Уральцев вынул пистолет, решив стрелять в каждого, кто станет спускаться вниз.
Но никто больше в отверстие не заглядывал.
Несколько минут наверху слышались разговоры. Потом к отверстию кто-то подошел и заговорил по-русски:
– Матросы, вы в безвыходном положении. Предлагаем немедленно сдаться… И записаться в добровольческую армию генерала Власова.
– Ну и стерва, – со злостью процедил Соловьев.
– Выходите, – опять раздался голос. – Нечего раздумывать.
Несколько минут длилось молчание.
Уральцев слышал отдаленный гул боя, слышна была даже автоматная стрельба. Значит, бой идет все еще в городе. Крепко же держатся гитлеровцы. Наши, видимо, владеют только береговой чертой.
Молчание нарушил тот же голос, но сейчас уже озлобленный:
– Не сдаетесь, значит. Идейные, стало быть, коммунисты. Ну и сдыхайте собачьей смертью.
В подвал посыпались гранаты. Их осколки не задевали укрывшихся за выступом десантников, но стало трудно дышать от поднятой взрывами пыли и удушливого дыма.
«Нас не так-то просто тут взять», – подумал Уральцев, выглядывая из-за уступа после взрывов и наводя пистолет на люк в полу.
Еще несколько минут тишины. Наверху кто-то сказал:
– Капут матрозен.
Другой голос по-русски произнес:
– Выпьем за упокой их душ, чтоб им икалось на том свете.
Раненый матрос тихо застонал, попросил пить. Но воды не было. Соловьев наклонился к нему:
– Терпи, браток. Кусай губы, но не стони и не скрежещи зубами. Ты же моряк.
– Невтерпеж. В груди горит… Поверни меня на живот.
Оказавшись на животе, раненый зажал зубами пилотку и уткнулся лицом в пол.
– Как его фамилия? – спросил Уральцев.
– У него смешная фамилия – Небылица.
– С Украины родом?
– Кубанский, только не помню, с какой станицы.
– А вы откуда?
– Ростовчанин.
– Земляк, выходит.
– Стало быть, так.
– А работал где?
– На Лензаводе. Знаете такой?
– Как не знать. Каждый ростовчанин знает.
Наступал вечер. Это было заметно по тому, как отверстие подвала темнело. Не только раненый, но и Уральцев, и Соловьев испытывали жажду. В горле, во рту сухость, губы потрескались.
Наверху слышались шаги, короткие разговоры.
Прислушиваясь к тому, что делалось наверху, Уральцев думал о судьбе взвода. Неужели все ребята погибли?
Что они сделали с лейтенантом Вороновым?
Разговоры наверху утихли. Прошло минут тридцать, и Соловьев тронул за плечо Уральцева.
– Прислушайтесь, товарищ майор. В комнате вроде бы тихо, может, там уже нет никого.
Уральцев и сам заметил это.
– Что ж, разведаем.
Они встали и тихо подошли к отверстию. В комнате было темно и тихо.
– Разрешите влезть, – зашептал Соловьев.
– Действуй.
Уральцев подсадил его, и Соловьев влез в комнату. Несколько минут прошло в томительной неизвестности. Уральцев держал наготове пистолет.
Но вот раздались шаги – и у люка появился Соловьев.
– Порядок, товарищ майор, – весело сообщил он. – В доме ни души, можно вылезать.
– Сейчас я Небылицу подтащу. Примешь его.
От потери крови, от боли Небылица настолько ослаб, что не мог встать. Уральцев поднял его и поднес к отверстию. Соловьев склонился и поднял раненого в комнату, потом помог подняться Уральцеву.
Небылицу уложили у стены.
– Поищу воду, Коля, – сказал ему Соловьев.
Уральцев осмотрел все комнаты. Они были пусты. На полу валялись стреляные гильзы, куски штукатурки, кирпича. Он подошел к двери и выглянул. Подбитого танка, который принес столько бед взводу, не было. Невдалеке от двери лежали трупы.
«Гитлеровцы выбросили из комнат всех убитых матросов», – догадался Уральцев и подошел ближе. В темноте трудно было узнать кого-либо.
– Что будем делать, товарищ майор? – спросил подошедший Соловьев.
– Посмотри в коридоре, там лежал раненый лейтенант.
Соловьев быстро вернулся.
– Лейтенант там. Его всего искололи кинжалами… Звери осатанелые, а не люди. Припомню я им нашего лейтенанта, ох припомню…
Уральцев задумался: что сейчас предпринять? Двинуться дальше? Но в какую сторону? А как быть с раненым? Нельзя же оставить одного.
В районе бухты рвались снаряды. Там, видимо, опять появились наши корабли. Справа и слева также громыхали снаряды и мины, и довольно часто. Уральцев не уловил стрекота автоматов и пулеметов, и это озадачило его. Что бы это значило? Неужели гитлеровцы отходят, прикрываясь артиллерийским огнем? А почему бы и нет?
Подозвав Соловьева, Уральцев сказал:
– До рассвета останемся здесь. Мне кажется, что немцы драпают из города.
– Пора бы.
– Я останусь охранять вход в дверях, а вы встанете у окна. Может всякое случиться.
– Разрешите мне поискать гранаты, может, флягу с водой найду для Небылицы.
Минут через десять Соловьев притащил два автомата, с десяток гранат и четыре фляги с водой.
– Это вам, товарищ майор, – протянул он одну флягу. – Нашел четыре. Пейте. Я уже одну опорожнил, а две отнесу Небылице. Автоматы и гранаты тоже вам.
Вода была теплая, но Уральцев пил с жадностью, и ему казалось, что с каждым глотком прибавляются силы. Когда фляга опустела, он повернул ее в руках и тут же подумал о том, что следовало бы сначала прополоскать горло, потом пить медленными глотками.
Подошел Соловьев и сообщил, что по соседней улице перебегают немцы.
– Не перебегают, а убегают, дорогой товарищ Соловьев. – Уральцев похлопал его по плечу: – Выкрутились мы, дружище, из самой что ни на есть неприятной истории. В зубах, считай, у фашистов были.
– Это верно, – подтвердил Соловьев и вздохнул широко: – Я, признаться, не рассчитывал, что вырвемся.
– И у меня такие мысли были, – признался Уральцев. – Но мы еще повоюем.
Топот кованых сапог послышался совсем близко. Уральцев выглянул в дверь и увидел с десяток немецких солдат, торопливо шагающих по улице.
– Бей их! – крикнул Уральцев и бросил одну за другой три гранаты.
Вслед за взрывами он открыл стрельбу из автомата. То же самое сделал Соловьев из окна. Несколько немецких солдат упало. Остальные успели скрыться в развалинах. Но они не отстреливались. И Уральцев перестал стрелять.
– На первый раз хватит, – крикнул он Соловьеву.
На какое-то время наступила тишина. Неожиданно в крайней комнате раздался взрыв гранаты.
– Я сейчас туда, – обеспокоенно сказал Соловьев.
Он вернулся быстро и прерывающимся от волнения голосом произнес:
– Небылица подорвал себя…
– Как? Почему? – встревожился Уральцев.
– Когда я принес ему воду, он попросил гранату. На всякий случай, сказал. А когда мы затеяли стрельбу, он, надо думать, решил, что в дом опять ворвались немцы, ну и…
Не договорив, Соловьев опустил голову.
Уральцев не нашел слов, чтобы что-то сказать. Гордым человеком оказался Небылица, не захотел, чтобы враги глумились над ним. «Только поторопился ты, милый, дорогой человек. Почему не поверил своим товарищам? Не бросили бы тебя в беде…»
Послышался лязг гусениц танка, и вскоре он появился на улице. За ним жались немецкие солдаты. Их было много.
– Эти не по нашим зубам, – сказал Уральцев. – Пропустим, пусть драпают.
– Если бы не танк, – протянул Соловьев.
Когда танк и немцы скрылись из виду, Соловьев подошел к Уральцеву:
– Может, и мы двинем вслед за ними?
– Обождем рассвета, – после некоторого раздумья ответил Уральцев. – Документы у Небылицы взяли?
– Нет. Сейчас возьму.
Вернувшись, он подал Уральцеву матросскую книжку, комсомольский билет покойного, два неотправленных письма. Уральцев положил документы и письма в полевую сумку, в которой хранился список взвода.
По другой улице прошла большая колонна немцев. Они шли не на передовую, а с передовой. Перед рассветом мимо дома пробежали автоматчики, отстреливаясь. Уральцев и Соловьев открыли по ним стрельбу, и автоматчиков смыло с дороги. Через несколько минут на дороге появились наши автоматчики, они делали короткие перебежки.
– Свои! – воскликнул Соловьев и хотел выбежать им навстречу.
Уральцев остановил его:
– Не спеши. Вгорячах могут принять нас за немцев.
– Пожалуй, что и так, – согласился Соловьев и, не сдержавшись, обнял Уральцева. – Победа, товарищ майор!
Уральцев вытер рукавом повлажневшие глаза.
Когда автоматчики оказались рядом с домом, Уральцев увидел на некоторых из них бескозырки и, уже не таясь, крикнул срывающимся от волнения голосом:
– Товарищи, друзья!
Он и Соловьев выбежали из дома. К ним подошел лейтенант, держа наготове автомат.
– Кто такие? – строго спросил он.
– Десантники, – ответил Уральцев.
– Братки! – сразу потеплевшим голосом воскликнул лейтенант и бросился обнимать Уральцева.
Потом его и Соловьева тискали в объятиях другие.
– Малая земля соединилась с Большой, – с торжественными нотками в голосе объявил лейтенант. – Выпить бы по этому поводу. Да жаль, нет времени, надо наступать на хвост фашистам.
– Из какой бригады? – спросил Уральцев.
– Восемьдесят третья морская. А почему вас только двое? – в свою очередь спросил лейтенант.
– Было больше.
– Понятно.
А на улицах уже появились сотни малоземельцев. Они были хмельные от радости, весело приветствовали друг друга, обнимались. Как не понять их радость! Закончилась семимесячная маета на пятачке земли, где ни днем ни ночью не смолкали взрывы, где жизнь начиналась только ночью, а днем замирала, где каждый метр земли был густо усеян осколками бомб, мин и снарядов.
Широко улыбаясь, Уральцев и Соловьев шли вместе с ними к центру города.
Глушецкому не повезло, не довелось ему встретиться с Галей.
Ступив на берег Малой земли, он, не интересуясь больше ничем, пошел разыскивать госпиталь.
Первым, кого Глушецкий встретил, был хирург Кузьмичев. Он стоял у входа, сложив руки на груди, и смотрел на море.