К этому времени я уже не боялся запачкаться, так как был уже по уши в дерьме, как точно предсказал мудрый бригадир. Поэтому я отбросил вилы и начал выгребать навоз просто руками.
Открытый мной передовой метод оказался намного эффективнее. Я бойко наполнял носилки, ребята тоже приспособились быстро их переносить, и конвейер заработал.
Мы проработали с утра до обеда, после чего я послал ребят мыться, а сам пошел мыться домой: я был похож на черта, и явиться в таком виде в детдом было просто невозможно.
Мама, увидев меня, пришла в ужас и сразу организовала мытье в огороде. Я сбросил всю одежду и около часа отмывался серым мылом и колодезной водой.
После обеда мы вернулись на скотный двор. На этот раз я решил действовать только вилами и концу дня, наконец, освоил прием. К вечеру мы вычистили весь хлев и ушли, довольные тем, что сделали полезное для детдома дело.
После смерти младшей сестры в апреле 42-го моя мама Зинаида Сергеевна Якульс пошла работать в детский дом. Я пришла в июле, когда детдом готовился к эвакуации. Помню, как мы с Никой сбрасывали тюки с бельем в лестничный пролет с четвертого этажа, а потом на этих же тюках ехали на Финляндский вокзал и пели песню «В далекий край товарищ улетает…».
Мы с мамой жили в бывшей помещичьей усадьбе вместе с Антониной Иосифовной, матерью Марии Вячеславовны Кропачевой, и Еленой Самойловной Бик. Елена Самойловна была пианисткой и на всех детских праздниках играла на фисгармонии. Огород на земле, выделенной нам колхозом, мы начали обрабатывать ранней весной 43-го года. Большой участок целины, спускающийся к реке, нужно было вспахать под капусту. Лошади были заняты пахотой большого поля под картошку, и мы решили пахать на себе, как делали это взрослые. Впряглись в оглобли по четыре человека в каждую и потянули плуг. Пахарем был Сашка Корнилов. Получалось плохо – при повороте мы сами же и затаптывали вспаханные борозды. Пришлось бросить эту затею и перепахать все поле уже на лошади.
Вспоминаю интересную историю, связанную с подготовкой к празднику песни. Наш отряд разучивал старинную русскую песню:
Вдоль по Волге реке снаряжен стружок.
Как на том стружке, на снаряженном
Удальцов-гребцов сорок два сидят.
Как один-то из них добрый молодец
Призадумался-пригорюнился.
Ах, о чем же ты, добрый молодец,
Призадумался-пригорюнился?
Я задумался-пригорюнился
Об одной душе красной девице.
Эх, вы, братцы мои, вы, товарищи,
Сослужите мне службу верную:
Киньте-бросьте меня в Волгу-матушку,
Утоплю я в ней грусть-тоску мою,
Лучше в море мне быть утопимому,
Чем на свете жить не любимому…
Мы увлеченно играли в лапту перед церковью. В этот момент пришла Ревекка Лазаревна и сказала, что хочет проверить, как мы выучили песню. А мы хотели играть, а не петь. Однако она настаивала на своем. Тогда Сашка Корнилов, подмигнув нам, запел:
Плыви ты наша лодочка блатная, да, да,
а мы дружно подхватили:
Куда тебя теченьем понесет,
Воровская жисть такая, ха, ха,
От тюрьмы она далёко не уйдет!
Воровка не сделается прачкой, да, да,
Шпана не ударит урку в грудь!
Грязной тачкой рук не пачкай! Ха, ха!
Это дело перекурим как-нибудь!
Мы проорали всю песню. Наступила тишина.
Мы ждали реакции – разноса, наказания. Ольга Александровна, наверное, отреагировала бы сразу: взорвалась, наорала, может быть, надавала пощечин. Интеллигентнейшая Ревекка Лазаревна сидела молча, не шевелясь. Как статуя. Потом встала, выпрямилась и изрекла:
– Еще Горький говорил: «В каждом человеке есть что-то скотское»
Повернулась и ушла.
Еще эпизод. В столовой и на кухне всегда было много тараканов. В одно из дежурств на кухне, как сейчас помню, мы все были в синих платьях с малиновыми оборочками и в фартуках, пошитых неутомимой Марией Николаевной. Повариха куда-то на минуту отлучилась, а кто-то из дежурных открыл большой чан с кипящим супом, и тараканы посыпались в чан с потолка – их обдало паром. Что было делать? Мы сразу закрыли окно раздаточной, тараканов выловили шумовкой и никому ничего не сказали. Не выливать же суп!
Время в Угорах тянулось медленно, и я начал тяготиться своей работой. Реальной переменой представлялся осенний призыв в армию, и я ждал его с нетерпением. Особенно меня раздражала входившая в мои обязанности проверка домашних школьных заданий.
Как-то весной, в разгар огородных работ, мне пришлось проверять у отряда домашние задания. Ребята отвечали плохо, иногда невпопад. Меня это злило. Хотелось скорее закончить и взяться за лопату.
Последними отвечали три подруги: Валя Тихомирова, Тамара Сысоева и Аня Суслова. Девчонки были настроены весело, отвечали кое-как, с шутками и хихиканьем. Терпение мое к этому времени лопнуло, и я, выдав им всем по наряду, с облегчением пошел на огород.
Мое нетерпение стало причиной серьезной истории, которая могла бы закончиться настоящей трагедией.
Ниже привожу полностью рассказ Вали Тихомировой и, спустя 50 лет, приношу девочкам – «нарушительницам» мое искреннее запоздалое покаяние.
Леве было поручено проверить наше домашнее школьное задание. Он проверил у всего отряда, остались мы: Тамара, Аня и я. Аня стала путаться с ответами, потом сказала, что лягушки дышат жабами. Мы захохотали. Леву это, почему-то, вывело из себя, и он сказал:
– Получи наряд!
Мы возмутились и сказали, что это несправедливо. Лева сходу дал и нам по наряду и ушел на поле к ребятам копать гряды. А мы очень обиделись и решили убежать из детского дома.
Вокруг никого не было, и мы ушли незамеченными к Поломе. По дороге прутиком на песке написали: «Три мушкетера убежали».
Зашли в лес, стали есть песты и заблудились. Потеряв направление, вышли к какой-то риге. Там, на риге, и переночевали.
Рано утром проснулись, захотели есть и решили вернуться. Стали думать, как выйти, какую из множества тропинок выбрать, стали гадать: «Рыба-рыба, рыба кит, рыба правду говорит и по той тропинке идти велит». Рыба не обманула, вывела нас к детдому.
А там тревога, нас уже ищут. Явились мы пред светлые очи Ольги Александровны с повинной. Она сказала:
– Я поговорю с Валей, а вы, Ревекка Лазаревна, поговорите отдельно с Аней и Тамарой.
А мы по дороге домой договорились, что скажем, будто мы просто заблудились и потерялись.
Ольга Александровна говорит:
– Гляди мне в глаза и говори правду. Я по твоим глазам вижу, что врешь!
Мне стало обидно, и я замкнулась.
Тут приходит Ревекка Лазаревна и говорит:
– Девочки признались, что Валя подговорила их на побег.
Ольга Александровна:
– Вот почему она молчит! Ну и пусть идет на все четыре стороны!
И толкнула меня к двери.
Вышла я. Сидят на улице мои девочки. Неужели они меня предали? Они говорят:
– Нам сказали, что ты нас выдала. А мы ничего не сказали. И нас тоже выгнали.
Тогда мы пошли к сельмагу, сели там на крылечке, прижались друг к другу, сидим, горюем.
А в это время гулянка! Одна шеренга – парни в обнимку частушки поют, а навстречу им девушки, тоже в обнимку.
Парни:
Эх по нашим по Угорам
Шла интеллигенточка,
Рукава засучены,
Юбка по коленочко.
Девушки:
Моя милка заболела
Ничего не кушает.
Надо доктора позвать,
Пусть ее послушает.
Парни:
Как по нашим по Угорам
Ехала милиция.
Задирайте, девки, юбки,
Будет репетиция.
Парни нас заметили, окружили, стали приставать. Мы заплакали. И они отстали, отошли.
Я сказала:
– Чем так жить, лучше умереть. Найдемте колодец и утопимся.
И мы решили покончить счеты с жизнью. Пошли дальше, увидели старый колодец.
– Кто будет прыгать первый?
– А кто придумал, тот и первый, – сказали девочки.
Я решилась прыгнуть, но с условием:
– Дайте честное мамино слово, что вы тоже прыгнете.
– А мы на том свете увидим маму?
– Конечно!
И я прыгнула…
Оказалось, воды до пояса. Девочки подали мне руки, вытащили меня, мокрую. Мимо проходила деревенская женщина, спросила нас, что мы здесь делаем. Мы рассказали ей.
– Не дурите, идемте ко мне в избу. Я бедная, вас не накормлю, детей много, но хоть в тепле поспите, посохнете.
Мы пришли и легли на полу, на ветоши, на лохмотьях, думали, заснем. Однако поспать не удалось. Нас заели клопы. Мы всю ночь от них отбивались.
Наутро хозяйка дала нам по корке хлеба и говорит:
– Идите в детдом, просите прощения.
Мы пошли, только не в детдом, а в школу, в класс. Там была местная девочка Валя Мухина, скупая, ела лепешки. Мы обступили ее, стали клянчить.
– Нету-ка!
А у нас уже животы от голода свело, мы больше двух суток ничего не ели. Мы тогда у нее лепешки отняли и съели. Она заревела, а мы испугались и побежали в Давыдово. По дороге встретили Тоню Суслову, сестру Ани. Она сказала:
– Девочки, в детдом не ходите. Ольга Александровна очень злая!
– Мы есть хотим!
Она посоветовала:
– Просите милостыню. Я буду говорить, а вы подпевайте.
Постучали мы в первый же дом. Вышла женщина. Тонька заревела, какие мы несчастные, нас выгнали, и теперь мы без еды и без крова… Женщина накормила нас пшенной кашей с молоком, дала с собой еще картошки, брюквы. И мы пошли к другому дому. Дом был богатый, с наличниками. Мы понадеялись, что здесь нам еще больше дадут. Вышел мужчина, послушал Тонькино пение, молча пошел домой, вернулся с ухватом и на нас! – Ах вы нахалки! – И за нами!