Я смотрю на Машу и думаю. Пройдут года. У Маши будет внучка. И внучка скажет своей подружке: «А моя бабушка кавалер ордена Александра Невского».
На теоретической конференции штурман Таня Сумарокова делает содоклад об уничтожении живой силы противника. Говорит с уверенностью генштабиста. На днях она в полете обморозила себе щеки. Утром сообщила, что собирается защищать диссертацию на тему «Выведение веснушек методом обмораживания».
Московские хорошие девушки, смотрите на Руфину Гашеву. У этой девушки есть чему поучиться. Когда я услышу о силе человеческого духа, я обязательно вспомню об этой московской девушке, прямо из аудитории университета ушедшей на фронт. Сама она говорит, что страшно бывает редко. Больше всегда азарта. Попадешь в луч прожектора и думаешь, как бы влепить бомбу в самый прожектор. Интересно как-то. Всегда у нее, как она говорит, чувство страха запаздывает.
Попробуйте себе представить Джульетту в комбинезоне. Пусть она наденет унты, шлем, перчатки. Пусть подпояшется ремнем с кобурой. Произойдет чудо — возникнет военный летчик, но при этом не исчезнет Джульетта. Это не парадоксальное сравнение. Это именно так. Тихая, очень поэтичная, ясноглазая — вот какова эта девушка с именем Руфина.
В одной из эскадрилий висит юмористическая стенная газета. Там напечатаны «Заповеди женского полка». Вот некоторые из них:
«Гордись, ты женщина. Смотри на мужчин свысока!
Не отбивай жениха от ближней!
Не завидуй другу (особенно если он в наряде)!
Не стригись. Храни женственность!
Не топчи сапоги. Новых не дадут!
Люби строевую!
Не выливай раку, отдай товарищу!
Не сквернословь!
Не теряйся!»
День. Мы сидим в землянке. Над нами с оглушительным ревом проходит штурмовик. Все оборачиваются и многозначительно смотрят на девушку в погонах лейтенанта. Она слегка краснеет и пожимает плечами: «Ну что же я могу с ним сделать!» Дело в том, что в девушку-лейтенанта страстно влюблен парень — летчик-штурмовик из соседнего полка.
Руфина Гашева летела с Санфировой. Везли бомбы и кассеты с зажигательной смесью. Над целью заел замок. Гашева сказала: «Леля! Я сейчас вылезу». И она вылезла на плоскость и столкнула кассету вниз на врага. Самолет шел со скоростью 100 км в час и на большой высоте.
Из литературного журнала 1-й эскадрильи: «Мы пришли отовсюду — из Осоавиахима, из ГВФ, из вузов, из техникумов, с заводов и учреждений. Пришли такие молодые, как семнадцатилетняя Вера Маменко, и «пожилые» — в основном двадцатидвухлетние. Было тут много москвичек… Были из Киева, из Керчи, из Иркутска и Калинина. Все собрались, чтобы потом под Моздоком участвовать в борьбе за Сталинград… а на Таманском полуострове драться за Керчь…»
Однажды ночью, когда наши части стояли в обороне на р. Миус, над линией фронта пролетел низко-низко самолет По-2. Над самыми окопами самолет убрал газ, и оттуда послышался гневный женский голос: «Что же вы сидите, черт вас возьми! Мы бомбы возим, бомбим фрицев, а вы не наступаете!» В эту же ночь подразделение пехоты перешло в атаку, захватило несколько блиндажей и дотов противника. Командующий наземными войсками приказал найти девушку, которая ругалась в эту ночь над линией фронта, и вынести ей благодарность…
Она — летчик, офицер, награждена четырьмя орденами, а муж работает в тылу. Прилетела домой на сутки. Утром открыла глаза, видит — муж стоит перед зеркалом в ее гимнастерке с орденами. Стоит и молча качает головой. Она закрыла глаза.
Девушки уславливаются о месте и времени встречи в Москве после войны… Говорят об этом с улыбкой, а думают и надеются всерьез.
«После Победы мы обязательно должны встретиться все. Я думаю о смерти с презрением и никогда не задумываюсь, чтобы помериться с ней силами. Мне кажется, что все должны остаться такими, какими расстаемся сейчас». Это записала в тетрадь Амосовой Галя Джунковская из полка Пе-2, совсем молоденькая, с круглым, чуточку мальчишеским лицом…
Б. Ласкин. Поселок Пересыпь, 44 г.
Бессмертие
Когда на боевом аэродроме
В кромешной тьме, заметные едва,
В тугих ветрах, в пыли, в моторном громе
Рулят на старт знакомые У-2,
Когда зенитки гневные на страже
Стоят у нас — на стыке двух морей,
Когда в поход уходят экипажи
Моей страны любимых дочерей,
Я, как вчера, сегодня вижу снова,
Как в небе пролетают высоко
Амосова, Никулина, Смирнова,
И Руднева, и Белик, и Пасько.
Я вижу всех. Я вновь их вижу вместе.
Им Родина святая дорога,
Они летят с горячим грузом мести
Громить в бою жестокого врага.
Когда неумолимою грозою
Победный путь они свершают свой,
Я вслед смотрю и вспоминаю Зою -
Бессмертный подвиг девушки простой.
Друзья мои! Попробуйте измерьте
Величье славы, ставшей в полный рост.
Они летят дорогою в бессмертье,
Дорогой ясных путеводных звезд.
Они летят — и день, что нынче начат,
Сияньем солнца их согреет вновь.
Пусть им всегда сопутствует удача
И Родины великая любовь.
В конце 1943 года Женю Рудневу отпустили в Москву, выпросилась она домой вместо санатория, куда ей уже оформили путевку. Одиннадцать дней провела дома, побывала и в родной обсерватории. Случилось так, что среди своих спутников по дороге в Москву Женя встретила того, кто мог бы стать спутником всей ее жизни…
Первая и последняя любовь, чистая, светлая и глубокая, как все, что было в ее жизни, пришла к ней неожиданно. И как хорошо, как просто пишет Женя об этом в своем дневнике: «Зачем мне целый мир? Мне нужен целый человек, но чтобы он был «самый мой». Тогда и мир будет наш». Один раз сумел инженер-танкист Слава приехать к нам в полк, а потом его командировали в Иран… Тысячи километров разделяли их, но теплые слова любви и дружбы доходили из Ирана до Тамани…
Из писем Славы в Пересыпь:
«…Милая моя Женечка! Отныне моя дальнейшая жизнь приобретает новую окраску! Все, что я буду делать, я буду делать как можно лучше, чтя в сердце моем твой прелестный образ. Прошу тебя только об одном — меньше рискуй понапрасну в работе и помни, что ты мне очень дорога……Все-все напоминает мне тебя.
Со мной еще так не было! Тоскую по тебе. А сколько раз вынимал я из планшетки твою фотографию……С некоторых пор ты, моя дорогая, для меня вторая жизнь. Ни о ком я не беспокоился до этого, а теперь буду думать все время о тебе, и, наверное, никакая работа и опасность не смогут отвлечь меня от этого. Жить буду только тобой…
…Да, я не знал до тебя такой нежной, развитой, волевой и обаятельной девушки. И прости меня, если я как-нибудь отважусь еще поцеловать тебя.
…Милая девушка моя, мне так хочется тебя чаще видеть, поцеловать, нежно обнять тебя и долго-долго смотреть в твои глубокие глаза. Но только тогда, когда они не темнеют…
…Ты пойдешь совершенствовать знания в академию, а я вернусь к своему инженерному труду. Наш с тобой союз укрепится появлением Женечки или Славки, которые будут напоминать нам то тяжкое время, когда в урагане войны рождалась и крепла наша дружба…
…Тебя я сегодня поцеловал, ты ответила желанным поцелуем, и теперь я твой полный раб.
…Ты называешь меня «мой маленький славный Славик». Сколько нежности в этих словах.
…А в отношении того, что ты обыкновенная девушка, уж тут ты меня не убедишь. Обыкновенные девушки работают на заводах, учатся в институтах в глубоком тылу. Дорогую цену жизни они не знают, дыхание смерти они не ощущали, а главное, не уничтожали фашистов, самую страшную угрозу для нашей Родины.
…Мне что-то грустно и не по себе. Я вспоминаю тебя и знаю, что далеко-далеко есть моя дорогая, горячо любимая девушка…»
Ее уже не было, а письма шли и шли…
Последние записи Жени Рудневой в своем дневнике:
«…Я очень высоко ставлю звание командира Красной Армии, офицера… ко многому обязывает это звание. Даже при условии, если после войны я не буду военной — как много даст мне в жизни эта школа офицерского коллектива, если взять от нее все возможное… Очень часто живем старым богатством, а оно улетучивается. Вот пришлось послать Лене такой запрос: «Вышли формулу Муавро». А сегодня поспорили с Полинкой Гельман о том, в 1572 или в 1672 г. была Варфоломеевская ночь. Хочу письма от Славика!
5 марта 44 г.
620-й вылет с Лорой, чтобы выздороветь от гриппа (повлияло!), шесть с Диной и два на контроль… Контролем я осталась довольна. Хотела бы я, чтобы кто-нибудь из начальства поболтался под облаками и посмотрел, как честно кладут У-двешки бомбы в цель!
15 марта.
Я «на той стороне». Впервые вчера вступила на крымскую землю, а до сих пор я все лишь бомбила ее, а она отвечала мне лучами прожекторов и снарядами зениток. Вчера Женя Жигуленко высадила меня в Жуковке. Над проливом летели бреющим. Как крепко уцепились наши войска за этот клочок Крымского побережья! Отсюда будем бить противника…
…Ходили смотреть, как идет перестрелка на передовой. Вот она какая стабильная линия фронта! Бьют наши батареи — немцы засекают и принимаются бить. Наши молчат и засекают их батареи. Наши начинают, они молчат. И так все время. Проносило низкую облачность, но показывалось солнышко и ветер был чисто весенний. Как не хотелось думать о войне. Но линия фронта отсюда в 3 км и в бинокль отчетливо виден совершенно разрушенный Аджи-Мушкай, а кругом хлопают разрывы и слышен шум летящих снарядов, в последний момент перед взрывом переходящий в свист. Майор Уваров принес мне букет подснежников. Как я обрадовалась этим скромным цветочкам — первым вестникам весны!