– Может быть, напрасно перешел на работу в газету?
– Возможно… Во мне борются два человека – один журналист, литератор, другой – солдат.
– А по-моему, хорошо, когда в журналисте сидит солдат, а в солдате – журналист.
Поблизости разорвался снаряд. Разведчики распластались на песке.
Через минуту Семененко доложил Крошке, что убитых нет, ранен в плечо один разведчик. Раненого перевязал санинструктор Лосев.
– Тут посадка похуже, чем в Геленджике, – проворчал Крошка и обратился к Глушецкому: – Надо быстрее на причал. На мотоботы погрузимся, спокойнее будет.
– Точно, товарищ капитан, – сказал Гриднев, оказавшийся рядом. – Нет интересу выйти из строя на этом берегу.
Но Глушецкий возразил:
– Не надо создавать толчею на причале. Сначала погрузится первый батальон майора Ромашова и батальон автоматчиков, потом наша очередь. Нам надо два мотобота. Фамилии командиров мотоботов вы знаете, а они знают, кого принимать и в какое время.
– Неужели так точно все расписано? – удивился Уральцев.
– Ну, конечно. Иначе на переправе была бы невообразимая толчея.
К Крошке подошел раненый разведчик.
– Вот незадача, товарищ старший лейтенант, – сказал он. – Я ведь керченский, в Керчи моя семья, думал, завтра дома буду, а приходится в госпиталь. Досада берет.
– Ничего не поделаешь. Вам сопровождающий нужен?
– Как-нибудь сам доберусь до санитарной летучки.
– Ну, счастливо, – напутствовал его Крошка.
Уральцев спросил раненого:
– Какой ваш адрес в Керчи? Я зайду и расскажу о вас вашим родным.
– Спасибо, – поблагодарил раненый и назвал адрес: – А фамилия моя Гриценко Сергей.
Он попрощался и пошел к берегу. Но не прошел и десятка шагов, как остановился, постоял немного и вернулся.
Крошка вопросительно посмотрел на него.
– В чем дело?
– Товарищ командир роты, ругайте не ругайте, а я вот что надумал, – решительно заговорил раненый. – Не пойду я в санлетучку, просижу тут до утра. Чует мое сердце, что утром Керчь будет наша. Днем я переправлюсь туда. Побываю дома, а потом и в госпиталь можно. Поймите меня…
– Ну что ж, оставайтесь, – подумав, сказал Крошка.
«Обязательно навещу семью Гриценко. Не забыть бы адрес», -подумал Уральцев.
Вскоре все разведчики погрузились на два мотобота. А через полчаса они уже спрыгивали на берег около селения Опасное. Отойдя от берега метров на двести, Глушецкий взволнованно сказал:
– Шагаю по родной крымской земле. Даже не могу передать тебе, какое чувство испытываю сейчас. – Он подозвал Гриднева:
– Вот, Артем Архипович, мы и на крымской земле. Как самочувствие?
– Как на седьмом небе, – весело заявил он. – Только, товарищ командир, раздвоение чувств получилось. Мыслится мне, что наша МТС и колхозы будут освобождены через десяток дней. И мои руки зачесались по работе. Ведь весна, товарищ капитан! Инвентарь надо готовить. Мне, механику, в эту пору забот полон рот. Знаю наперед, что в МТС не осталось ни одного трактора, ни одного станка, а где-то в душе теплится надежда, что может быть, сохранили. Помните, что рассказывал Кондратюк? Может, и в нашей МТС такое случилось.
– А ведь имеется возможность, Артем Архипович, – вмешался в их разговор Уральцев. – Вас как специалиста могут отправить в народное хозяйство. Есть директива.
– Не надо, не надо, – живо воскликнул Гриднев. – Я должен пригвоздить последнего фашиста. Не могу я уйти из армии, расстаться с ротой.
Разведчики остановились у стен разрушенной крепости. К Глушецкому подошел Крошка и сказал, что появился связной из первого батальона.
– Вас вызывает командир бригады. Роте приказано оставаться здесь.
Когда они ушли, Уральцев сел и прислонился к стене. Наступление еще не началось, можно подремать вполглаза.
Было еще темно, когда тишину нарушили артиллерийские залпы. Орудия разных калибров, «катюши», минометы рвали, крошили вражеские доты и дзоты, минные поля, проволочные заграждения, пулеметные точки, штабы. Вражеская артиллерия пыталась было огрызаться, но вскоре замолчала. Залпы наших артиллеристов оказались более меткими.
На рассвете в воздухе появились наши бомбардировщики.
Как только стихла канонада, в образовавшиеся проходы во вражеских минных и проволочных заграждениях хлынула пехота. Удар пехотинцев был так стремителен, что в течение часа рухнули три оборонительных полосы противника и утром советские войска ворвались на северо-восточную окраину Керчи. Завязались уличные бои. Гитлеровцы превратили каменные и кирпичные дома в огневые точки, почти все улицы были изрыты траншеями. Штурмовые группы блокировали дом за домом. В южной части города оказалась отрезанной двухтысячная группировка немцев. Несколько раз они пытались прорвать кольцо окружения, но всякий раз откатывались назад. Гитлеровские солдаты бросились в порт, чтобы погрузиться на быстроходные десантные баржи и морем уйти в Феодосию. Но баржи накрыли наши артиллерия и авиация.
Под утро небольшие десанты были высажены в районе Камыш-Бурунского порта и на северном побережье Керченского полуострова. Десантники внесли смятение в тыловые части румынских и немецких войск.
Бригада Громова дралась в уличных боях. Каждый батальон выделил несколько мелких штурмовых групп, которые блокировали дома и выбивали оттуда гитлеровцев. Разведрота в этих боях не участвовала. Полковник Громов держал ее в резерве. Пока идет бой, бригадным разведчикам делать нечего. В батальонах есть свои разведвзводы.
Майор Уральцев ушел от разведчиков на КП командира бригады. Полковник Громов все время переходил с улицы на улицу, каким-то чутьем улавливая ритм боя. С ним находилась оперативная группа – начальник оперативного отдела, его помощник, начальник разведотдела, заместитель командира бригады по политчасти, командующий артиллерией, офицеры связи, радисты. Начальник штаба находился где-то позади.
Азарт боя разгорячил полковника. Он не укрывался, когда свистели снаряды, не обращал внимания на опасную близость к противнику. По-юношески быстро взбирался Громов на крышу дома и в бинокль осматривал местность. Увидев, что батальоны продвинулись, он весело сообщал:
– Тут нам делать нечего. Здорово дерутся ребята. Двигаем дальше.
Из батальонов прибегали возбужденные связные с донесениями комбатов. Уральцев удивлялся каждый раз при появлении связного, как они находили оперативную группу командира бригады, ведь она все время в движении. Громов быстро пробегал глазами донесение и передавал начальнику оперативного отдела с коротким приказом:
– Отметь на карте.
Потом донесение читал заместитель командира бригады по политчасти. Донесения были кратки и сухи: уничтожили столько-то огневых точек, продвигаемся по такой-то улице, отличились такие-то, убито гитлеровцев столько-то, взято в плен столько-то, наши потери такие-то, прошу то-то.
К восьми утра город полностью был очищен от гитлеровцев. Грохот боя переместился на запад, в городе наступила тишина.
Полковник Громов снял фуражку, вытер вспотевший лоб и глубоко вздохнул:
– Так-то вот. Керчь наша.
Он подозвал Глушецкого и, развернув карту, сказал:
– Не будем терять времени. Немцы драпанули на вторую линию обороны, на Турецком валу они рассчитывают задержаться и выиграть время для приведения в порядок своих разбитых войск. А мы не дадим им ни часу передышки, на их плечах надо ворваться на Турецкий вал. Берите взвод разведчиков – и вперед. Первый батальон будет штурмовым, поддерживайте с ним связь. Двигаться по этому маршруту, мой КП будет вот здесь. Все ясно? Шагом марш.
В это время подъехал мотоцикл, с него спрыгнул армейский офицер связи, подбежал к командиру бригады, козырнул и протянул пакет.
– Еле разыскал вас, – с удовлетворением сказал он.
Громов разорвал пакет, прочел, нахмурился и крикнул:
– Глушецкий, ко мне!
Когда тот подбежал, сказал:
– Отменяю приказание. Свыше приказывают закрепиться на западной окраине. Вперед ушли другие части.
– Танкисты рванули, – подтвердил офицер связи.
Несколько минут полковник молчал, хмурясь. Потом подозвал всех офицеров, прочел им приказание и, в раздумье почесывая бороду, заговорил:
– Передать в батальоны: отдыхать. Пусть матросы поспят. Подтянуть тылы, обеспечить завтрак. Оборону занимать не будем. Чувствую, что отдых будет недолог. Если пехота села на танки, то немцы не успеют закрепиться на Турецком валу. Но мы не должны забывать, что там, за этим валом, в пятидесяти километрах находятся Ак-Монайские позиции. Это очень выгодный рубеж, он перекрывает наиболее узкую западную часть Керченского полуострова.
Уральцев посмотрел па карту, которую держал развернутой начальник оперативного отдела. Ак-Монайский рубеж шел от селения Ак-Монай к юго-западу до железнодорожной станции Владиславовка и упирался своим правым флангом в побережье Черного моря в районе селения Дальние Камыши. Пересеченный характер местности, крупное озеро Ачи восточнее Владиславовки создавали выгодные условия для эшелонированной обороны. На карте было обозначено большое количество дотов, дзотов, пулеметных точек, противотанковых рвов, артиллерийских позиций.
Он сел на порог разбитого дома и стал писать первую корреспонденцию с крымской земли. Писал коротко. Хотелось воспользоваться присутствием офицера связи из штаба армии. Через полчаса корреспонденция была написана, и он попросил передать ее в редакцию. К нему подошел Глушецкий и предложил пойти к разведчикам. Уральцев, подумав, сказал:
– Пройдусь по городу. Может, найду дом, где живет семья Гриценко. Вернусь часа через три-четыре. «Жди меня, и я вернусь», – улыбнулся Уральцев. – Надеюсь, не опоздаю.
– Вздремнул бы лучше.
– Не идет сон.
Через несколько минут Уральцев шагал по улице.
Глушецкий проводил его взглядом, а потом пошел в роту разведчиков, которая располагалась в двух кварталах от КП.
Пока в городе шла стрельба, на улицах не было видно ни одного гражданского человека. Но сейчас люди покинули подвалы машут солдатам и матросам, подбегают к ним, обнимают, целуют, на их лицах слезы. Глушецкий отметил, что людей не так много. Он не удивлялся этому, знал, что больше половины населения города гитлеровцы угнали или уничтожили.