Взволнованный воспоминаниями и каким-то неясным предчувствием, Новосельцев спустился с мостика на палубу. Скорее бы Севастополь! Сейчас, когда до него остались считанные мили, ему казалось, что корабль идет черепашьим ходом, что время на часовой стрелке часов словно остановилось. Теперь он уже не любовался прекрасным утром, всем его существом овладело нетерпение.
Но если бы он глянул на матросов, старшин и офицеров, то прочел бы и на их лицах нетерпеливое ожидание встречи с многострадальным городом русской славы.
Около кормовой пушки его окликнули:
– Можно вас спросить, товарищ старший лейтенант?
Новосельцев поднял голову. Перед ним стоял комендор. Новосельцев еще не знал всех матросов и старшин по фамилии, но этого комендора запомнил. У него запоминающееся лицо: загорелое до черноты, а брови и ресницы белесые, словно выцветшие, глаза голубые, веселые.
– В чем дело, Стариков? – остановился Новосельцев.
Смущенно переминаясь, комендор сказал:
– Извините меня за любопытство, но я хотел спросить вас – есть у вас в Севастополе родные?
– А зачем это вам?
– Просто так. Вижу, вы задумчивый какой-то. Думаю, волнуетесь. Я тоже волнуюсь. У меня в Севастополе мать и сестренка остались. Живы ли? Может, немцы порешили их. Отец был коммунист, его убили еще до войны кулаки в деревне. А у вас кто остался?
– У меня никто. Я новороссиец. Но вы верно заметили, что я волнуюсь. В Крыму воевала моя жена. Где она? Встретит ли меня?..
– Понятно, – кивнул комендор. – Но волнуюсь я не только из-за родных. Как-то не верится, что возвращаюсь в родной город. И возвращаюсь победителем. Подумать только! Какую силу одолели!
– Невероятно, но факт, – улыбнулся Новосельцев.
И комендор широко улыбнулся, обнажив крупные белые зубы.
– Крепко всыпали! Детям закажут ходить к нам!
Когда корабль обогнул мыс Херсонес, Новосельцев поспешил па командирский мостик. Вот и Казачья бухта. Вскоре будет Стрелецкая…
Но не скоро вошли в Севастопольскую бухту тральщики. Гитлеровцы перед отступлением все же успели набросать в нее мин. Пришлось тральщикам заниматься расчисткой фарватера, тралить мины и взрывать их.
Букреев чертыхался при каждой затраленной мине. Не отставал от него и Новосельцев. Вот же он, Севастополь, рукой подать! А не войдешь. В бинокль были видны памятник затопленным кораблям, Приморский бульвар, люди на нем…
Под вечер Букреев распорядился:
– Идем в бухту. Ошвартовываемся у Минной стенки.
Тральщик шел тихим ходом. Все матросы, старшины и офицеры были начеку. Кто знает, какие сюрпризы оставили тут враги. Оплошаешь – и взлетишь на воздух.
На Графской пристани толпились люди. Были среди них моряки, пехотинцы, гражданские. Когда тральщик проходил мимо, все замахали руками, пилотками, закричали «Ура!».
Горький комок подступил к горлу Новосельцева, глаза повлажнели. Не скрывая нахлынувших чувств, он снял фуражку, замахал ею и срывающимся голосом крикнул:
– Зравствуй, Севастополь! Здравствуй, родной! Низкий поклон тебе!
По его щекам катились слезы.
Краснодар,
Севастополь
1962-1972