Надо же – четыре года прошло, а она снова переживает события того дня, как будто он длится и длится.
Маша потянулась к пачке с бумажными платками и обнаружила, что она пуста. Конечно, столько слез за этот вечер – никаких платков не напасешься. Сегодня слезы, воспоминания, боль хлынули потоком – не остановить. «Ну что, так и будешь сидеть в машине до утра, плакса несчастная? – усмехнулась Маша. – Надо бы успокоиться и ехать домой!» Домой? Она вдруг поняла, что не хочет, не может сейчас быть одна. Спасительный звонок другу (и как хорошо, что есть, кому позвонить в такой паршивый вечер!).
– Инна, ты где? В ресторане? Можно я сейчас приеду?
Они сидели с Инной на чудесной летней веранде ее ресторанчика. Дождь прошел, оставив после себя свежесть и чистоту. Может, от воспоминаний, а может, от общей «эмоциональной разбалансированности» Маша то смеялась, то порывалась разреветься.
– Обычно ты сдержанная, Маня, а сегодня… – Инна покачала головой. – Какая муха тебя укусила?
– Так… Встретилась с бывшим мужем.
Глаза Инны округлились и стали как два больших блюдца:
– И что?
– Ничего. Сегодня вечером я сделала то, что должна была сделать много лет назад.
– Ты о чем, Маня?
– О том, что я должна была уйти от Олега раньше. Прежде чем Андрей устал от неопределенности наших отношений. Но еще вернее, я должна была уйти от Олега после того, как узнала, что Андрей женился. Да, уйти от мужа, и любить Андрея всю жизнь. В одиночестве. Хотя бы теперь храня ему верность. А я не решилась (не хватило смелости – очередной жалкий, трусливый компромисс из череды прочих, сломавших мою жизнь!) и оставалась с Олегом, пока он сам не ушел. Но сегодня у меня получилось – я сделала свой выбор.
Инна смахнула слезу:
– Нет, Маня, ты точно чокнутая.
– Ага, – не стала возражать Маша.
Подруги молчали. «Настоящая дружба, – это когда с другом можно молчать, – подумала Маша. – Как хорошо, что у меня есть Инна!»
Четыре года назад, узнав о том, что Инна наговорила Андрею, Маша с горькой издевкой похвалила подругу «за заботу и проявленную инициативу» и сказала, что она ей очень-очень благодарна.
– А хочешь, Инночка, анекдот в тему? Сидит девочка, ест конфеты. Проходивший мимо дядька остановился и говорит ей: «Девочка, не ешь конфеты, а то станешь толстая, зубы пожелтеют!» Девочка ему отвечает, что, между прочим, ее дедушка прожил до ста пяти лет. «Он что, каждый день ел конфеты?» – удивился дядька. «Нет, он не лез не в свое дело!» – сказала девочка». Мораль, Инночка?! Не надо лезть не в свое дело!
После этих слов Инна ушла. Маша ее не остановила. И все. Дальше тишина на много лет. Они просто перестали звонить друг другу. Какое-то резкое охлаждение, понижение температуры. Маше было одиноко и плохо без Инны. Да – сначала гнев, но постепенно он стихал, затем на смену ему пришло глухое раздражение, а позже сожаление. С другими приятельницами у Маши дружбы не сложилось, не было после Инны в ее жизни никого большого и искреннего. Настоящая дружба столь же редко выпадает в жизни, как счастливый лотерейный билет.
Маша потом часто думала, что надо бы им встретиться да хоть взять бутылку водки и, напившись для храбрости, высказать в лицо все, что наболело. Глядишь, получился бы непростой, но душевный разговор, в результате которого они, может, и смогли бы понять друг друга и сохранить дружбу, но годы шли, время было потеряно, и казалось, уже не докричаться. «Живи вот теперь гордая и правильная – одна! В условиях вечной мерзлоты!» – не раз за эти годы с горечью повторяла себе Маша. Место Инны пустовало в Машиной душе. И болело. Болело долго. До тех пор, пока подруга не вернулась в ее жизнь.
Инна улыбнулась:
– Маня, давно хотела тебе сказать, что у тебя, когда ты про своего Андрея вспоминаешь, глаза сияют, как у влюбленной девчонки, ну просто восемнадцать лет! Я тут подумала, что вот ведь какая штука – можно сделать лифтинг, вколоть ботокс во все места, но если у женщины холодные, пустые глаза – без любви, она будет старой.
– Точно, старость – это возраст вне любви! – кивнула Маша. – А вообще я согласна с тем, что говорит мой умный брат Данька: меняются времена и парадигмы, но по-прежнему самым важным для всех остается любовь.
Уже и посетители разошлись, и персонал ресторана собирался по домам, а подруги все сидели и разговаривали.
– Знаешь, Инна, сейчас, вспоминая нашу с Андреем последнюю встречу – колючий февраль, снег, метель, я думаю, что в такой снег от нас и уходят самые дорогие люди. И вот, казалось бы, теперь на дворе лето, изумрудное, звонкое, солнечные дни для радости, а радости… нет. И холодно мне этим летом, как в самом студеном феврале. Потому что неправильно жить для себя. Скучно. Пусто. Меня однажды этой правдой придавило, как лавиной, а потом окончательно засыпало, когда я поняла, что самое лучшее, настоящее в моей жизни – это Андрей.
Инна понурила голову:
– Прости меня, Маша, это я виновата!
– Да брось, при чем тут ты… Я сама во всем виновата. Так подумать, вся наша многолетняя история с Андреем – это история несовпадений. То Андрей был готов изменить жизнь ради того, чтобы мы были вместе, но это по каким-то причинам (уж, конечно, уважительным!) не совпадало с моими жизненными обстоятельствами, потом, когда я решилась бросить все ради нашей любви, какие-то «обстоятельства» уже были у Андрея. Знаешь, я недавно услышала фразу про то что, если бы мы любили своих близких, мы бы никогда не позволили им умереть. Как это верно! Нужно каждую минуту любить на пределе сил, защищать любимых своей любовью, молиться за них. Представляешь, я заметила, что мой гранат как-то потемнел, – Маша показала кольцо, подаренное Андреем, – и так испугалась – вдруг с Андреем что-то случилось?!
– Неужели вы с ним даже по телефону ни разу не общались за эти годы?
– По телефону – нет, – вздохнула Маша, – а так я все время с ним разговариваю, и мне кажется, он все понимает. И он по-прежнему – мои крылья, моя отдушина, мой самый большой друг.
Инна хлюпнула носом:
– Осподяяя, Маня, любовь-то какая! Знала бы я тогда!
Маша улыбнулась:
– Если бы я тогда знала, что это на всю жизнь!
– А если вернуть Андрея?! – выпалила Инна.
Маша подняла на нее изумленные глаза.
– В смысле, позвонить ему, напомнить о себе?! – пояснила Инна.
– Нет, что ты… Это невозможно. У него жена, ребенок. Я не имею права вторгаться в его жизнь и ломать ее.
– Да может, он уже сто раз разошелся! Ну, хоть узнай! Позвони ему. Позвонить-то можно?!
Маша упрямо покачала головой:
– Нет. Я не хочу его беспокоить.
Глава 13
Летом Алиса приехала в Москву. Сняв скромную квартиру на окраине (бытовые сложности ее не страшили – ничего, переживем!), она полностью погрузилась в столичную жизнь и сосредоточилась на работе в театре.
Главный режиссер детского театра Валерий Петрович, или просто Петрович, как его за глаза называла труппа, оказался весьма колоритным персонажем – богатейшая мимика (по его лицу можно было прочитать все, что он думает, чувствует и проживает в каждый момент), раскатистый бас (во время репетиций взлетавший под потолок зал), недюжинный темперамент и фанатичная преданность искусству, и многие спектакли Петровича удостаивались театральных премий и становились легендарными.
Еще во время их первой встречи главреж, сказав Алисе немало приятных слов по поводу ее пьесы, предложил ей принять участие в работе над спектаклем. Позже, уже в процессе постановки, узнав, что она брала в Лондоне уроки актерского мастерства, он счел, что Алиса могла бы сыграть небольшую роль в будущем спектакле.
– Ну, роль главной героини и феи Рождества я тебе, понятное дело, не доверю, а вот на роль кошки ты вполне можешь претендовать!
Так начинающий драматург Алиса Снегирева получила почетную роль кошки в спектакле по собственной пьесе. К репетиции приступили сразу – не стали откладывать на осень, как обычно. Так как осенью в театре запланирована другая важная постановка.
Каждый вечер Алиса звонила Палне в Питер и рассказывала бабушке, как прошла сегодняшняя репетиция. «Ба, я, можно сказать, живу в театре! Правда, даже домой уходить не хочется. Знаешь, мне кажется, я никогда не была так счастлива… Во всяком случае, теперь я чувствую, что живу своей жизнью, а не чужой, понимаешь?!»
Удивительная наполненность новой жизни позволяла Алисе чувствовать себя счастливой, хотя даже это состояние счастья было разбавлено грустью из-за размолвки с отцом. После их резкого телефонного разговора весной они не общались. За все время ее пребывания в Москве отец ни разу не позвонил ей. Алисе очень его не хватало, как не хватало и еще одного человека.
Она часто думала о Даниле – гуляя в парке, представляла, как хорошо сейчас было бы идти по этой солнечной аллее вместе с ним и болтать обо всем на свете («а мне за этот год нужно столько всего тебе рассказать!»), а еще лучше было бы просто молчать вдвоем и держаться за руки. Застыв над чашкой кофе в любимой кофейне рядом с театром, Алиса вдруг ловила себя на мысли, что хотела бы теперь пить кофе вместе с Данилой и глядеть с ним в огромное панорамное окно на пеструю Москву, или смотреть этот красивый грустный фильм в дождливый вечер – вместе, или прочесть Даниле отрывок из той книги, что она сейчас читает, или спросить у него, нравится ли ему ее новая умопомрачительная куртка, или приготовить ризотто с морепродуктами на ужин не для себя одной, а для двоих. В репетициях пролетело лето, и незаметно, на мягких лапах рыжей кошкой (какую в спектакле играла Алиса) подкралась теплая, бархатная осень.
В сентябре Алиса на каждые выходные уезжала в Петербург, где пересаживалась с поезда на электричку и ехала в Комарово – к бабушке на дачу.
Бабушкина дача была совсем скромной – небольшой деревянный домик, но здесь было все, что нужно для счастья. В маленьком саду тянулись к солнцу сине-голубые заросли дельфиниума, росла оранжевая, колкая облепиха и раскидистая калина, одуряюще пахла мята (помилуйте, какой на даче чай без мяты?!). В погожие осенние дни, когда солнце припекало совсем по-летнему, можно было качаться в гамаке, растянутом рядом с яблонями, и слушать, как падают на землю налитые, созревшие яблоки, а осенним вечером можно было устроиться в уютной гостиной перед камином с книгой любимых стихов (рука сама тянулась к шкафу за томиком Ахматовой – где еще читать Анну Андреевну, как не в Комарове, где все о ней напоминает?!).