Огненные всполохи взметались по всей высотке. Но разобрать в темноте, кто где находится, было невозможно.
– В траншеях наши! Точно! – закричал Ромашов и хлопнул Глушецкого по плечу.
– Да, кажется, в траншеях, – не совсем уверенно сказал Глушецкий.
– Вызываю отсечный огонь артиллерии, – сказал Ромашов и побежал в блиндаж, где находился дежурный телефонист.
Пока он вызывал артиллерийский огонь, вражеские батареи открыли стрельбу прямо по высотке. Снаряды и мины ложились густо, заглушая взрывы гранат, пулеметную и автоматную стрельбу.
Ромашов вернулся, увидев взрывы на высотке, и забеспокоился:
– Накроют наших. И своих и наших перебьют, а потом пустят на высотку резервную группу. Чего же наша артиллерия молчит?
Но тут загрохотали и наши орудия. Били по путям подхода к высотке со стороны противника и по вражеским орудиям, ведущим огонь. Через несколько минут взрывы на высотке стали затихать, опять послышалась автоматная стрельба и взрывы гранат, но пулеметной стрельбы не слышалось.
– Кажется, пулеметные точки подавлены, – заключил Ромашов.
Он подозвал командира стрелковой роты.
– Готовы твои люди?
– Готовы. Тридцать шесть человек.
– Как дам команду – чтобы броском вперед.
Перед бруствером выросло несколько фигур. Глушецкий сразу узнал своих разведчиков и окликнул их.
Разведчики спрыгнули в окоп. Крошка подошел к Глушецкому и прерывающимся от волнения и бега голосом доложил:
– Двух сцапали. Хватит?
Разведчики подвели двух пленных. Один оказался офицером. Он был еще молод, совсем молод, видимо, на фронте недавно. От испуга офицер все время икал. Второй пленный был рядовым солдатом. У обоих связаны руки, на шеях веревочные петли.
– Скорее ведите на НП командиру бригады, – распорядился Глушецкий.
– Есть вести, – весело сказал Крошка.
Вместе с разведчиками вернулись и саперы. Их командир, лейтенант, докладывал комбату:
– Проход был сделан в трех местах. Гитлеровцы не обнаруживали наших до тех пор, пока мы не ворвались в первую траншею. Сейчас бой идет во второй линии.
– Пора, – решил Ромашов и приказал командиру роты: – Вперед, закрепляйтесь в первой линии траншей, связисты пусть тянут связь. А вам, товарищ лейтенант, придется еще раз прогуляться со своими саперами, покажите стрелковой роте проходы. – Он повернулся к Глушецкому: – Будешь сейчас звонить Громову о «языках»? Доложи, что третья стрелковая рота перемещается в первую линию траншей на высотке.
Вернувшись через несколько минут, Глушецкий весело сообщил:
– Громов доволен. Утром сам придет к тебе.
Ромашов облегченно вздохнул:
– Гора с плеч.
Стрельба на высотке постепенно затихала. Слышались лишь разрозненные выстрелы. За высоткой рвались снаряды нашей артиллерии.
Вскоре телеграфист позвал Ромашова к телефону. Докладывал командир роты.
– Высотка наша. Заняли оборону. Подбросьте станковые пулеметы. Надо к утру полностью оборудовать оборону, установить на обратном скате пулеметные гнезда. В штурмовом отряде двенадцать человек убито, двадцать ранено. Организуют эвакуацию.
– Действуй, – торопливо сказал Ромашов. – Действуй. Саперов и станковые пулеметы пришлю.
Выйдя из блиндажа, Ромашов устало прислонился к стенке окопа и расслабленным голосом произнес:
– А впереди не высотки, а высоты, Севастополь… Дай, Николай, закурить. Лень в карман лезть, руки словно онемели.
Глушецкому было понятно его состояние. После напряженного боя всегда наступает усталость – физическая и духовная. Лег бы и лежал без движения, ни о чем не думая. Но ляжешь, а сон не идет, голова трещит, перед мысленным взором проходят картины прошедшего боя, их отгоняешь, а они лезут и лезут.
Бой за Севастополь начался 5 мая наступлением наших войск с севера в районе Бельбекской долины. После мощной артиллерийской подготовки и массированных ударов бомбардировочной и штурмовой авиации гвардейские пехотные соединения генерала Захарова прорвались через Бельбекскую долину непосредственно к горным террасам, к первому ярусу немецких дотов. Тяжелым и кровопролитным был штурм дотов и дзотов. С верхних ярусов гитлеровцы сбрасывали на наступающих тысячи гранат, которые катились вниз, прыгая с камня на камень, и поражали своими осколками штурмующих пехотинцев.
Штурм Бельбека, этой многоярусной северной стены Севастополя, насыщенной дотами и дзотами, продолжался двое суток.
Мощный натиск наших войск на Бельбек ввел в заблуждение командующего 17-й немецкой армией генерала Альмендингера.
Он решил, что на этом направлении советские войска наносят главный удар, и приказал перебросить на этот участок крупные силы пехоты и артиллерии с правого фланга, то есть оттуда, где проходили восточные и юго-восточные рубежи Севастополя.
– Не рискнут советские войска штурмовать Сапун-гору, – заверил он своих штабистов. – А если рискнут, то мы им устроим там мясорубку.
Но наши войска готовили штурм Сапун-горы. Здесь днем и ночью работала артиллерия и авиация, обрушивая на доты и дзоты тысячи бомб и снарядов. А в это время пехотинцы старались сократить расстояние между исходными рубежами атаки и позициями противника. Настойчиво, метр за метром продвигались они вперед, используя расщелины, овраги. Пехотинцы превращались в шахтеров. Они врубались в горы, пробивали узкие тесные ниши под каменными выступами. Открытые участки проходили под землей до выгодной расщелины, а потом опять рыли подземные галереи.
Утро 7 мая выдалось тихим, безоблачным. Весна брала свое. Зеленая поросль трав покрыла землю. Зеленела даже изрытая, исковырянная Сапун-гора. Пряные запахи весны мешались с тошнотворной вонью от взрывов снарядов, мин и бомб.
Веселые лучи солнца позолотили вершину Сапун-горы, а туман, переливаясь волнами, начал оседать в лощинах, думалось, что вслед за этим, приветствуя утро, взмоют вверх жаворонки и воздух огласится птичьими песнями.
Казалось, война отошла куда-то дальше, уступив место всепобеждающей весне, извечно радующей человечество.
Весеннюю идиллию нарушили пушечные выстрелы, возвестившие о начале штурма. А через несколько мгновений повсюду завыло, застонало, завизжало. Тысячи и тысячи снарядов и мин разного калибра врезались в каменную грудь Сапун-горы. Гора окуталась черным дымом. Потом дым стал желтеть, краснеть. Словно лава во время извержения вулкана, потоки густого дыма покатились в Инкерманскую долину, к Черной речке.
В воздухе появились сотни наших бомбардировщиков и штурмовиков. На вражеские укрепления посыпались бомбы.
Снаряды и бомбы дробили камни, рушили немецкие укрепления. Глыбы камней, как метеоры, со страшным свистом проносились над головами.
Вверх взвились красные ракеты – сигнал атаки.
Натиск советских пехотинцев был столь стремительным, что они с ходу овладели первой линией обороны противника. Но вторую линию с ходу занять не удалось. Вражеские огневые точки ожили, кругом засвистели пули, в атакующих полетели гранаты.
Атакующие залегли. Опять заработала советская артиллерия. Штурмовые отряды снова бросились в атаку. На второй линии бой шел за каждый выступ, за каждый камень. Гитлеровцы отступили. По ходам сообщения немецкие солдаты и офицеры отошли к вершине. Наши штурмовые отряды преследовали их по пятам. Бой закипел на гребне. Здесь началась самая ожесточенная рукопашная схватка. Все перемешалось. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Они понимали, что тут последняя их линия обороны, а потом придется катиться до самого города. Зачастую невозможно было стрелять, бросать гранаты. В ход шли приклады, штыки, финки, камни.
К вечеру наши войска закрепились на гребне. На какое-то время наступило затишье, условное, конечно, ибо стрельба продолжалась с обеих сторон.
Наши штурмовые отряды собирались с силами для утреннего штурма, приводили в порядок оружие, проверяли запасы гранат и патронов. На гребень поднялись санитары для эвакуации раненых.
Впервые, пожалуй, за всю войну гитлеровцы предпринимали ночные атаки, чтобы сбросить с гребня советских пехотинцев. Но это им не удалось. За ночь на Сапун-гору поднялись свежие силы. Артиллеристы сумели вкатить на гору свои орудия, чтобы утром бить прямой наводкой.
На рассвете советские войска вновь перешли в наступление. В полдень они были в двух километрах от города.
Удивительно, откуда брались силы у советских воинов. Им не довелось выспаться, отдохнуть. Но они не сетовали на это. Они были охвачены тем наступательным порывом, когда забывается и усталость, и бессонные ночи.
Советская пехота залегла перед последним оборонительным рубежом немцев на внутреннем севастопольском обводе. Этот железобетонный оборонительный рубеж состоял из многочисленных дотов и дзотов, блиндажей, противотанковых рвов, минных полей и проволочных заграждений. С ходу его не возьмешь. Нужна артиллерийская и авиационная обработка.
К этому времени наши войска южнее Сапун-горы овладели другой сильно укрепленной высотой – Горной.
Боясь быть отрезанными, немцы стали поспешно отступать за внутренний обвод города, рассчитывая там остановить наступление наших войск. Но тут в действие вступили советские танки. Давя пулеметы, артиллерию и живую силу противника, они устремились по долине между Сапун-горой и высотой Горной и заняли юго-восточную окраину Севастополя.
Одновременно гвардейские части, взявшие штурмом Бельбек, ворвались на северную сторону города, и перед ними открылась панорама Северной бухты. А соседи слева начали бой за устье Северной бухты. Необходимо было форсировать бухту, а переправочных средств не было. Под огнем врага гвардейцы принялись сколачивать и спускать на воду дощатые, бревенчатые плоты и на них переправляться на другой берег – сквозь дым, шквальный пулеметный огонь. Около берега нашли склады гробов. На каждом из них черная свастика.
– Так это же готовые шлюпки, – сообразил кто-то.
И вот на берегу появилась вереница солдат с гробами на плечах. Их спускали на воду, в каждый садился солдат, брал доску или лопату вместо весла, и вскоре флотилия гробов двинулась вперед.