– Я обещала зайти к Гале. Сейчас побегу искупаюсь в море – и к ней. А завтра утром – к тебе.
Она разрешила обнять себя, но целовать не позволила.
После ухода Тани Новосельцев остался еще на некоторое время в беседке.
«Все-таки она меня любит, – радостно подумал он. – Только какая-то блажь ей зашла в голову. Вот досада, не нашел слов, чтобы убедить любимую девушку!»
Однако на следующий день Таня не пришла. В полдень какая-то женщина принесла Новосельцеву букет цветов, корзину яблок и записку от Тани.
В записке говорилось:
«Дорогой Виктор! Сегодня я уезжаю на передовую. Прости, что не зашла. Не сердись, мой друг. Мы еще встретимся. Твоя Таня».
Прочитав, Новосельцев горестно вздохнул.
– Ох, Таня, Таня…
В тот день Виктор написал два письма – одно командиру дивизиона, другое своим друзьям в дивизионе.
Через десять дней его выписали из госпиталя с наказом хирурга послужить сначала на берегу.
Отдел кадров, куда должен был явиться Глушецкий, находился невдалеке от Туапсе, в небольшом курортном местечке. Найти его оказалось не так просто, и Глушецкому пришлось немало покружить по ущельям, заросшим столетними деревьями, прежде чем он обнаружил у самого берега моря несколько зданий.
Проверив документы, дежурный указал рукой на длинное одноэтажное здание, наполовину скрытое деревьями, и сказал:
– Идите туда устраиваться на жительство. Там живут командиры, находящиеся в резерве.
Утром его вызвали в отдел кадров.
Хмурый, с желтым лицом майор подозвал его к своему столу и пригласил присесть па стул. Не поднимая головы, проговорил:
– Тут мне передавали, что вы научный работник. Гидробиолог. Это так?
– Моя военная специальность разведчик, – сказал Глушецкий, – Да, разведчик. А после войны видно будет…
Майор оживился.
– Кстати, очень кстати. Вчера начальник разведывательного отдела интересовался, имеются ли у нас в резерве командиры-разведчики. А у нас, как на грех, ни одного. Обождите минуточку. – Он позвонил по телефону: – Товарищ капитан второго ранга, в резерв прибыл из госпиталя командир взвода разведки лейтенант Глушецкий. Воевал в Севастополе. Прислать? Хорошо.
Вскоре Глушецкий сидел у начальника разведывательного отдела капитана второго ранга Медведкина, с интересом разглядывая человека, который должен знать все, что делается по ту сторону фронта. Перед ним был пожилой человек с густыми черными бровями, из-под которых смотрели удивительно светлые, словно прозрачные глаза. От самого лба до макушки головы блестела лысина. Тонкие губы словно застыли в постоянной усмешке, отчего на щеках образовались две извилистые морщины. Постукивая карандашом по столу, он зябко поеживался, хотя на нем поверх кителя был надет меховой жилет. Глушецкий, которому было жарко, с удивлением смотрел на этот жилет.
Медведкин подробно расспросил лейтенанта о родителях, об учебе в университете, о боях в Севастополе, знает ли немецкий язык. На каждый вопрос Глушецкий давал обстоятельный ответ.
– Добро, добро, – поощрительно и с какой-то неуловимой усмешкой приговаривал Медведкин.
Когда лейтенант рассказал о себе все, начальник разведки спросил:
– Как ваше здоровье? Отдохнуть после госпиталя врачи не советовали?
Глушецкий невольно покраснел и опустил глаза. Вот сейчас и сказать о том, что отдохнуть не мешало бы. И начальник разведки не осудил бы, пожалуй.
– На здоровье не жалуюсь, – с невольным вздохом выговорил Глушецкий и поднял глаза.
Начальник заметил его смущение и резко сказал:
– Говорите откровенно. В разведке работа тяжелая, и с неокрепшим здоровьем я не рекомендовал бы…
– Я здоров, – уже твердо заявил Глушецкий.
– А почему вздохнули и смутились, когда спросил?
– Просто так.
– Гм… Просто так, говорите. Ну что ж…
После почти часового разговора начальник разведки ничего не сказал о назначении на должность, лишь приказал явиться на следующий день к двенадцати часам.
«По-видимому, я не произвел на него впечатления», – думал Глушецкий, возвращаясь в общежитие.
В общежитии не оказалось ни одного человека. Походив несколько минут по комнате, пересчитав количество коек и тумбочек, Глушецкий сел на стул и закурил. Он не знал, чем ему заняться. Посидев некоторое время без движения, он достал из полевой сумки тетрадь, вырвал лист, написал на нем: «Здравствуй, Галинка!», но тотчас же свернул лист и сунул обратно в сумку. «Писать-то не о чем», – с огорчением подумал он.
Глушецкий встал и вышел на крыльцо.
Наступил вечер. Солнце опустилось за море. С гор потянуло прохладой. Глушецкий сел на крыльцо и стал слушать, как попискивали на деревьях птицы, готовясь ко сну. Постепенно птичьи голоса стали затихать, наступила тишина.
Утром он проснулся с твердой решимостью пойти к начальнику разведки с заявлением, чтобы быстрее отправлял его на фронт.
На этот раз встреча была более теплой. Начальник вышел из-за стола, поздоровался за руку, усадил на диван. В его прозрачных глазах светилось веселое добродушие.
– Как самочувствие? – спросил он, садясь рядом.
– Неважное, товарищ капитан второго ранга.
У того удивленно поднялись темные брови.
– Почему?
– Жизнь в резерве не для меня. Пришел доложить вам об этом.
Начальник разведки прищурил глаза, отчего они стали лукаво-колючими, и понятливо кивнул головой.
– Я ожидал от вас такое заявление, – сказал он. – Сидите, сидите, не вскакивайте. Разговор будет важным.
Подойдя к столу, Медведкин скрутил цигарку из махорки, а Глушецкому предложил папиросу. С минуту он молча пускал изо рта дым. Потом положил окурок в пепельницу и стал прохаживаться по комнате. Остановившись около лейтенанта, сказал:
– Мы навели о вас справки. Отзывы отличные. Хорошо и то, что знаете немецкий язык. Вы где его изучали?
– В университете.
– Одним словом, ваша кандидатура подходящая.
– Для какого дела? – невольно вырвалось у Глушецкого.
– Разведчик должен быть терпеливым, – спокойно и чуть насмешливо произнес Медведкин, и в его прозрачных глазах опять сверкнули веселые искры.
– Прошу прощения, – смутился Глушецкий.
Медведкин сел и в задумчивости посмотрел на лейтенанта, словно раздумывая о чем-то. С минуту он молчал, потом сказал:
– На всех фронтах противник остановлен. Фашисты дошли до Волги, но в Сталинграде натолкнулись на такое сопротивление, что стали топтаться на месте. Здесь, на Кавказе, противник также остановлен. Наша задача накапливать свои силы и не давать этого делать врагу. Сейчас, когда фашисты перешли к обороне, мы должны постоянно их тревожить, не давать им ни одного спокойного дня, ни одного часа. В каждой части сейчас создаются истребительные отряды. Эти отряды проникают в тылы противника, делают засады и бьют захватчиков. Большинство отрядов – комсомольские. В них записываются добровольцы.
Глушецкий начинал понимать, куда клонит начальник. Медведкин увидел по выражению лица лейтенанта, что тот догадался, в чем дело, и заговорил конкретнее:
– Такой небольшой отряд имеется и при моем отделе. На днях, во время бомбежки в Туапсе, был тяжело ранен командир отряда лейтенант Островой. Это получилось совсем некстати! Отряд есть, а командира нет. Думаю поручить командование отрядом вам.
– Я согласен! – загораясь, воскликнул Глушецкий и вскочил с дивана.
Начальник опять усадил его.
– В отряде всего двадцать человек. Но эти двадцать стоят доброй сотни. Большинство моряки, боевой опыт имеет каждый. Подбирал их сам.
– Почти взвод.
– А теперь пойдемте к разведчикам, – сказал Медведкин. – Сумейте добиться их уважения. Своего прежнего командира они любили.
Медведкин снял жилет, потер пальцами виски.
– Замучила проклятая малярия, – заметил он, морща лицо.
По дороге Медведкин стал рассказывать о людях отряда.
– Сейчас группой временно командует помощник командира, боевой моряк, участник боев на Карельском перешейке и в Севастополе, главстаршина Семененко.
– Семененко! – с радостным изумлением воскликнул Глушецкий. – У меня был помощником командира взвода!
– Стало быть, знаете…
– Отлично знаю. – И вдруг усомнился: – А может, не тот, мало ли однофамильцев.
– Сейчас убедимся.
Они подошли к большому сараю, покрытому черепицей. В мирное время здесь, по-видимому, был гараж для автобусов. Из открытой настежь двери донесся басовитый голос:
– Оружие без уходу – что кинь без овса. Треба и трофейное драить…
По лицу Глушецкого расплылась улыбка:
– Он! Павло…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Глядя на улыбающееся обветренное лицо Семененко, на котором радостно блестели серые, чуть навыкате, глаза, Глушецкий думал о том, какие бывают удивительные встречи. Недаром говорится, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком обязательно встретятся. В госпитале он не раз вспоминал главстаршину, но не предполагал, что может когда-либо встретиться с ним. И вот, придя в отряд, он встречает не только Семененко, но и Гучкова, и Кондратюка.
– Рассказывай, – нетерпеливо сказал Глушецкий после того, как Медведкин представил его отряду и пошел, оставив лейтенанта вдвоем с Семененко. – Каким чудом вы все трое оказались вместе?
Не менее лейтенанта обрадованный встречей, главстаршина плутовато усмехнулся и произнес:
– Чудес нема, товарищ лейтенант. События развивались так, что все к нашей встрече шло.
– Как тебе удалось выбраться из Крыма?
– На рыбачьей лодке с парусом.
Семененко рассказал, что его группа благополучно прошла в золотую долину и углубилась в горы. Дошли до Ай-Петри, но партизан не нашли. Несколько раз пришлось столкнуться с гитлеровскими отрядами, брошенными на борьбу с партизанами.
В этих столкновениях погибли четыре моряка. Светлана уговорила остальных пробраться в Ялту к ее тетке. В городе они жили трое суток. Тетка Светланы познакомила моряков с одним рыбаком, который сказал, что за Никитским ботаническим садом запрятана рыбачья лодка с парусом, на которой можно выйти в открытое море. Моряки разыскали ее, сделали запас воды и продуктов и темной ночью отплыли от крымского берега. Сначала шли на веслах, потом подняли парус. Светлана осталась у тетки в Ялте. Восемь суток блуждала лодка по морю. У моряков не было компаса, ориентировал