оне от маршрута какие-то светлые пятна, слабо просвечивающие сквозь облака. Пятна то появлялись, то исчезали.
— Это дают ракеты на старте, — обрадовалась Надя. Ориентируясь по этим пятнам, стали пробивать облака.
— Как бы не врезаться в горы, — предупредила Катя. — Зайдем лучше с юга, со стороны долины.
Снижаясь, Надя вошла в облака. Постепенно пятна становились все ярче, и скоро стали просматриваться посадочные огни на земле. Вышли из облачности совсем низко, на высоте 30 метров.
Обе облегченно вздохнули: дома.
Наконец-то у меня есть «свой» летчик — Ирина Себрова. Славная девушка, скромная, искренняя и отличный летчик. Характер у нее мягкий, деликатный. Мы с ней подружились.
…Бомбим вражеские позиции под Малгобеком. Горный район сразу за хребтом. Небо в звездах, погода хорошая.
Над целью я бросаю вниз САБ — светящуюся авиабомбу, прямо из кабины. Она, как фонарь, повисает в воздухе. Становится светло, я внимательно разглядываю землю. Увидев цистерны, расположенные параллельными рядами, я заволновалась.
— Иринка, вижу склад с горючим!
Ира высовывается из кабины, смотрит вниз.
— Вон, справа! Подверни правее, еще… Довольно.
Я спешу, я так хорошо вижу эти цистерны! Нажимаю рычаг — и бомбы несутся к земле. Четыре огненных снопа вспыхивают и тут же исчезают, рассыпавшись искрами. Мимо! Досадно… Остались четыре дымка на земле — а цистерны стоят целехонькие…
В следующем полете я не тороплюсь. Изо всех сил стараюсь прицелиться получше. Ставили же мне пятерки по бомбометанию! Ира выдерживает прямую, которая называется «боевой курс». Я чуть-чуть подправляю его… Цель отличная, самолет летит как по ниточке. Нет, я должна попасть во что бы то ни стало!
Снизу застрочил зенитный пулемет. Прошлый раз он молчал, они там еще спали, наверное. А я промахнулась! Огненные трассы приближаются к нам слева, вот-вот полоснут по самолету. Но сворачивать нельзя.
Пулемет крупнокалиберный, спаренный — пули летят широким пучком. Ира нервничает, вертится в кабине, но курс держит. Поглядывая на трассы, я прицеливаюсь, бросаю бомбы. Сразу же она пикирует, успевая нырнуть под длинную трассу пуль. На земле — сильные взрывы, вспыхивает пламя: пожар. Мы летим домой, а я все оглядываюсь: горит! Черный дым стелется над землей. Склад горит всю ночь.
…Над Моздоком был подбит наш По-2. Мотор отказал, летчик Нина Распопова и штурман Леля Радчикова, обе раненные, держали курс к линии фронта. Прожекторы долго не отпускали их, мешая ориентировать самолет относительно земли. Закрутившись в лучах, Нина спросила:
— Леля, где Терек?
— Держи 180°. Терек остался позади.
Самолет снижался, планируя, и обе знали, что вряд ли дотянут до своих, придется где-то сесть у немцев. Но об этом не хотелось думать.
— Скоро земля, — предупредила штурман.
До боли в глазах Нина всматривалась в темноту, надеясь, что впереди нет препятствий. Самолет плавно приземлился и, пробежав немного, остановился. Стало тихо. Слышно было, как тикают часы на приборной доске.
— Быстро! Пошли! — скомандовала Нина.
Где-то рядом взлетела вверх белая ракета, вторая… Трассирующие ленты понеслись навстречу друг другу. Девушки догадались:
По-2 сел на нейтральную полосу. Они отошли от самолета шагов десять, когда Леля вдруг сказала:
— Там, в кабине, теплые носки… Мама прислала. Я сейчас!
— Ты с ума сошла! Какие носки!!
Но Леля была уже у самолета…
Наши пехотинцы на машине быстро подбросили девушек в полк. Обе отказались от госпиталя, считая, что ранены легко. А их самолет, из-за которого велась перестрелка, наша пехота сумела захватить и даже отремонтировать.
Вспоминает штурман Хиваз Доспанова:
«Линия фронта проходила по Тереку. С каждым днем дел у штурманов прибавлялось. Кроме листовок, которыми была заполнена штурманская кабина, мы стали брать с собой на задание термитные авиабомбочки, которые вручную выбрасывали над целью, поджигая объекты врага уже после сброса основного груза — подвешенных под крыльями бомб.
В один из таких полетов я дольше обычного провозилась с САБом, которая не сработала. Пришлось снова заходить на цель, мы осветили ее и хорошо отбомбились. Затем одну за другой я стала выбрасывать «термички», как вдруг последняя выскользнула у меня из рук и закатилась под сиденье. Я перепугалась — ведь это бомба ударного действия. Но, слава богу, она не зажглась. Я стала шарить рукой по полу кабины, но бомбочку не нашла.
А Полина Белкина, моя летчица, уже кричит в переговорную трубку:
— Ты что возишься?! Уходить пора, пока целы!
Решив не расстраивать ее, я ответила, что еще не все листовки сбросила и принялась выкидывать кипы листовок за борт. Бомбу я так и не нашла. Перед тем как идти на снижение, я попросила Полину:
— Посади самолет как можно мягче.
— Ты что, ранена?
— Нет, но прошу тебя, посади мягче.
Едва самолет остановился, я, выбравшись на плоскость, лихорадочно начала искать злополучную бомбу — только ноги торчали из кабины.
— Что случилось? — удивленно спросила Полина.
Нащупав бомбу, закатившуюся в самый дальний угол под сиденье, я рассказала ей о случившемся. Мы посмеялись над моим злоключением, а вечером вооруженцы вторично вручили мне вместе с другими и эту несработавшую «термичку». Когда мы подошли к цели, я в первую очередь выкинула за борт «опасную бомбу» и только потом стала бомбить объект…»
Район Моздока — самый укрепленный на Тереке. Сюда мы чаще всего летаем бомбить вражескую технику, войска, переправы.
Терек… Бурный, непокорный. Поэты говорят, что он шумит, рычит, воет. А сверху он кажется тихой, смирной рекой. Ночью Терек с его крутыми излучинами и плавными изгибами похож на голубоватую ленту, оброненную на темную землю.
…Светло в кабине, светло кругом. Прямые, как стрелы, лучи, ослепительно белые, режут небо на куски. На множество кусков. Лучи широкие: в луче самолет может кружиться, делать виражи — и не выйдет за его пределы. С земли бьют фонтаны пулеметных трасс. Из разных мест они устремляются в одну точку — туда, где летит освещенный прожекторами самолет. Кажется, что вот-вот одна из трасс полоснет по самолету. Они проходят близко, совсем рядом…
Бомбы уже сброшены, и теперь Ире Себровой легче маневрировать. Она старается не смотреть на слепящие зеркала прожекторов. Старается, но все же поглядывает на них… Бросает самолет то вниз, то в сторону, уклоняясь от пулеметных трасс… Наконец, спрашивает:
— Наташа, дай курс!
— Терек справа, курс 90°.
Нам бы следовало пересечь реку и лететь на юг, но там — стена огня. И мы держим восточный курс, чтобы обойти этот район.
…Летит в темноте под звездами наш По-2. Рокочет мотор, будто ворчит озабоченно. Остаются сзади и Моздок, и зенитки, и Терек.
Поэты утверждают, что Терек — бурная, свирепая река. Я же запомню его таким, каким он кажется сверху: голубоватой лентой, вьющейся по земле. Голубоватой… Интересно, какого цвета в нем вода, когда бьют зенитки и в небе — огонь? Я никогда не успеваю рассмотреть…
Бомбы сброшены. Самолет медленно удаляется от цели, слабеет огонь зениток, гаснут прожекторы. Мы уходим.
Уходим… Просто непостижимо, как нам это удается на нашем слабеньком маломощном По-2. Фанерный самолетик, тихоходный, беззащитный и такой совсем-совсем мирный со своими лентами-расчалками, открытыми кабинами и приборной доской, где перед летчиком светятся несколько примитивных приборов.
Его называют громким именем «ночной бомбардировщик»! Да, мы возим бомбы, подвешенные прямо под крыльями. По двести-триста килограммов за вылет. Так что, например, за пять полетов получается тонна…
«Бомбардировщик» — это верно. А ночной-то он не потому, что как-то оборудован для полетов ночью. Никакого специального оборудования на самолете не установлено. Ночной он потому, что за линию фронта он может летать, пожалуй, только в темноте: днем его сразу собьют.
Но мы любим наш ночной бомбардировщик, хотя он слишком прост и непритязателен: всю ночь от зари до зари он без устали работает.
Вспоминает Марина Чечнева:
«Вот Терек — предстоит уничтожить переправу. Линию фронта пересекаем на высоте 1200 метров.
— Подходим к цели, — говорит в «переговор» мой штурман Оля Клюева. Сегодня мы пробуем отработать новый метод бомбометания парой самолетов: мы с Клюевой вызываем огонь на себя, а в это время бомбит Надя Попова с Катей Рябовой, потом, когда прожекторы переключатся на них, спокойно бомбим мы.
…Пора! Дав ручку от себя, прибавляю газ, несемся на цель. Внизу ни огонька и полное молчание. Скорей бы уже начинали! Ведь знаю: подпускают! Сколько раз мне приходилось лететь, схваченной несколькими лучами сразу, идти рывками, из стороны в сторону, уходить от разрывов и «змейкой» и «горкой», обнаруживать новые и новые дыры в самолете, видеть огненные шары прямо перед собой по курсу, каждую секунду ощущать приближающуюся опасность! В такие моменты волнение и страх уходят на задний план, остается упрямое желание сманеврировать еще резче и точней (особенно хорош был прием «скольжение на крыло»), обмануть врага, вырваться из лучей. Привыкаешь ко всему, что таит в себе явную опасность. Но невозможно побороть давящее чувство ожидания опасности. Сколько я ни летала, в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.
…Внизу по-прежнему молчат. Но вот не выдержали — включили прожекторы, рявкнули зенитки. Теперь, по крайней мере, знаешь, что делать. От прямого попадания снаряда в плоскость самолет подбрасывает… «Только бы не в мотор, только не в мотор», — твержу про себя.
— Уходим вниз, — командует штурман.
Теперь фашистов отвлекает Надя Попова, которая уже отбомбилась. Прожекторы переключились на ее самолет, а тем временем мы неслышно подходим к цели, и все четыре бомбы летят вниз…»