговорила эти слова, пытаясь привести свое сознание в порядок, ибо жар, раскаляющий ее лоно и переводящий ее чувства на совершенно другой лад, был ей непонятен в своем возникновении. Мертвенно спокойный голос Левиафан звучал на фоне всего этого, словно черное пятно на белом фоне.
— Вампирский наркотик. Тело нежити не способно испытывать ярких чувств, на фоне этого возможно было возникновение апатии, депрессии и всех тех психологических заболеваний, что останавливают стремление к жизни. Вампиры без подобного механизма превратились бы в апатичных, безынициативных существ. Чувство на грани тела и разума, близкое с ощущением оргазма.
Разум Роан был затуманен, поэтому всю эту информацию она воспринимала без толики критического мышления. Ей самой и даже Левиафан было ясно, что сейчас нужно для успокоения.
Чтоб я еще раз полезла в нечеловеческие тела…!
Последняя трезвая мысль Роан была затуманена небольшой вспышкой внизу живота. Левиафан без особых приказов знала, что надо делать, ибо ДС все же было не самостоятельным сознанием, а обезличенным осколком Роан с ее памятью, знаниями и навыками.
— Ах!
***
Семидневный срок, что дал Орочимару истек. Незапланированная встреча и шквал обрушившихся на нее новостей о родной деревне сильно подкосили Сенджу и ее «доверие» к змеиному санину. Женщина жаждала больше жизни, хотела больше всего чего бы то ни было на свете, увидеть еще раз своего младшего брата и единственного любимого мужчину. Услышать их голос. Почувствовать их тепло. Ощутить то потерянное чувство целостности.
Но на периферии этого стремления всплывали образы обугленной Конохи, которую описал Джирайя и слова ее любимых, что ценили деревню больше собственной жизни. Вспоминался образ могучего деда Хаширамы, что с гордостью смотрел на построенное поселение. Бог Шиноби видел в нем не просто сборище людей, объединенных одной идеей, идеей мира и понимания. Он видел в ней обиды прошлого, что люди отбросили ради будущего, он видел лица детей, которым не нужно было идти на поля боя в раннем возрасте. Усталые, но радостные лица стариков, что наконец могут отдохнуть от кочевнического образа жизни и встретить свой покой. Ее второго деда Тобираму, что ставил Коноху превшего всего на свете. Даже пресловутая техника Теневого Клонирования, а позже Бога Грома были созданы, чтобы охватывать большее количество работы. Тобирама, став Вторым Хокаге посвятил всего себя работе, забыв о личной жизни и даже семье, не оставив ни одного наследника.
Еще страшнее было от того, что двое людей, что принесли в эту деревню смерть и разрушения сидели рядом и говорили так, будто ничего не произошло. Сильнее резал сознание голос и тон этого человека в черной броне. Мягкий, спокойный, дружелюбный с неподдельной нотой уважения и понимания. Джирайя отзывался о нем с наибольшим омерзением на лице. Именно призыв крылатых огнедышащих ящериц принес Листу большую кровь. Руками Наруто были вызваны эти создания и ими же взорваны гражданские бункеры. Этого Цунаде даже осмыслить не могла. Во всех войнах гражданских не трогали, точнее их большое скопление. Да. Могли вырезать деревни, чтобы их ресурсы не достались врагу, могли выжечь город, чтобы его инфраструктура не стала подспорьем в войне. Но так, просто так атаковать мирное население. Здесь не было цели, не было нужды. Даже наоборот, снижение ртов Конохе пошло только на пользу, как бы то цинично не звучало.
Зачем?
Цунаде не знала, а Джирайя плевался, говоря, что то желание поехавшей суки, к тому же джинчурики. От этой новости Сенджу реально передернуло и холодный, склизкий пот страха стек по ее спине. Один раз ей довелось видеть, что после себя оставляют джинчурики, так-то был Пятихвостый. На что был способен Девятихвостый, чья сила является пиком – невозможно было себе представить. По слухам, во время той злополучной ночи лис бушевал меньше часа, но полдеревни было разрушено. Так не одной бомбы биджу не были взорваны, она разнес все это своими лапами и хвостами!
Но в любом случае брать с собой на встречу Джирайю Цунаде не хотела. В этом был некий кодекс чести, что уговор был только между ними двумя и то, что жабий мудрец попросту не стал бы ее сопровождать, а сел на уши и кричал о том, что нужно возвращаться в деревню. Мол, Орочимару не опасен, его руки запечатаны Богом Смерти. А ожившему Четвертому Хокаге требуется ее помощь. В последнее Сенджу верила с трудом, как сам факт возвращение мертвого к жизни. Она знала подобную технику из недомолвок и оброненных Тобирамы, но всегда ее считала мифом.
Пограничная территория города, где располагался замок Танзаку, состоял из бесчисленного множества лабиринтов из стен, образованных плотной застройкой одноэтажных и двухэтажных особняков. Средь них, не сговариваясь, просто основываясь на совместном опыте работы стратегического планирования, Орочимару и Цунаде нашли друг друга. Женщина выглядела неважно. В ее глаза крылись неоднозначные блики сомнения, ее руки обхватывали предплечья, а ее глаза смотрели куда угодно, но не на Орочимару.
Змеиный санин в свою очередь выглядел гораздо лучше. Темные круги под глазами из-за недосыпа и ментальной усталости сошли, его сгорбленная спина выпрямилась, а выражение в глазах вновь отдавало той холодной надменной усмешкой, что разительно отличалось от того искрящегося безумия, которое ожидало точки напряжения, чтобы взорваться.
— Что ж… начнем?
Орочимару глубоко в душе был благодарен Наруто за те медикаменты. Они на порядок превосходили все то, что мог сделать Кабуто и то, что мог создать он сам. С усмешкой отвечая, что в производстве препаратов она перескочила даже Цунаде, а ее одноразовые шприцы автоматической инъекции были инженерным чудом. Вместо слабых пилюль и таблеток организм в одночасье мог получать хороший препарат, который можно было вынуть из подсумка и легко вколоть. Не нужно заправлять шприц, аккуратно вводить, все это делал механизм.
Впервые за злосчастный месяц он мог отдохнуть и привести мысли в порядок. Боль, что терзала его сознание поначалу казалась ему лишь небольшим испытанием, через неделю эта агония даже не думала стихать, через две все начало сводить с ума. Запах медицинских растворов, шум воды, шелест листвы, биение сердец, даже визуальные образы. Он не мог спать, не мог сконцентрироваться, не мог отрешиться в глубокой медитации. Орочимару агонизировал в преддверии смерти.
Даже его горделивая натура дала слабину, повелевая обратиться к последней надежде – принцессе слизней, что помимо своей чудовищной неудачливости в азартных играх, была гениальнейшим медиком. Ее титул «Тупица» или «Легендарный неудачник» меркли перед ее мастерством ирьениндзюцу.
— Да.
Цунаде с опущенной головой вытянула вперед дрожащие руки, собирая меж ними голубую чакру. Возможно, если бы Орочимару находился в прежнем психическом состоянии, он не заметил бы взвывшей интуиции. Но сейчас змеиный санин был более чем спокоен и рассудителен. Даже его плетями висевшие руки не мешали думать, как прежде.
— А правда ли ты собралась лечить меня, Цунаде-химе?
Змей качнул головой, поднимая вверх подбородок и стреляя злыми желтыми глазами. Его прищур говорил сам за себя. Ни капли доверия к действиям сокомандницы он не испытывал.
— Подумай, дорогая Цунаде, стоит ли совершать столь глупейший шаг, нарушая наш договор.
Голос Орочимару был тверд и низок, неестественная сталь и отсутствие естественного шипения заставили Цунаде ощутить холодок на затылке.
— Ценой глупости могут быть тысячи невинных, не добитых мой дорогой ученицей. Интересно же будет посмотреть, как биджудамы будут литься из всполохов фиолетовых искр хирайшина? Уверен, Наруто-чан мне не откажет в такой незначительной услуге. Хм.
Змей говорил ровно, без привычных смешков или надменных усмешек, ставящих паузы в его повествовании. Кофейные глаза Сенджу заблестели, она не знала, что можно было ответить на эту провокацию. Ее золотистые брови жалобно вскинуты вверх, а в очах читается искреннее неверие.
— Зачем?
Цунаде в глубоко расстроенных чувствах обронила недосказанный вопрос. Орочимару в данный момент не отличался терпением и в несвойственной себе манере резко вопросил:
— Что «Зачем»?
Женщина опустила руки, полупрозрачное облако чакры исчезло, развеявшись. Ее челка упала на лицо, закрывая глаза. Но по опущенным уголкам губ змей мог много прочитать и выяснить, что имела она ввиду.
— Зачем убивать невинных…
Столь взбаламученный, порывистый вопрос, основанный лишь на сентиментальных чувствах разъярил Орочимару. Змей нахмурился, выражая своей гримасой искренней презрение к сей мысли.
— Невинные? Ты не ведаешь о том, что говоришь. Они инструменты в политике. Чтобы уничтожить мозг, следует отсечь тело. Уничтожение инфраструктуры, искоренение гражданского населения, уничтожение культурного наследия – только этого хватит, чтобы Скрытая деревня распалась, а Коноха давно уже не является деревней шиноби.
— Ты так сильно ее ненавидишь?
— Хм! Ненависть – искреннее, яркое чувство, которое можно испытывать только к тому, что горячо любил. Я ее презираю за лицемерие во всех основах ее существования. Ты не знаешь, тупица, но ради одного глупого символа были попраны все вами любимые правила гуманизма. Ты не ведаешь ни о чем, что не касается давно брошенного тобой госпиталя, так зачем сейчас мне читать нотации?
Орочимару оскалил клыки, а вены на его висках начали пульсировать из-за прилива ярости. Змей с большим недовольством понимал, что теперь помощи от нее ждать не стоит. Она пришла сюда только за одним.
— Да. Может я глупа и несведуща. Да. Мне было плевать на политику, экономику и все подобное. Меня интересовала только медицина и способы сохранить жизни наших товарищей. А ты… Ты убиваешь их забавы ради. Я много чего не знаю. Но сейчас я знаю одно – я должна убить тебя, чтобы деревня жила в мире.