В дивизионе были старые солдаты, участники Гражданской войны. Это были пытливые, старательные и дисциплинированные бойцы. После Потсдамской конференции глав правительств в июле—августе ко мне подошел такой бывалый опытный воин и сказал: «Зря победу делим с нашими союзниками, ненадежны они. Надо было им всыпать заодно с немцами, чтобы наши внуки не имели горя от них...» Я разъяснил, что этого делать нельзя: наши народы боролись с гитлеровцами, и забывать такое нельзя. Как дальше будет, поживем— увидим, но уроки войны не должны забываться скоро!
Бригада наша собралась теперь полностью. В конце мая из-под Линца вернулся дивизион, который вел бои с власовцами уже после капитуляции немецкой армии. Все жили в предчувствии смены места расположения, но делали свое дело старательно, как будто скоро в бой. Бригада вошла в подчинение артдивизии,[57] та — в арткорпус. Им командовал генерал Нестерук, что был в Петрозаводске командиром 18-го артполка.
Прощай, Австрия!
Получив приказы, мы начали подготовку к передислокации. Нам надлежало забрать все имущество дивизиона, все личные вещи солдат, койки, трофеи, транспорт, снаряды, вооружение, запасы продовольствия и горючего. В колонне движения наш дивизион был замыкающим, а бригада замыкала артдивизию. Рано утром колонна вытянулась на шоссе. Готовые к движению, мы долго стояли, пока не прошли те части, что должны следовать впереди нас: артдивизия растянулась на многие десятки километров. Двигались рывками, с частыми остановками. Голова колонны становилась на отдых, а в хвосте ее еще продолжалось движение, и он остановливался на ночлег близко к полуночи. Тяжелый марш изнурил бойцов: не было горячей пищи, отдыха в пути; нервное напряжение, частые ремонты машин. Из Австрии мы проследовали через Венгрию и Румынию и прибыли в Болгарию. За переход бойцы так устали, что засыпали на машинах, и на понтонном мосту через Дунай у Калафата и Видину в моем дивизионе погиб сержант, командир боевой машины. Бойцы расчета располагались на машине под направляющими пакета, пристегиваясь к ним поясными ремнями; сержант по неизвестной причине отстегнулся от стоек и при въезде на мост от сильного толчка упал и попал под машину. В потере солдата, прошедшего войну, была и моя вина... В тот день мы стали на ночлег, и оказалось, что одной машины нет. Шоферы рассказали мне, что ее шофер на речке решил выкупаться, а пока купался, исчезло его обмундирование и машина. На боевой машине я поехал искать шофера. Нашел румынскую деревню с речкой и решил, что наш водитель здесь. Оставив машину у деревни, я пошел с солдатами к главе общины — примарю. На окраине деревни мы услыхали оклик, подошли к сараю и в щель увидели нашего шофера. Он рассказал, как все было: пока он купался, машину увели и забрали обмундирование, а его заперли в сарай! Мы нашли примаря, и я сказал ему, чтобы немедленно освободили шофера и вернули машину, а то разнесу их деревню, — и указал на стоявшую БМ. Примарь, как многие румыны, хорошо понимал по-русски и сказал, что все сейчас будет сделано. Скоро принесли обмундирование и указали, где находится машина. У меня не было времени, чтобы разобраться в этом деле, но я потребовал, чтобы примарь своей властью наказал виновных в этом происшествии. Ночью мы вернулись в дивизион. Я рассказал все своему замполиту и напомнил ему о необходимости проведения разъяснительной работы с бойцами, но он этому не придал значения и в период движения не оказывал влияния на бойцов. Слабая политико-воспитательная работа обернулась еще двумя происшествиями: сначала командование батальона военно-автомобильной дороги задержало машину дивизиона, отобрав права у водителя, — батальон готовился к перемещению в Болгарию, и им нужна была машина, выручать которую пришлось начштаба дивизиона, — нашу машину они уже успели перекрасить в «пегий» цвет, сделав краску из толченого кирпича с бензином. Затем кувырнулась БМ самого начштаба: они ехали по узкой, с высокой насыпью шоссе, а навстречу шла колонна машин, и они так прижали его машину, что она упала набок, перевернулась и сама стала на колеса, лишь порвался вверху брезент на пакете. Все бойцы были привязаны, и ни один не свалился, только один сержант сломал руку. Вслед за этим происшествиям последовала гибель еще одного сержанта — на этот раз из взвода управления дивизиона, связиста, хорошего парня. Бригада закончила очередной суточный переход, сержант лег спать в высокой траве перед фронтом стоящих машин, и на него наехала запоздавшая в пути машина...
Наконец бригада прибыла в пункт своего нового расположения: в маленький городок Пештеру, расположенный среди гор на высоте двух километров над уровнем моря, километрах в 50 от Пловдива. Для личного состава болгарская армия уступила нам казармы, а офицерский состав разместили по домам. Среди жителей Пештеры было много турок, они выделялись своими костюмами. Были и русские эмигранты, офицеры бывшей Белой армии. Даже городскую власть возглавлял русский эмигрант, бывший офицер царской армии. Он рассказал нам, что горько им живется на чужбине: чтобы прокормиться, ему приходилось быть и учителем, и попом, и чиновником. Он не скрывал свою радость увидеть здесь, в глуши, русскую армию — победительницу немцев. По его указанию при въезде в город была построена арка, увитая цветами, по обеим сторонам дороги стояли жители с букетами цветов, а женщины еще и с ведрами слив, груш, яблок. Фруктами нас угощали у каждого дома.
Здесь была объявлена первая послевоенная демобилизация из армии лиц старших возрастов. Из дивизиона уезжали на Родину несколько человек, и в том числе мой ординарец Ахмет. Всех мы одарили подарками из трофеев, что смогли сохранить наши старшины: кому приемник, некоторым ружья, часы. Ахмету я подарил старинное двуствольное ружье дамасской стали. Многих властью командира бригады наградили медалями и орденами Красной Звезды. Меня же по распоряжению замполита бригады вызвали на партийную комиссию с отчетом о работе в период перемещения из Австрии в Болгарию, стремясь направить дело так, чтобы объявить мне выговор. Хорошо зная функции парткомиссий, я заявил ее членам, что они не имеют права слушать отчет о работе, и если хотят наказать меня, то должны завести персональное дело, а предварительно провести расследование, как положено в таких случаях. Часть членов парткомиссии приняли мое предложение, но часть во главе с секретарем начала меня ругать и одного обвинять во всех происшествиях в дивизионе. В своем выступлении я рассказал о состоянии политической работы в период марша и бездеятельности политаппарата бригады. Бурное заседание кончилось безрезультатно: большинство членов партийной комиссии не поддержали линию секретаря.
Продолжались дни учебы личного состава. И вдруг совершенно неожиданно получен приказ — перевести бригаду на штат из трех дивизионов, а один расформировать. Я очень обрадовался этому: есть возможность избавиться от командования дивизионом! Я сомневался, что именно наш дивизион будет расформирован, но так и случилось. Мы сдавали оружие. Артснабженцы сказали мне, что за дивизионом числится 200 винтовок, но в дивизионе были только наши автоматы. Боец с винтовкой не мог уместиться на боевой машине, и постепенно солдаты обменяли свои винтовки на автоматы у пехотинцев и бойцов других служб. И вот мне надо было расплачиваться за эти грехи. Начальник артснабжения никак не желал принять от меня автоматы. Я решил обменять автоматы на винтовки у солдат болгарской армии, но не в нашем гарнизоне. Для этого снарядили нашего фельдшера Голубева. Он вернулся через два дня, отлично выполнив задание: привез 200 старых винтовок, которые мы и сдали. Техника, машины пока оставались в бригаде для укомплектования штата, а личный состав частично передавался в другие части нашего профиля. Постепенно я раздал все свое имущество, вывезенное из Австрии: мотоцикл, велосипед, печь для отопления комнат, два шкафа из карельской березы, что взяли в немецкой казарме. На прощание я представил к награде фельдшера Голубева, и командир бригады наградил ветерана войны орденом Красной Звезды. В дивизионе было две или три беспаспортные трофейные машины, как и в других дивизионах: одну я передал командиру болгарского гарнизона, а две в распоряжение помпотеха бригады. А со своей машиной я распрощался, когда уже получил все документы для следования в отдел кадров артиллерии. Новый владелец прислал снова своего шофера и потребовал, чтобы я отдал ковер, что был в машине, но я сказал: «Передай своему подполковнику, что ковер не является частью машины».
Каждому солдату, выбывающему из бригады, вручали справки с объявленными благодарностями Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина, причем каждому в нее включили все благодарности, что бригада получила за свои успешные боевые действия. Мне, как и всем, в справке было указано пять благодарностей: за прорыв обороны в районе г. Бендеры, за освобождение столицы Югославии Белграда (в этих боях я не участвовал), за прорыв обороны в районе г. Секешфехервар (Венгрия), за взятие столицы Венгрии Будапешта и за взятие столицы Австрии Вены. Справка была датирована 20 июля 1945 года, подписана командиром части Лупановым и скреплена гербовой печатью войсковой части № 24 880. Эта справка хранится и теперь.
Всех выбывающих из бригады свели в одну группу, выдали проездные документы и предписания в отдел кадров ГМЧ. Меня, как старшего по званию, сделали начальником группы. Нам следовало прибыть в Констанцу, где находился штаб 3-го Украинского фронта, и мы отправились туда с попутным транспортом. Все военнослужащие имели право бесплатного проезда по железным дорогам стран, где проходили войска фронта.
Передо мной возникло три варианта: получить назначение и служить за границей; быть в резерве здесь, в Румынии, и маловероятная возможность выехать на Родину в резерв. От этих волнений заболело сердце, я пошел к кадровикам и попросился направить меня на медкомиссию. Пройдя в Констанце обследование у терапевта, я был