антников многие еще были живы.
Ноябрьскими ночами 1943 года летчицы полка бомбили вражеский укрепленный район под Керчью, помогая нашим десантникам удерживать небольшой плацдарм в Крыму.
Ира Себрова со штурманом Ниной Реуцкой возвращались с шестого полета. Близился рассвет и конец боевой работы. Однако на земле к самолету подошла командир полка Бершанская:
– Себрова, может быть, успеете до рассвета слетать еще раз? Армия просит нанести побольше ударов.
И снова – пролив, крымский берег, Керчь. Зенитки обрушили огонь на одинокий самолет, видимый на фоне бледного неба. По-2 успел отбомбиться, как вдруг заглох мотор – стреляли точно.
– Будем садиться, – как можно спокойнее сказала Ира.
– А куда… садиться? – спросила Нина упавшим голосом: она знала, что земля внизу вся изрыта, искромсана – траншеи, воронки…
Самолет неумолимо снижался. Ира держала курс на восток, старалась рассмотреть землю сквозь предутреннюю мглу. Последние метры… Колеса стукнулись о землю, и вдруг самолет резко развернулся и встал на нос: правое колесо попало в воронку. Девушки отделались ушибами.
Они увидели рядом подбитый танк, проволочные заграждения, разбитый истребитель. Откуда-то появились два солдата, показали направление к пристани, крикнули:
– Не задерживайтесь! Скоро бомбежка!
Переполненный катер был готов к отплытию. Девушек кое-как пристроили возле раненых. Под брезентом лежали убитые. Немцы методично бомбили Керченский пролив. Не успел катер проплыть и половину пути, как раздался гул – и весь пролив покрылся водяными столбами. Под грохот взрывов катер причалил, и все, кто был в состоянии, бежали, шли и даже ползли на берег, укрываясь в воронках. Пересидев бомбежку, Ира и Нина выбрались, отряхиваясь, и в ужасе замерли: на том месте, где еще недавно покачивался на воде катер, было пусто. Кто-то истерически кричал и лез в воду…
На попутной машине они добрались в полк, а вечером снова полетели на задание.
К концу войны Ира Себрова сделала 1004 боевых вылета, больше всех в полку.
Темная январская ночь, мутная и сырая, видимость отвратительная. В эту ночь наша артиллерия и авиация обеспечивают высадку морского десанта в Керчи. Задача самолетов По-2 – бомбить вражеские прожекторы и огневые точки на побережье, мешая им работать.
Едва долетаешь до Керченского пролива, как сразу попадаешь в мир огня: рвутся бомбы, бьет артиллерия, сыплют мины «катюши».
А бесстрашные десантники, ничем не защищенные, плывут через пролив на катерах, на каких-то неповоротливых лодчонках. Плывут прямо к пристани, в лоб. С берега их в упор освещали прожекторы, бьют по ним пулеметы, минометы. Катера отстреливаются и упорно плывут. Один за другим вспыхивают, выходят из строя, огонь пожирает людей. Жутко смотреть, как они горят.
Мы буквально висим над прожектерами, огневыми точками, бросая на них бомбы. А катера все ближе к берегу. Сейчас моряки будут прыгать в воду и высаживаться на берег, штурмом беря пристань. По вражеским позициям пробегает огненная волна: это дают последний залп наши «катюши».
В эту ночь морская пехота захватила часть города и соединилась с нашими войсками восточнее Керчи, где уже был небольшой плацдарм.
Моряки… Они проезжали через наш поселок, веселые, крепкие парни. Заходили к нам знакомиться.
– Сестрички, встретимся на той стороне, в Крыму, – говорили они, прощаясь, и махали бескозырками из машины.
А Володя, молодой, еще безусый паренек, весь в татуировке, никак не хотел уезжать: уж очень понравилась ему Нина, мой штурман. Он без конца говорил ей что-то, обещая написать письмо, а она только посмеивалась и торопила его:
– Иди, иди – вон машина твоя уходит! Догонять придется!
Володя шел к машине, оглядываясь, и все повторял:
– Там увидимся, на той стороне!
Сначала он говорил это убежденно, но чем ближе подходил к машине, тем неувереннее звучал его голос. Забравшись в кузов, он уже нерешительно спрашивал:
– Там, на той стороне, увидимся?
На следующий день от него пришло письмо. Передал его какой-то артиллерист проездом.
– «Братишки» шлют привет всем девчатам. Они готовятся к высадке, – сказал он.
Нина обрадовалась письму, хотела ответить, но адреса не оказалось. Да и какой там адрес, когда моряки готовились с боями высаживаться в Керчи…
Потом, спустя некоторое время, мы все-таки встретились с моряками, оставшимися в живых. На той, на Крымской, стороне. Но Володи среди них уже не было…
Из воспоминаний Марины Чечневой:
«Южнее Керчи, в поселке Эльтиген, держалась группа морской пехоты, отрезанная от своих и с суши, и с моря. Высадившись в Эльтигене в начале десантной операции, эта группа не получила подкрепления, так как поднялся сильный шторм и разбросал по морю наши катера.
Противник предпринял несколько попыток сбросить десантников в море, но тщетно. Эльтиген, маленький белокаменный поселок, встал на его пути несокрушимой крепостью.
У десантников кончились продукты, боеприпасы, нечем стало перевязывать раненых. Прекратилась связь со своими. А свинцовое море бурлило не переставая. Вновь и вновь рвались к Эльтигену катера с людьми, оружием, боеприпасами, продуктами и опять вынуждены были возвращаться к своим причалам.
На помощь осажденным пришли По-2. Нагрузив самолеты мешками с сухарями, сушеной рыбой, ящиками с патронами и медикаментами, мы и „братцы“ стали ночами вылетать в сторону Эльтигена. Грузы сбрасывали во двор школы. Здесь для нас каждую ночь зажигали небольшой костер – сигнальный огонек.
Чтобы точнее сбросить наш груз, мы подлетали к месту назначения на высоте 50–70 м. Уже с середины Керченского пролива убираешь газ и планируешь до самого берега. Немцы обстреливают самолет из автоматов и крупнокалиберных пулеметов, а По-2 все тянет и тянет. И вот уже под крылом сигнальный огонек…
Часто на малой высоте мы кричали десантникам:
– Полундра, лови воблу!
А мой штурман Саша Акимова добавляла звонким голосом:
– Держитесь, ребята! Мы еще привезем!
Мы верили, вернее, хотели верить, что там, внизу, нас слышат…»
Из воспоминаний Раисы Ароновой:
«…На Эльтиген полк летал много ночей. Десантники стали для нас близкими, дорогими людьми. Они знали, конечно, из кого состояли экипажи наших По-2. Сверху, с ночного неба, вместе с продуктами и патронами к ним частенько неслись звонкие девичьи голоса:
– Полундра! Бросаю картошку!
– Держись, ребята!
Не могу не привести несколько строк из книги В. Ф. Гладкова „Десант на Эльтиген“:
„…Громкоговорители из вражеских окопов кричали: «Вы обречены на голодную смерть… Вы в блокаде… Приходите завтракать… Никто вам не поможет…»
Нам помогли «ночные ведьмы».
Пусть не рассердятся на меня летчицы из 46-го гвардейского Таманского ордена Красного Знамени и Суворова ночного легкобомбардировочного авиаполка за то, что я вспомнил, как их прозвали фрицы… Немцев они бесили, для нас, десантников в Эльтигене, они были самыми дорогими родными сестрами. В ноябре они нас спасли от смерти. Мы стали получать с Большой земли пусть в ограниченном количестве, но все, что нужно: боеприпасы, продукты питания, медикаменты, одежду. Прекрасный пример взаимодействия и выручки в бою! А то, что рука, оказывавшая помощь, была девичья… ну, каждый фронтовик понимает, что это означало для нас…
Девушки-летчицы доставляли нам не только патроны и воблу. Иногда в белый прямоугольник колхозного двора падал с самолета мешок в адрес полевой почты 11316.
Письма… В дни ноябрьской блокады они были для нас дороже хлеба“».
Из воспоминаний Раисы Ароновой о поездке по местам боевых действий женского полка:
«…Мы стоим сейчас на том месте, где горел костер в школьном дворе. Сюда мы бросали мешки с боеприпасами и продовольствием. Недалеко от школы – белый обелиск. На нем, кроме „Вечной славы героям…“, мы ничего не нашли. Про десант – ни слова. Не ожидали. Неужели нельзя было уместить здесь несколько конкретных слов о защитниках „Огненной земли“? На песчаном берегу загорают, купаются десятка два отдыхающих. Тут же, против обелиска, в прибрежной полосе, из воды выглядывают остовы затонувших катеров или барж. На них в штурмовую ночь приплыли с таманского берега отважные десантники и вгрызлись в немецкую оборону. Море давным-давно смыло кровь с песка, а жители захоронили убитых, и только черные остовы безмолвно свидетельствуют о драматических событиях военных лет. Но знают ли об этом вон те отдыхающие? Вот ты, юноша в красивых плавках, лежишь на теплом золотом песке, из портативного приемника звучит веселая музыка. А ты знаешь, что двадцать лет назад твой сверстник лежал на этом же месте с гранатой в руке и на него лились не ласковые солнечные лучи, а свинцовые пули врага? Может быть, ты и не знаешь. А нужно, должен знать… Если на обелиске было бы что-нибудь написано о десанте, то ты непременно запомнил бы те слова, и в трудную минуту (кто знает, может, и случится такая) они помогли бы тебе найти в себе силы и мужество».
Задание – бомбить Багерово, железнодорожную станцию западнее Керчи. Сюда приходят немецкие эшелоны, подвозят к фронту оружие, снаряды, подкрепления.
…Некоторое время самолет летел выше облаков. Светила луна.
– Пора снижаться, – сказала мой штурман Нина Реуцкая.
Мы вышли из облаков на высоте 500 м. Маловато… Перед нами, как на ладони, лежала станция. Наш По-2 тоже был отлично виден с земли. Я знала – нам будет жарко: на высотках стоят прожекторы, зенитки. Сейчас они затаились и молчат, выжидают… Это действует на нервы. Пора… Еще секунда… Нет, две… Что же они медлят!
В таких случаях у меня в желудке появляется ощущение холода, как будто я проглотила лягушку. Лягушка – это страх. Обыкновенный противный страх, который нужно преодолеть: все равно я пройду через все то, что меня ждет.