— Нет-нет, ничего такого. Мы давно только с бабушкой.
— Она знает про ваш роман?
— О, — Лиза улыбнулась. — Они с Русланом обожали друг друга. Ужасные сплетники! За карточной игрой могли перемыть кости всему универу. Её не очень волновали всякие условности.
— Такие, как моя мама и мы с Ингой?
— Она называла тебя кудрявым барашком. Серьёзно, как ты выпрямляешь волосы?
— Мы знакомы с твоей бабушкой?
— В одностороннем порядке. Она видела тебя на фотографиях. Ну помнишь, когда ты был маленьким, у Руслана была приятельница. Нина? Надя? Она много вас фотографировала. Потом куда-то уехала. То ли на Байкал, то ли на Амур. Руслан обожал её фотографии и всем раздавал. Говорил, что в её объективе создаётся новая реальность.
— Нинель, — медленно произнёс Тимур. — Отец называл её так. Странная, я боялся её. Она была ужасно едкой. Инга говорила: ядовитая Нинель. Я и забыл совсем.
— Про неё лет десять уже ничего не слышно. Она как-то резко пропала, а Руслан убрал все фотографии. У него даже в кабинете висели снимки Нинель, какие-то дети, пейзажи, рассветы. Вот интересно, фотки были черно-белыми всегда, а рассвет всё равно нельзя было спутать с закатом.
Тимур вспомнил вполне отчетливо: невысокая, плотная, короткие волосы. Ядовитая Нинель. Она заставляла его часами играть в мяч или листать книжку — до тех пор, пока у неё не получался нужный кадр. Отец посмеивался, но Инга — Инга люто её ненавидела.
— А что стало с вещами отца из его рабочего кабинета?
Лиза отвела взгляд от зеркала, в котором пыталась сравнить оба свои глаза. Тимур поставил перед ней тарелку с омлетом.
— Завкафедры этим занималась, — ответила Лиза. — Личные вещи, наверное, отдали твоей маме.
— У тебя остались фотографии, сделанные этой Нинель?
— Нет, — ответила Лиза. Она смотрела прямо на него снизу вверх, и ржавые крапинки на её радужке вызывали смущение. — При переезде я выбросила все его вещи.
Она еще не накрасила губы, и эта мысль, случайно появившись в голове Тимура, сразу вытеснила все остальные.
Привкус моцареллы на её языке, распахнутая пижама, полуобнаженная грудь, крупная вишенка-сосок, так легко скользнувшая в рот.
— Тимур!
Он вздрогнул и сфокусировался.
— Что?
— Очень вкусный омлет, спасибо.
— Пожалуйста, — резко ответил Тимур и отвернулся. — Сварить вам кофе?..
Инге он позвонил в обеденный перерыв.
— Нинель? — спросила она. — Это которая ядовитая? Мерзкая тетка, однажды я видела… Фу, зачем ты про неё вспомнил, Тимур?
— Фотографии, — коротко ответил он.
Инга тихо ахнула в трубку.
— Тиииим, — выдохнула она. — А ведь снимки и правда похожи.
— Угу.
— Надо найти её фотографии. У отца их полно было, он же бредил и Нинель этой, и её творчеством. А она бредила тобой, Тим. Называла своей музой.
Он поморщился, вспоминая эти унизительные щелчки фотоаппарата, вспышки, заставляющие моргать, софиты студии. Как он смог так легко забыть тот год?
— Я разбирал его кабинет, — ответил Тимур. — Не было никаких снимков.
— Странно, — сказала Инга. — Мы поищем с мамой.
Он кивнул, словно она могла его увидеть.
Ему было двенадцать или тринадцать лет тогда.
Застенчивый подросток, входящий в опасные воды пубертата.
Каштановые кудри, длинные ресницы, огромные глаза. Ядовитая Нинель называла его «наследным принцем» и пыталась то и дело облачить его в какие-то кружева, органзу, тюль или меха.
Ей нравилось фотографировать его в грязных подъездах и подворотнях. В разрушенных зданиях и на железнодорожных путях. Нежное дитя, трепетный принц в суровом облезлом мире.
— Куда она потом делась?
— Кажется, она выиграла какой-то грант и уехала, — задумчиво сказала Инга. — Куда-то на Дальний Восток.
— Они с отцом были любовниками?
— С ума сошел, — возмутилась она немедленно — всегда преданная дочь. — Это была платоническая дружба двух талантливых людей.
— Ну-ну, — сказал Тимур и повесил трубку.
12
— Черно-белые фотографии? — завкафедрой покачала головой и откусила еще кусочек тортика. — Нет, не припомню, чтобы они были в кабинете твоего отца.
— Но вы помните это его увлечение? Десять лет назад. Он развешивал рамки со снимками повсюду.
Завкафедрой нахмурилась.
— Тогда Руслан Ибрагимович часто появлялся с некой коротышкой, прическа бобриком.
— Нинель.
— Что-то такое, да.
В универе было тихо. Очники уже разбрелись, а пора заочников пока не наступила. На кафедре почти никого не осталось, и Тимура здесь встретили вполне душевно. Преподавательницы, многие из которых помнили его ребенком, принесенному тортику обрадовались и принялись хлопотать с чаем.
Лиза сидела за столом в своем углу и головы от бумаг не поднимала.
Но завкафедрой, устав от воспоминаний о Нинель, снова принялась ее шпынять.
— Скамьина, — сказала она, — а почему ты не ешь с нами торт?
— Потому что я на диете, — отозвалась Лиза, не поднимая головы.
— От одного кусочка тортика…
— Это кусочек очень дурацкого тортика, — заявила Лиза, вставая. — Самый дешевый, наверное. Руслан Ибрагимович, помнится, был щедрее.
От этих слов Тимур едва не поперхнулся.
С чего бы это Лизу понесло ставить ему отца в пример?
Кажется, он ничем её не обидел, или все-таки обидел?
— Что за капризы? — недовольно спросила завкафедрой. — Тимурчик принес нам отличный торт.
— Не буду вам мешать наслаждаться им, — сказала Лиза, набрасывая плащ, — а я пойду домой.
Тимур догнал её только в подземном переходе.
— И на что вы дуетесь? — спросил он.
— Иди и спроси об этом у завкафедры!
— Елизавета Алексеевна!
— Тимур Русланович?
Она остановилась, часто дыша. Сердитая, запыхавшаяся, капельки пота над верхней губой.
— Познакомьте меня со своей бабушкой, — сказал Тимур, улыбаясь.
Эта просьба сбила её с сердитого настроя.
— С моей бабушкой? — спросила она, закусив густо-коричневую, сильно накрашенную губу.
— Пожалуйста, — и он взял её за руку.
Хотел сделать дружелюбный жест, но Лиза моментально сжала его ладонь своей. Дружелюбие рассеялось в воздухе, оставив после себя лишь учащенный пульс. Лиза тоже улыбнулась.
— Бабушку это развлечет, — протянула она, — почему бы и нет?
— На что вы рассердились?
— Зачем ты пришел на кафедру?
— Принес дурацкий торт.
В подземном переходе ярко горели лампы, отражаясь в светлых плитках потолка и пола. Что-то бренчала на гитаре молодежь, собирающая мелочь. Людей было не слишком много, но Тимур и Лиза почему-то стояли прямо возле лестницы, всем мешая. Она на одну ступеньку выше, и Тимуру приходилось задирать голову, то и дело возвращаясь взглядом к подсыхающим капелькам над её слишком яркими губами.
Её ладонь была горячей и мягкой.
— Тимур, — сказала Лиза, — я тебя очень прошу. Я же могу узнать всё сама, тебе не нужно приезжать так часто в универ. Почему ты не можешь довериться мне хоть немного?
— Потому что я не хочу, чтобы вы думали о нем еще больше, — ответил он.
— Еще больше, чем сейчас или еще больше, чем о тебе?
— Перестаньте, — ответил Тимур, теряя всякую почву под ногами.
Эта женщина всегда будет их сравнивать или это он всегда будет соревноваться с отцом?
— Не сходи с ума, — сказала Лиза. Она вырвала свою руку, и, прежде чем он успел расстроиться из-за этой потери, обхватила горячими ладонями его запрокинутое к ней лицо. — Я точно понимаю, что вы разные люди, — торжественно произнесла Лиза.
Он молчал, потому что хорошо помнил, зачем нужен был ей на начало их знакомства (старого нового, нового старого?) — искать в нем, Тимуре, продолжение отца.
«Ты очень похож на него. Когда я смотрю на тебя, мне становится легче».
Тимур ненавидел Лизу за это тогда, но сейчас он ненавидел её в сотни тысяч раз сильнее.
Наверное, она прочитала это в его взгляде, потому что только вздохнула и отстранилась.
— Пойдем домой, — сказала Лиза устало и отвернувшись, стала подниматься вверх. Медленно, словно старушка.
Как будто свет выключили в квартире — р-раз, и стало темно. Плечи Лизы поникли, и Тимур снова удивился тому, как сильно она осунулась за последние недели.
— Лиза, — сказал он, придерживая её за локоть. — Хотите я куплю вам самый вкусный торт в мире?
Она слабо улыбнулась.
— Когда последний раз у нас был торт, мы подрались.
Тимуру было невыносимо смотреть на её тусклое лицо. У него от этого лица начинало болеть где-то глубоко в желудке.
— Ну хорошо, не торт. Хотите стейк?
Она фыркнула.
— Тимур, почему ты все время пытаешься меня накормить?
— Я просто не знаю, — ответил он, презирая себя в эту минуту за все: за то, как крепко держит Лизу за локоть, за боль в желудке, за растерянность в своем голосе. Наверное, он выглядит жалким щенком в её глазах. — Что вы хотите сейчас?
— Немного других обстоятельств? Я попала в собственную ловушку, Тимур. Наговорила тебе такого, что еще долго будет стоять у тебя в горле. Но с другой стороны, если бы я не цеплялась за тебя так отчаянно, кто знает, где бы мы сейчас с тобой были.
От её слов его пальцы словно кипятком ошпарило. Горячая волна, поднимаясь вверх, быстро заполняла все тело. Тимур сглотнул, и это было таким сложным, таким тяжелым действием, что он даже испугался немного. Это же ненормально, так себя чувствовать из-за таких пустяков.
— Я имел в виду что-то более конкретное, — с трудом проговорил он. — Кино, вино и домино.
Лиза задумалась, внимательно разглядывая его пылающее (наверняка) лицо.
— Обещай не думать слишком много, — быстро произнесла она, решившись.
— Обещаю, — моментально ответил он.
— Я хочу, — она придвинулась ближе, схватилась за пуговицу на его куртке, — чтобы ты спал со мной рядом. Всю ночь, до утра. Я никогда не спала с кем-то всю ночь в одной постели. Чтобы заснуть и проснуться.