– Пленный офицер.
– Ого! – не удержался от восклицания Новосельцев.
Разведчики и пленный спустились в кают-компанию. Новосельцев подозвал боцмана и распорядился, чтобы разведчиков накормили.
Спустя некоторое время, когда вражеский берег был далеко, Новосельцев, оставив за себя на мостике боцмана, пошел проведать разведчиков. Они уже закончили ужин и курили. Новосельцев с любопытством посмотрел на фашистского офицера, сидевшего с краю и жующего хлеб с маслом. Он впервые так близко видел живого гитлеровского офицера.
– А стоило ли этого типа кормить маслом? – спросил он, недобро щурясь.
– Этого стоит покормить, – сказал Глушецкий.
– Сам сдался, – заметил Семененко, закручивая цигарку необычных размеров.
Собиравший посуду со стола Наливайко округлил глаза-пуговки:
– Интересно… что ж ему – климат крымский не понравился?
Пленный перестал есть, поднял круглое лицо и, глядя на Новосельцева светло-голубыми глазами, со спокойным достоинством сказал на русском языке:
– Я не хочу воевать за сумасшедших. Я не фашист.
– Вот как! – удивился Новосельцев. – Не все немецкие офицеры, оказывается, мыслят одинаково.
– Не все, – подтвердил Глушецкий. – После Севастополя появились такие. Это – радует.
– Что ж, – усмехнулся Новосельцев, обращаясь к офицеру. – Вот и кончилась для вас война. Поживете в лагере, а потом нах хаузен, в родной фатерланд. Жизнь сохраните…
– Для меня война не закончилась, – нахмурившись, довольно резко ответил офицер. – Теперь я буду воевать за свободную от фашистов Германию.
– Как вы это мыслите? – заинтересовался Новосельцев.
Офицер пожал плечами:
– Пока сам не представляю.
– Вы кадровый офицер?
– Почти что.
Разведчики зевали, и Новосельцев приказал Наливайко провести их в кубрик. Немецкому офицеру предложил пустующую каюту помощника. Офицер с улыбкой поблагодарил и сказал:
– Верьте – немцы разные.
Новосельцев, однако, закрыл каюту на ключ, едко заметив:
– В плену они все вежливые.
В кают-компании остались Новосельцев, Глушецкий, Гриднев и Семененко.
Гриднев и Семененко стали расстилать пробковые матрацы.
– Занимай мою каюту, – предложил Новосельцев Глушецкому. – Мне отдыхать не придется до прихода в базу.
Глушецкий прошел в каюту, сел на узкую койку, зевнул и потянулся:
– Устал, как гончая собака.
– Удачно все сложилось? – спросил Новосельцев.
Николай утвердительно кивнул головой.
– А где ты подцепил фашистского офицера?
– Около Феодосии. Не знаю, что он делал в горах, но, увидев нас, замахал фуражкой и пошел навстречу.
– Интересно, что за тип.
– Его отец профессор в Берлинском университете. Крупный специалист по химии. С сыном был в ссоре.
– Почему же все-таки он сдался в плен?
– Он объяснил это тем, что война не может принести победу Германии и что Германии грозит участь Римской империи. Гитлер и его клика, по его мнению, бездарнейшие авантюристы, разжигающие низменные чувства в народе и ввергающие немецкий народ в бездну. Пока не поздно, надо спасать немецкий народ от гибели.
– Толково рассуждает, – согласился Новосельцев. – А что в Крыму происходит?
– Становится крымским ханством, – усмехнулся Глушецкий. – Немцы привлекли на свою сторону татарских буржуазных националистов из разгромленных в свое время организаций «Миллифирк» и «Курултай». В Симферополе создан «мусульманский комитет». Председательствует в нем сын бывшего кулака Курт Сеитов, его заместителями являются сын торговца Абдурешитов и националист Керменчеклы. Членами комитета состоят бывший помещик Аблямитов и буржуазные националисты Шевкет и Куртиев.
– Ты помнишь фамилии всех гадов? – изумился Новосельцев.
– Приходится. Разведчик обязан держать в памяти все, что видел и слышал.
– Не узнал, что в Севастополе происходит?
– Кое-что партизаны сообщили, – оживился Глушецкий. – Зверствуют гитлеровцы, вешают, расстреливают, но спокойно себя не чувствуют. По ночам боятся ходить по улицам. Из развалин стреляют, бросают гранаты. Не покорен Севастополь!
– Не склонил, выходит, голову, – с удовлетворением произнес Новосельцев. – Об отце узнал?
– Спрашивал, – вздохнул Глушецкий. – Не знают. А вот о биологической станции, на которой я работал, рассказали. Варвары! Они устроили в здании станции склад и казарму, а оборудование выбросили на лом. Вскоре из-за неосторожности какого-то паршивца произошел пожар, истребивший все имущество, библиотеку, музей. Крыша обвалилась. В общем, теперь это обугленные развалины. Станции не стало. А она существовала с 1871 года. Одним из основателей ее был Миклухо-Маклай.
Наступал рассвет. На море спустился холодный туман, от которого вахтенные матросы поеживались. Унылая серая мгла заволокла все кругом, невозможно было разобрать, где кончается море и начинается небо. Новосельцев приказал сбавить ход корабля.
И вдруг раздался тревожный голос Шабрина:
– Мина у левого борта!
Новосельцев взглянул за борт и испуганно отпрянул. На расстоянии не более метра в воде качался рогатый шар. Рога то оголялись, то вновь скрывались под водой. Отходить назад было поздно: струя воды обязательно бы качнула мину и ударила о катер. Вперед двигаться тоже нельзя – мину затянет под винт. Несмотря на испуг, Новосельцев успел моментально поставить ручки машинного телеграфа на «стоп».
Но он не успел решить, что предпринять дальше, как стоявший у леера Пушкарев, скинув бушлат, быстро спустился за борт. Осторожно толкая руками мину, он повел ее вдоль корпуса корабля. Все, кто находился на палубе, с замиранием сердца следили за каждым движением комендора и мины. Новосельцев, поняв замысел Пушкарева, подбежал к борту, готовый сам прыгнуть в воду, чтобы помочь ему.
Но вот мина уже за кормой. Пушкарев несколько раз толкнул ее, чтобы она отплыла подальше. Когда расстояние между ней и катером увеличилось метров до десяти, все облегченно вздохнули. Пушкарев поплыл к катеру. Через минуту он уже стоял на палубе.
Катер медленно двинулся вперед.
Новосельцев подбежал к Пушкареву, обнял и поцеловал:
– От всей команды – сердечное спасибо!
Комендора бил озноб, и Новосельцев распорядился:
– В моторное отделение…
Вскоре мина исчезла в туманной пелене. Новосельцев хотел было взорвать ее, но не решился. Видимости при тумане не было никакой, мину за два десятка метров уже не видно, а стрелять по ней на близком расстоянии опасно.
Через два часа морской охотник вошел в бухту.
Один мотор на катере Новосельцева давно барахлил. Нужно было сделать полную переборку и заменить изношенные детали. Но деталей на складе не имелось, и ремонт мотора откладывался со дня на день. Сегодня, когда катер пришел в базу, дивизионный механик обрадовал Ивлева сообщением о том, что на складе появились детали.
Катер поставили на ремонт. Новосельцев был доволен, что наконец-то найдется время отдохнуть и можно завтра отметить день рождения комендора Пушкарева. О подвиге Пушкарева он доложил Корягину, и тот тут же заполнил наградной лист и пошел с докладом к контр-адмиралу. Вскоре он вернулся и сообщил:
– Контр-адмирал подписал приказ о награждении Пушкарева орденом Красной Звезды.
«Вот это будет хороший подарок ко дню рождения», – подумал Новосельцев, выходя из штаба.
Около склада с химическим имуществом он увидел капитана Уздякова, и у него появилась неожиданная мысль.
Уздяков приветливо протянул Новосельцеву руку и сказал:
– В штабе мне сказали, что двух человек с вашего корабля наградили.
– Трех, – поправил Новосельцев.
– Кого же еще?
– Медалью «За отвагу» наградили боцмана Ковалева и матроса Токарева, а сегодня подписан приказ о награждении орденом комендора Пушкарева.
– И вы, конечно, надеетесь на орденок.
– Пока не думаю об этом.
– Бросьте скромничать, Виктор Матвеевич, – щуря маленькие глаза, с вызовом проговорил Уздяков. – Кому другому, а мне бы вы так не говорили. У каждого в душе тщеславное желание иметь побольше орденов, чин повыше, должность поспокойнее.
– Не у всех…
– Шиллер писал, что миром правят любовь и голод. Каждый борется за теплое место на планете. Так оно было, есть и будет. Все повторяется, дорогой мой Виктор Матвеевич.
– Шкурники, стало быть, все? – начиная сердиться, спросил Новосельцев.
Будь Новосельцев равным по званию и должности, он отчитал бы его сейчас. Но какое право имеет лейтенант делать замечание капитану? Не положено по уставу.
«А наплевать мне на то, о чем он думает», – решил Новосельцев, вспомнив о цели, с которой он подошел к Уздякову.
– У меня просьба к вам, товарищ капитан, – сказал он. – Премного буду благодарен вам, если удовлетворите ее.
– Пожалуйста, – насторожился Уздяков, не любивший, чтобы к нему обращались с просьбами.
– Мне нужно к завтрашнему дню четверть хорошего вина.
Уздяков догадливо улыбнулся:
– Понятно. Катер на ремонте, а командир…
– Вот именно, – нетерпеливо подтвердил Новосельцев. – Могу я рассчитывать на вас?
– Удружу, – уже покровительственным тоном сказал Уздяков. – Вечером пришлите ко мне матроса.
– Спасибо, – подал руку Новосельцев и, довольный, пошел на корабль.
После обеда лейтенант уволил на берег почти половину команды. С каждым из увольняемых он побеседовал наедине – о подарках имениннику. Сам Пушкарев не знал о том, что товарищи собираются отметить день его рождения. Настроение у него было прескверное, и он мечтал напиться на берегу. Но, по-видимому, командир предвидел это и на берег его не отпустил, а поставил дежурным по кораблю. В полночь Пушкарева сменили.
Проснувшись утром, Пушкарев увидел в кубрике командира отделения мотористов Харитона Окального, комендора кормового орудия Афанасия Акульшина, Дюжева, Шабрина, Наливайко. Баянист сидел с баяном на коленях.
– Музыка! – воскликнул Дюжев, заметив, что Пушкарев проснулся.