Вам не кажется, что современный театр должен заниматься возвращением себе аудитории, которую забрали кино, телевидение и новые медиа? Что театр это носитель ценностей, идей и впечатлений, важных и интересных для широкой аудитории? Как это может быть достигнуто без профанации театра?
Театр обычно очень скучный. Я не люблю театр как зритель, потому что в том, что я вижу, нет качества. Качество крайне низкое. Театр может повлиять на твою точку зрения, но театр не имеет ничего общего с телевидением или другими типами шоу-бизнеса. Это другой мир, он работает как прерыватель чего-то, он работает на обрыв общения. Это поза. Театр до сих пор остаётся одной из редких зон личного пространства зрителя, в котором зритель – это наше экзистенциальное состояние, политическое состояние. Ты можешь быть свободным зрителем, выбирая, что видеть, гнаться за образами. А вместе с этим театр – что-то требовательное, воспринимать образы в рамках театра вообще непросто, иногда даже дискомфортно.
Вы работаете также и как художник. Заметна ли для вас разница в институциональной организации между театром и современным искусством? В театре, кажется, медленнее коммуникация, меньше денег, люди театра менее знакомы с технологиями, театр как структура несколько более архаичный. Если вы с этим согласны, чем, по-вашему, это вызвано и как это можно исправить?
Это правда, классические театры очень стары – и как здания, и как способ организации. Но я думаю, что это не так важно для художников и зрителей. Да, конечно, есть люди более обеспеченные деньгами и технологиями, и наоборот, но я не думаю, что это так важно. Я не нахожу это различие таким важным для моего опыта. Ты просто делаешь свою работу, затем останавливаешься. В одно время ты более быстрый, в другое нет, это всё одно и то же.
Театр это в широком смысле коммуникация, обмен информацией и впечатлениями. Как межличностная коммуникация и массмедиа перетекли в онлайн-среду, так, может быть, и театр перетечёт в онлайн? В чем обязательность живого исполнения и соприсутствия?
Как я уже сказал раньше, я думаю, что театр это необходимая форма человеческого выражения, потому что он отличается от медиа. Внутри театра нет общения, как нет общения между театром и другими типами медиа. Это другая природа, которая берёт свое начало от другой потребности. Я иду в театр не потому, что я хочу получить информацию. Для этого достаточно Интернета, нет? Это абсолютное другое. Это что-то, что происходит с моим телом, физически говоря. Это один из нескольких опытов, который мы можем получить сегодня. Это один из тех редких опытов, который мы сегодня можем получить, – опыт, приобретённый телом в сообществе неизвестных людей.
Работа композитора или хореографа живёт в партитуре, работа писателя – в тексте, работа художника – в объекте или цифровом медиа. И только работа театрального режиссёра кончается вместе с ним. Если попытаться не романтизировать эфемерную природу театра, нужен ли нам такой театр, где спектакль станет таким же воспроизводимым произведением, как опера или драма?
Нет, я думаю это невозможно, абсолютно невозможно. И я думаю, что это сила театра, типичная сила театра. Он сильный именно своей хрупкостью, он сильный, потому что ничто в нём не сопротивляется времени и ничто не длится долго. И поэтому это опыт. Все образы испаряются, театр это не объект и не продукт, это только опыт.
Кажется, единственный способ делать действительно современный театр – это постоянно ставить под вопрос театральный язык и границы театра; лично для меня очевидно, что примерно так вы и работаете. В таком случае вы, кажется, должны знать, куда театральный язык движется?
Я не знаю. Я не знаю. Зачем об этом спрашивать? Неужели так важно знать, куда мы идём? Я думаю, что намного более захватывающе быть потерянным и с удивлением открывать каждую новую ступень, по которой мы продвигаемся вперёд.
Сообщество спектакля: театральные фестивали и фестивализация культуры
За последние полвека именно фестиваль стал главной формой не только поддержки современного и экспериментального театрального искусства, но и единственным способом доставки этого искусства вживую в разные точки планеты, удалённые от места, где произведение было создано. Гастроли отдельных театров или переносы спектаклей в этом смысле исключительно локальны, сложны в реализации и не дают необходимого эффекта. Театральный фестиваль как формат наследует фестивалям других искусств – кинематографа или музыки, и здесь важно поговорить о том, что сам по себе феномен фестиваля является признаком меняющегося мира и меняющегося отношения человека к культуре и глобализованному культурному потреблению. Политолог Эммануэль Негриер в своей работе «Фестивализация: паттерны и границы»[9] отмечает шесть сдвигов или трендов в культурном потреблении, обусловивших эту самую фестивализацию:
– от культурного постоянства к эфемерности и переживанию в настоящее время;
– от аскетизма к гедонизму;
– от классического индивидуализма к новому индивидуализму и так называемому трибализму;
– от культурной легитимности и нормы к эклектике и разнообразию;
– от культурной специализации и профессионализации к гибкости, толерантности и в хорошем смысле хаосу;
– наконец, от наследования традиции к поискам новых самостоятельных путей неконвенционального потребления искусства.
Эти сдвиги в отношении европейского общества к культуре ещё и сопряжены с нарастающей медиализацией социума. В таких условиях возникает потребность в крупных ивентах, событиях: с одной стороны, только за счёт масштаба можно привлечь достаточную информационную поддержку со стороны медиа и осведомлённость адресной аудитории, с другой стороны, когда внимание аудитории рассеянно, локальные одиночные события заведомо имеют меньший потенциал ангажирования широких масс. Применительно к этому учёные даже говорят об ивентализации (eventalization) культуры и повседневной жизни – то есть процессе, при котором время, проведённое в городском пространстве, начинает измеряться событиями. Также следует иметь в виду режим «презентизма», введённый французским историком Франсуа Артогом – он пишет о том, что культура теперь существует только в настоящем моменте. Важен также и феномен выбора, укрепляющего своё значение в демократических обществах, – это заставляет кураторов фестивалей сдвигать концепции программинга от монотематического подхода к большему разнообразию и даже эклектике, о чём упоминается в работе Негриера.
Именно выбор, который театральный фестиваль предоставляет, и является основополагающим принципом фестивализации, важен выбор между широким кругом эстетик и художественных выразительностей. Возможность выбора – даже не реализуемая – это то, что отличает позицию посетителя отдельного события, например спектакля в репертуарном театре, от посетителя фестиваля: даже если последний не пользуется возможностью посетить всё, что ему предлагается, он всё равно находится в контексте других эстетик и художественных стратегий, которые он по каким-то причинам принял решение игнорировать. Постоянный посетитель театра отличается от постоянного посетителя фестивалей именно этим заведомым разнообразием опыта в рамках одного события, более того: посетителя фестивалей правильней называть участником, чем посетителем, – ситуация осознанного выбора подразумевает смещение зрительской роли с пассивной на активную. Антрополог Виктор Уиттер Тёрнер в книге Celebration, studies in festivity and ritual приходит к выводу, что во всех культурах люди всегда осознавали потребность выделить специальное время и место (в фестивалях важна связь с пространством) для совместного празднования и осуществления креативных практик. По Тёрнеру, фестиваль был своего рода проводником выражения тесной связи между идентичностью и местом.
Не всегда огромно, но всегда заметно влияние театральных фестивалей на местность, в которой они проходят. Это может быть отдельный город, регион или целая страна. Например, в Иране[10] с начала 2000-х, когда начались хоть какие-то минимальные контакты с окружающим миром, театр развивался и развивается именно за счёт театральных фестивалей. В то время стартовавшая политика лояльности к светской культуре позволила обеспечивать тонкий ручеёк импорта и снизила давление на местные проявления более-менее современной культуры. Все театральные фестивали, проводящиеся в Иране, управляются государственными институциями, и среди них много очень странных социальных или религиозных фестивалей, подобные которым в России, должно быть, проходят для нас незамеченными в Театре Российской армии, но всё же именно фестивали обеспечивают поток театральной продукции за пределы Тегерана. Театр в его европейском виде не очень гладко ложится на традиционалистскую почву иранских регионов, поэтому репертуарные театры с таким контентом там просто бессмысленны – узкий круг зрителей можно ангажировать на одну постановку 1–2 раза, затем интерес резко спадает. Ситуация в Иране в каком-то смысле похожа на российскую: там буквально молятся на собственный иранский национальный театр, который уходит корнями к религиозным церемониям, экстремально высок театральный патернализм, всё контролируется государством, а европейский театр даже в его безобидном драматическом виде считается угрозой для скреп.
То же самое справедливо, например, и для Южной Африки[11], где с начала 90-х годов прошлого века – также после травматичных политико-социальных событий – театральная жизнь в её разнообразных вариантах начала развиваться именно через фестивали. Возвращение массового интереса к культуре через процесс упоминаемой выше ивентализации в этом регионе происходит также через фестивали: когда локальные и более-менее привычные события вроде исполнения музыкальной композиции или постановки спектакля фреймируются в крупное событие – фестиваль – это априори помогает активнее возбудить общественный интерес, создать масштабный инфоповод и задать заведомо больший импульс перемен культуре, чем это могло бы происходить через цепочку отдельных локальных событий. Наконец, в Южн