Фредерик(глухо) Нет. (Она останавливается). Вы принесли это платье в вашем маленьком свертке?
Жанетта. Нет, не в маленьком свертке. В этой большой коробке, которая задевала за все деревья в лесу. Это моя единственная драгоценность.
Фредерик. Но ведь это подвенечное платье…
Жанетта. Нет. Правда, оно белое, но это просто бальное платье… Настоящее бальное платье, как в каталогах… (немного смущенно). Но оно не новое, знаете… Я взяла его у перекупщика. У меня были деньги, потому что я продавала яйца диких уток. Я нахожу их в тростниках. Здесь это большая редкость. Люди подкладывают их к своим домашним уткам, и так выводится другая порода, лучшая. (У нее ощущение, что он все-таки не верит ей, и она торопится добавить). Я продавала яйца весь сезон, и собрала достаточно денег. Ведь не мог же он отдать мне платье просто так. Тем более, что теперь, когда я его почистила, оно выглядит как новое… (ее голос замирает. Он смотрит на нее, ничего не говоря. Она шепчет, поднимаясь). Я сниму его…
Фредерик(глухо). Нет, останьтесь в нем…
Она молча спускается к нему, не отводя от него глаз. В тот момент, когда она останавливается против него, он, чуть помедлив, обнимает её.
Мне все равно — новое оно или старое, или это чей-нибудь подарок.
Жанетта. Почему вы мне никогда не верите? Я уверена, что Юлии вы верите, когда она вам говорит что-нибудь.
Фредерик. Да, я ей верю.
Жанетта. А мне?
Фредерик. Нет.
Жанетта(отстраняясь от него). Тогда идите к ней, я тоже хочу, чтобы мне верили! (Возвращается в его объятия). Нет. Не двигайтесь. Я скажу вам. Садитесь. (Усаживает его на диван и садится у его ног). Я, конечно, купила его не только на утиные яйца. Их пришлось бы собрать слишком много. Но относительно части денег это все-таки правда. Об остальных я не хотела вам говорить, потому что боялась, что вам это будет неприятно… Отец давно заложил в ломбарде столовое серебро. Раньше он всегда возобновлял заклад, а тут срок прошел, и оно могло пропасть. Я взяла квитанции и выкупила часть серебра — именно за деньги от продажи утиных яиц. А потом продала серебро, чтобы купить себе это платье. У отца никогда не хватило бы денег, чтобы его выкупить, оно все равно бы пропало, его серебро. Впрочем, у меня ещё кое-что осталось, и я купила ему коробку сигар. Небольшую, потому, что платье дорого стоило. (Пауза. Она добавляет). Теперь, раз вы знаете, как я добыла деньги, я могу сказать про платье. Я купила его в крупном парижском магазине. Выбрала по каталогу, и они выслали мне его по почте. Вот… (Снова пауза. Она спрашивает). Вам грустно?
Фредерик. Нет.
Жанетта. Теперь вы мне верите?
Фредерик. Да.
Жанетта(вздохнув, кладет голову на колени). Так просто говорить правду, но почему-то это никогда не приходит в голову.
Фредерик. Помните об этом, пожалуйста, чтобы не делать мне слишком больно.
Жанетта. Вам больно? Ведь вы только что сказали, что вам безразлично, откуда взялось это платье.
Фредерик. Это была неправда.
Жанетта. И хорошо, я рада. Чудесно… Но если вы только хотите меня, а все остальное вам безразлично, я буду очень несчастна. Надо верить и не требовать от меня слишком многого.
Фредерик. Я всеми силами хочу верить вам, и каждое утро ожидать от вас правды, как ждут хлеба насущного.
Жанетта. Вот как! Каждое утро, проснувшись, я стану отдавать вам правду. Как это будет прекрасно — дарить вам все, что есть во мне. Словно передаешь тяжелый багаж, чтоб вы помогали мне нести его. И тогда я стану легкой… И вечером тоже я буду отдавать вам целый сверток правды, перед тем, как заснуть. Конечно, вечером она будет уже не такая ясная, а более запутанная.
Фредерик. Почему?
Жанетта(вздыхает). Потому, что день так долго тянется! Потому, что я вас так люблю и так боюсь вас огорчить!
Фредерик. Какие же еще могут быть огорчения, кроме лжи?
Жанетта. О! Есть и другие огорчения! Лжи боишься, но она проходит, как тучка, не оставляя следа… Не думайте, что я их всех помню. Если бы я их помнила, если бы они налипли на мне, как мухи, тогда это было бы ужасно. Но тучка прошла, и вот я опять чиста. Это так, как если бы я говорила с другом, и спокойно могла ни в чем не признаваться — да, невинна, а что? Понимаете?
Фредерик(вздыхает). Пробую.
Жанетта. Шажок вправо — хорошо, шажок влево — плохо. Когда я была маленькая, я всегда спрашивала себя, какая рука правильная. (Молчание. Неожиданно спрашивает). Вы мечтали не о такой женщине, как я, не правда ли?
Фредерик. Да, не совсем.
Жанетта. И все-таки это именно я здесь сегодня вечером положила голову вам на колени.
Фредерик. Да, вы.
Жанетта. Это, наверное, называется фатальностью?
Фредерик. Наверное, да.
Жанетта(со вздохом радости.) Как хорошо! Фатальность… Неизбежность…
Фредерик. (после молчания, жестко). Да, это хорошо. Юлия плачет в своей пустой комнате, все рухнуло, надеяться не на что, но все равно хорошо. И то, что сломалось во мне, и всегда теперь будет болеть, тоже хорошо. Все хорошо.
Жанетта. И то, что я такая, какая есть?
Фредерик. Это тоже хорошо. Проще простого понять, что мы не созданы друг для друга, такие мы разные. И мне нужно было полюбить сперва Юлию, чтобы через нее встретить вас, её полную противоположность!
Молчание.
Жанетта. (шепчет). Маленькими мы, наверное, тоже были совсем разными?
Фредерик. Да.
Жанетта. Вы в школе были первым?
Фредерик. Да.
Жанетта. Я так и вижу вас — такой чистенький, с портфельчиком. А я была грязная, нечесаная, платье в пятнах, волосы лезли в глаза. Я вечно прогуливала, чтобы пойти подраться с мальчишками.
Фредерик. (улыбается). Представляю себе!
Жанетта. У нас была банда «Тузы пик». Говорили, будто мы зимним вечером убили одного мальчишку ударами сабо[1]. Нас можно было испугаться — все в чернильной татуировке и всамделишных шрамах! У нас был фокус — мы жевали красную бумагу, и считали, что это придает силы. Мы называли это «министафия». Представляю себе вас в таком же возрасте с вашим чистым воротничком!
Фредерик. Я, наверное, сделал бы вид, что не замечаю вас. Я бы вас, должно быть, ненавидел. У нас тоже была команда, — «Бесстрашные», с воинскими званиями. Мы решили разделаться с местным хулиганьем.
Жанетта. (со смешком). Напрасный труд, примерный мальчик! Чего другого, а этого добра всегда будет достаточно.
Фредерик. Они воровали фрукты у наших родителей, показывали голые задницы прохожим, дергали за косы наших сестер.
Жанетта. Ах, хорошенькие девчоночьи косички! Они на то и созданы, чтобы их дергать!
Фредерик. Мы договорились, что с ними надо покончить враз. И назначили битву на 14 июля[2]. На подготовку была неделя. Ах, подлые твари! Они воткнули лезвия ножей в свои палки!
Жанетта. У нас тоже была большая драка, именно тогда и сломали руку Жюлю Демаршу. У нас это было вечером на Иоанна Крестителя[3]. До этого мы плясали, как дикари, у костров. Я сделала себе американский кастет с гвоздями и всадила его в зад помощнику мэра. Потому что они позвали на помощь родителей, подлецы, когда увидели, что их дело плохо.
Фредерик. У «Бесстрашных» были только камни и палки. Мы дрались в открытую честным оружием. И управлялись с ним лучше. Как они вопили в темноте, когда мы попадали в кого-нибудь!
Жанетта. (Тихо). Один раз вы попали камнем в меня. У меня на колене была дырка с орех. Дайте вашу руку. Вот здесь.
Молчание. Его рука лежит на её колене, он говорит серьезно.
Фредерик. Простите.
Жанетта, Всё это пустяки, сели только вы больше не будете делать мне больно. (Снова молчание. Радостно вздыхает). Как мне хорошо от вашей руки. Я — как лошадка, которая знает, что она больше не споткнется… Как вдруг стало тихо. Разве дождь кончился?
Фредерик. Не знаю.
Жанетта. (Еще через некоторое время.) Как будто что-то тихо разрывается во мне. Мне кажется, что я никогда не сделаю вам зла. Как вы думаете, именно это называют нежностью?
Фредерик. Не знаю.
Жанетта. Я тоже не знала. Я только читала в книгах. Мне казалось, что это придет еще нескоро.
Фредерик. Я тоже так думал…
Жанетта. Но это не настоящая, не правда ли? Слишком уж скоро! Я имею право желать вас, быть счастливой в ваших объятиях, но не любить так. Как могу я вас любить? Я даже не знаю вас.
Фредерик. И я вас не знаю, но вот сегодня вы будете моей женой. Женой и преданным другом, все вместе. На всю жизнь, до самой смерти! Такая чужая, непонятная и далекая. Как странно! И как просто!
Жанетта. Для наших сомкнутых рук, для моей головы на вашем плече это просто. Но для наших сердец…
Фредерик. Все не так, как я представлял себе. Я думал: она будет серьезной и одетой в черное, как другие девушки нашей округи. Спокойное лицо с ясными глазами, аккуратно уложенные волосы… Такой верный цыпленочек, бодро, без жалоб несущий свое бремя рядом со мной. Так нет! Ваши глаза, в которые мне страшно погрузиться, растрепанные космы, разбойничий вид, привычка лгать — все то, что я ненавидел — я люблю!
Жанетта. А если я больше не буду врать и гладко причешусь?
Фредерик. (продолжая). Я думал: у нас будет двое детей. Старшего мы назовем Аленом, он вырастет ужасным озорником, а маленькая Мари, которая появится позже, будет нежная, как