Ждать пришлось недолго. Несмотря на сумеречное время, Новосельцев сразу узнал среди появившихся на пирсе шести разведчиков, одетых в одинаковые ватные бушлаты, высокую фигуру Глушецкого.
Вскочив, Новосельцев призывно махнул рукой.
Разведчики поднялись на борт корабля, и друзья обнялись.
– Вот и встретились! – радостно воскликнул Виктор.
– Сошлись фронтовые дорожки, – весело подтвердил Николай. – Принимай гостей.
– Боцман, размещай разведчиков.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Боцман разгладил усы и степенным шагом подошел к разведчикам.
– Привет, братишки, – с покровительственными нотками в голосе произнес он.
Гучков протянул ему руку:
– Привет, боцман! Узнаешь?
– О, кого я вижу! – расплылся в улыбке Ковалев. – Как не узнать! Старый знакомый.
– Это тот самый боцман, который снял нас с крымского берега, – пояснил Гучков товарищам.
– Пошли в кубрик, друзья, – предложил боцман. – Может, кто хочет поспать. Время есть в запасе.
– Узнаю морское гостеприимство, – с одобрением сказал Гриднев. – Провожай, боцман…
Лейтенанты поднялись на мостик.
– Отдать швартовы! – распорядился Новосельцев.
Катер отошел от причала.
В открытом море погода оказалась свежее, но небо было чистое. Через час совсем стемнело, и над морем нависли звезды. Стоя на мостике, Глушецкий смотрел на небо, где, точно серебристая река, протянулся Млечный Путь. Несмотря на холодный ветер, сходить с мостика не хотелось.
– Прошел бы ты в мою каюту, поспал, – заметил ему Новосельцев. – До Крыма еще далеко.
– Я отлично выспался.
– Ну, смотри, тебе виднее. Одеты легко. У меня есть запасной реглан. Может, наденешь?
– Не возражаю.
Матрос принес кожаный реглан, и Глушецкий надел его поверх ватной куртки. Стало теплее.
– Шторм не предвидится?
– Синоптики угрожают. Говорят, что у крымского берега штормовая погода.
– Может захватить?
– Вполне.
Гридневу наскучило сидеть в кубрике, и он поднялся наверх. Около носового орудия он остановился и прислушался к песне, которую вполголоса пел командир Пушкарев. Певец сидел на корточках, прислонившись плечом к тумбе, и ни на что не обращал внимания.
Доля рыбацкая, жизнь незавидная,
Эх, тяжела и грустна,
Потом и кровью добытая,
Долгие ночи без сна…
Гриднев дождался, когда певец затих, и спросил:
– Балаклавский, что ли?
Пушкарев вскинул на него глаза.
– Как догадался?
– По песне. Слышал ее в Балаклаве у рыбаков. Правда, давненько, лет двадцать назад.
Он присел рядом с Пушкаревым.
– Рыбаком был, значит?
Пушкарев промолчал.
– Нравилось мне в Балаклаве, – продолжал Гриднев. – Бухта хорошая, и рыбаки отчаянные. Остался бы я там жить после гражданской войны, да жена не захотела, в деревню потянула. Да и мне, признаться, море наскучило за пять лет службы. Решил на земле осесть. Жил в деревне, а о Севастополе и Балаклаве долго тосковал. Тянуло меня туда, как телка к корове.
Видимо, тон, которым говорил Гриднев, подкупал комендора, и он со вздохом проговорил:
– И мое сердце туда рвется. А зачем – не знаю. Мне в Балаклаве не жить больше.
– Почему? – удивился Гриднев.
– Ничего родного не осталось там у меня, кроме камней, – голос у него звучал глухо и слегка дрожал. – Дом разбомбило, мать и двух братьев убило, отец погиб под Одессой. Невеста была, и ту, наверное, немцы в Германию увезли или погубили. После войны подамся куда подальше. А вернись домой, все будет напоминать.
Он опять замолк и отвернулся.
Близость крымского берега навела на воспоминания и Глушецкого. Там, за громадой воды, родной город, знакомые улицы, Графская пристань… Глушецкому вспомнился теплый весенний вечер на Историческом бульваре, тот самый вечер, когда он объяснялся в любви Гале Мартыновой, технику коммунального отдела. Если говорить точнее, объяснялся он не вечером, он с вечера до полночи водил ее по аллеям бульвара, не решаясь сказать про свои чувства. Лишь в полночь, когда Галя заявила, что у нее устали ноги и пора домой, он решился… Как будто недавно это было, а сколько событий за это время произошло!
– Подходим! – прервал его размышления Новосельцев.
Глушецкий подозвал Гриднева и приказал ему собрать всех разведчиков на палубе.
Матросы начали готовить к спуску шлюпку.
Не доходя метров двухсот до берега, катер застопорил ход.
– Гребцами пойдут боцман Ковалев и матрос Токарев, – сказал Новосельцев. – Они должны разведать дно у берега. Раньше здесь подход был хороший. Но за последнее время шлюпки, высаживающие разведчиков, не возвращаются. Это подозрительно…
– Да, тут что-то неладное, – согласился Глушецкий.
Шлюпку спустили па воду. В нее спрыгнули Ковалев и Токарев и стали по одному принимать разведчиков.
– Всех выдержит? – спросил Глушецкий.
– Вполне, – сказал Новосельцев.
До суши оставалось несколько метров, и вдруг шлюпка стукнулась о что-то. От удара она треснула, как скорлупа, и все сидящие в ней очутились в воде. Никто не ахнул, не вскрикнул. Ухватившись за руки, они молча вышли на берег, огляделись, привели в порядок оружие.
Несколько минут сидели недвижимо под скалой, настороженно прислушиваясь и дрожа от холода. Потом Глушецкий распорядился снять и выжать одежду.
Скручивая бушлат, Ковалев размышлял: «История! Камней тут нет… О что же ударилась лодка? Как проверить?»
Он подошел к Глушецкому и сказал:
– Разрешите проверить берег.
Глушецкий огляделся и, не заметив ничего подозрительного, махнул рукой.
Ковалев разделся, вошел в воду. Через несколько минут он выбежал из воды и, лязгая зубами, сообщил лейтенанту:
– Нашел!.. Надолбы подводные сделали немцы. Как ножи торчат. Хитро придумали.
Гриднев протянул ему флягу:
– Погрей нутро.
Ковалев сделал несколько глотков и стал растирать тело сырым бушлатом.
Глушецкий задумался:
– Что же теперь делать вам? Придется идти с нами. Шлюпку надо затопить, чтобы по ней не догадались о нашем визите.
Токарев и Семененко разыскали разбитую шлюпку, столкнули ее в воду и забросали камнями.
Когда они вернулись и доложили Глушецкому о том, что лодка затоплена, Ковалев произнес:
– А нам нельзя идти с вами, товарищ лейтенант.
– Почему?
– А кто доложит командиру о том, что разведчики высажены, что они пошли, не встретив противника, что немцы сделали подводные надолбы?
Сигнальный фонарик, взятый Глушецким с собой, раздавило при ударе шлюпки о подводную надолбу. Да и едва ли с катера заметили бы сигналы, ибо волны бились о берег, создавая мутную пелену из водяных брызг.
Глушецкий задумался. Доложить, конечно, нужно, чтобы не оставлять в неведении командира корабля, командование. Но как?
– Мы вплавь, – сказал Ковалев.
– Доберемся, – уверил Токарев.
Глушецкий несколько минут молчал. Шансов у моряков мало: шторм, волны крутые. Могут не доплыть. Но отговаривать не стал. Положил руку на плечо боцману, сказал:
– Счастливо доплыть…
Разведчики молча пожали им руки. Гриднев прижал Ковалева к груди, сказал:
– Вижу – лихие моряки, верю – доплывете. Ни пуха ни пера.
Разведчики скрылись в темноте.
Проводив их глазами, Ковалев и Токарев разделись и спрятали в камнях одежду и оружие. Согнувшись от холода, они молча пошли к берегу.
– Может, кто из нас не доберется… – сказал Ковалев. – Давай попрощаемся…
Они обнялись и поцеловались.
– Плыви за мной в кильватер, – сказал Ковалев и бросился в воду.
Он думал, что ледяная вода обожжет его, но тело, уже успевшее задубеть на холодном ветру, не почувствовало ожога…
Стоя на мостике, Новосельцев обеспокоенно всматривался в берег. Прошло уже немало времени, а гребцы не возвращались. Что с ними? В голову лезли тревожные мысли.
Как установить, что же произошло в действительности? Нельзя докладывать командованию, основываясь только на догадках. А если разведчики не на берегу?
«Скоро рассвет, нужно что-то придумать, – размышлял Новосельцев. – Но что? Подожду еще с полчаса, а потом придется уходить».
Неожиданно за бортом раздался сиплый голос.
– Концы в воду! – обрадованно крикнул Новосельцев и бросился к борту.
Первым вытащили Ковалева. Ступив на палубу, боцман зашатался, как пьяный, передергиваясь всем телом. Он хотел что-то сказать, но зубы его так стучали, что лейтенант ничего не понял. Токарева подняли через несколько секунд. Он пластом упал на палубу и не шевелился.
– Обоих в моторное отделение, – распорядился Новосельцев. -Растирать спиртом и влить внутрь.
Вскоре Ивлев доложил по переговорной трубке:
– Боцман говорит, что разведчики пошли. Шлюпку разбило около берега. Немцы устроили подводные надолбы. Ковалев нырял и установил это с точностью.
– Как их самочувствие?
– Отходят помаленьку.
Через двое суток морской охотник опять подошел к крымскому берегу.
Скрывшись в тень высокой скалы, он приглушил моторы и затаился. Все люди стояли наготове на своих постах.
Так прошел час, другой…
Новосельцев с нетерпением посматривал на берег, начиная испытывать тревогу за Глушецкого и его товарищей. Они должны быть тут, на берегу, с вечера. Что же случилось? Глушецкий, конечно, изучал не флору и фауну Крыма, могло произойти какое-нибудь несчастье.
– На берегу огонек, – доложил Шабрин, прерывая размышления командира.
Действительно, на берегу мелькнул узкий луч, потух, снова зажегся. Новосельцев прочел условный сигнал и приказал спустить шлюпку. Гребцами сели Ковалев и Румянцев. Вскоре они вернулись. На борт поднялись семь человек. Глушецкий подошел к мостику, подал Новосельцеву руку и торопливо сказал:
– Давай полный вперед. Нас ищут.
– Сейчас газанем, – весело отозвался Новосельцев. – Что за пассажира привели?