Душко заиграл туш, а Дюжев, Шабрин и Наливайко подскочили к нему и стали теребить за уши, приговаривая со смехом: «Расти большой, расти большой». Не поняв, в чем дело, Пушкарев рассердился и стал ругаться. Тогда Окальный отстранил рукой товарищей и сказал:
– Не серчай, Серега. Сегодня твой день рождения, ну мы и решили тебя поздравить.
Пушкарев сел на койку и оторопело обвел всех глазами.
– Это вы серьезно? – спросил он.
– От души! – воскликнул Дюжев. – Глянь-ка, что у тебя под подушкой.
Пушкарев поднял подушку и ахнул от изумления.
– Вот это подарок от командира – книга Николая Островского «Как закалялась сталь», – стал перечислять подаренные вещи Дюжев. – Это зажигалка от Антона Румянцева. Этот обеденный агрегат – складная ложка и вилка от нашего уважаемого кока Кирилла Наливайко. А вот часы со светящимся циферблатом. Наши мотористы купили их вчера на базаре и дарят тебе. А вот еще подарок – кисет из бархата с вышивкой шелком: «Отважному черноморцу от Нади».
– А что за Надя? – насторожился Пушкарев.
– Есть такая знакомая мне особа. А вот подарок от меня, – и Дюжев вытянул из-под койки вещевой мешок, наполненный яблоками. – Собственно говоря, деликатно выражаясь, – слегка смущаясь и косясь на Шабрина, поправился он, – это не от меня, а от колхозников. Вчера, как мне дали увольнительную, я проведал сначала Токарева. Парень на днях вернется, у него не воспаление легких, а грипп. От него я пошел к Наде. Долго у нее не пришлось, к сожалению, задержаться, поссорились немного. Забрал я у нее кисет и ушел. Смотрю, время еще в достатке. Решил сходить к Лене.
– Это еще зачем? – с подозрением спросил Шабрин.
– Ты, Максим, не серчай. С твоей Леной у меня было чисто деловое свидание.
Все в кубрике рассмеялись, а Шабрин покраснел и поперхнулся.
– Честное слово, Максим, – заверил Дюжев. – Она же дочь колхозного бригадира. Дай, думаю, насчет каких-нибудь фруктов для нашего именинника переговорю. Пришел и папашу ее дома застал. Обсказал ему все, как полагается. Пошел он к председателю – и вот результат!
Пушкарев сидел, смущенно поводя глазами и придерживая левой рукой подарки. Он был явно растерян и растроган.
– Как же так, ребята? – протянул он дрогнувшим голосом и неожиданно признался: – А я думал сегодня уволиться на берег и нализаться у какой-нибудь шинкарки.
– Какая проза, – усмехнулся Румянцев. – Надо культурненько…
– Верь, Сергей, – сказал Окальный, – у тебя есть друзья, и друзья верные. Лишь бы ты был добрым товарищем.
– Спасибо вам, братишки! Э, да что там говорить, – махнул рукой Пушкарев.
В люк просунул голову Ковалев.
– Командир приглашает всех в кают-компанию, – сообщил он. – Коку приступить к исполнению своих обязанностей.
Маленькая кают-компания не вместила всю команду катера. Несколько человек остались за дверями и разместились у входа.
Пушкарев сидел рядом с командиром, смущенный и улыбающийся. На столе красовалась большая бутыль с вином, оплетенная лозой. Новосельцев кивнул боцману и, когда тот разлил вино по стаканам, встал.
– Товарищи матросы и старшины! – сказал он, слегка улыбнувшись. – Сегодня мы решили отметить день рождения нашего комендора Сергея Пушкарева. Он недавно служит у нас, но мы уже убедились, что это настоящий моряк, и мы приняли его в свою морскую семью. Друзья преподнесли ему подарки. Но об одном подарке он не знает. Вчера контр-адмирал подписал приказ о награждении Сергея Макаровича Пушкарева орденом Красной Звезды. Поздравляю с высокой наградой.
Пушкарев встал и срывающимся голосом произнес:
– Служу Советскому Союзу!
– Подписан также приказ о награждении медалью «За отвагу» боцмана Ковалева и матроса Токарева.
Все зааплодировали. Боцман, чтобы скрыть волнение, начал приглаживать свои усы.
– Предлагаю выпить тост за нашего именинника и пожелать ему прожить счастливо трижды столько, сколько он прожил! – закончил Новосельцев и чокнулся стаканом с Пушкаревым.
Все выпили. Закусили хлебом с маслом и яблоками.
Тут из каюты помощника вышел Наливайко в фартуке и с белым колпаком на голове. Обеими руками он держал поднос, на котором красовался торт. По краям торта горели двадцать пять маленьких разноцветных елочных свечей. Посередине его была сделана кремом надпись с вензелем: «Дорогому Сергею от друзей».
Весело поблескивая глазами-пуговками, Наливайко торжественно поставил торт перед именинником и сказал:
– Взамен именинного пирога. Сделан в содружестве с коком береговой базы. Пальчики оближешь…
Пушкарев разрезал торт и подал каждому по куску.
Новосельцев откусил торта и округлил глаза в недоумении. Торт был соленый-пресоленый. Глянув на людей, лейтенант чуть не расхохотался. Все пробовавшие торт сидели с перекосившимися лицами и открытыми ртами, но вежливо молчали.
– Товарищ Наливайко, – сказал тогда лейтенант, – откусите и разжуйте кусочек торта.
Ничего не подозревающий кок откусил большой кусок, и вдруг его круглое лицо вытянулось. Торопливо проглотив кусок, он растерянно сказал:
– Не может быть…
Тут раздался такой хохот, что, казалось, катер закачался.
– Я не солил, торт делался без соли. Вместо сахара, наверное, по ошибке… Вы крем слизывайте, он без соли…
Но голос Наливайко потонул в раскатах хохота.
– Пальчики оближете, – мрачно изрек Дюжев, подливая масло в огонь.
Незадачливый кондитер сконфуженно мигал и переминался с ноги на ногу…
О пышных именинах комендора в тот же день стало известно всему дивизиону. В полдень на катер пришел замполит Бородихин.
Он подошел к Новосельцеву с таким видом, словно вызывал бороться.
– Так, – сердито тряся головой, буркнул он. – Комиссары отменены, а замполиты? Отвечай!
Новосельцев в недоумении произнес:
– Вам виднее, товарищ комиссар… Замполиты, по-моему, еще существуют…
– А командир корабля обязан ставить в известность замполита о проводимых массово-политических мероприятиях?
– А я всегда сообщаю вам.
– А почему об именинах комендора ничего не сказал?
– Так это же не массово-политическое мероприятие, а просто именины.
– Для кого просто именины, а для кого мероприятие. Это одна из форм массово-политической работы.
И замполит неожиданно рассмеялся.
– Действительно, резиновое словечко из лексикона политработника. Пойдем, однако, вниз, а то на палубе холодно, – беря лейтенанта под руку, сказал он. – Расскажешь, как это было.
Они спустились в командирский отсек. Выслушав рассказ Новосельцева, Бородихин дважды повторил:
– Славно, славно…
– Сегодня Пушкарев веселый. Отпустил его на берег.
Бородихин укорил лейтенанта за то, что он не поставил его в известность накануне. Можно было еще лучше отпраздновать день рождения комендора.
– Речей было бы больше, – усмехнулся Новосельцев. – А чем больше речей, тем официальнее, суше получается. Мы по-домашнему.
– И парторг катера мне ничего не говорил. Нехорошо! Давай договоримся по-человечески, как любит выражаться твой Ивлев, что будете советоваться. А именины мы, пожалуй, и на других кораблях проведем. Смысл в них глубокий…
Только замполит ушел, как на катер пожаловал Школьников. Новосельцев был в рубке, делал записи в журнале.
– Что это ты писаниной занялся? – удивился Школьников.
– Приходится, – поморщился Новосельцев. – Помощника нет, а все журналы надо вести. А их не меньше, чем на большом корабле. Трудно в ажуре держать все.
– Чего же не требуешь помощника?
– Требую. Обещают.
– Слух прошел, Виктор, что ты коллективную пьянку организовал. Есть в этом доля правды?
– Есть, – рассмеялся Новосельцев и рассказал об именинах комендора.
Школьников пожал плечами и развел руками.
– Ну зачем ты, Виктор, разводишь панибратство на корабле? Дойдет до того, что матросы будут называть своего командира на «ты» и братишкой. То-то дисциплина будет…
– Знаешь что, Владимир, – вскипел Новосельцев. – Иди со своими нравоучениями… подальше. Я стремлюсь, чтобы дисциплина была сознательной, а не палочной, чтобы каждый матрос любил корабль, как родной дом. Попробуй после именин перевести Пушкарева на другой корабль. Он до командующего флотом дойдет с рапортом, чтобы вернули его на мой корабль. Сухарь ты, Владимир!
Школьников поджал тонкие губы.
– Напрасно кипятитесь, товарищ лейтенант, – с подчеркнутой холодностью сказал он. – Рекомендовал бы прислушиваться к советам товарищей-командиров. О матросах, конечно, надо заботиться, но не переходить границы. Я бы на твоем месте поступил не так.
– А как? – покосился Новосельцев.
– Я бы перед строем объявил Пушкареву о награждении, а потом поздравил бы его с днем рождения и сказал, что разрешаю его друзьям отпраздновать именины. Разрешил бы и вино. Но сам бы не участвовал. Я должен стоять выше. Для матроса командир высшее существо, он должен думать о своем командире как о необыкновенном человеке.
– Высшее существо… Тьфу! – поморщился Новосельцев. – Ты, может быть, и высшее, ты же адмиральский сын. А я не высшее, а сын рабочего. Ты забываешь, что многие командиры, в том числе и адмиралы, вышли из матросов.
– Я этого не отрицаю, но надо признать, что поднимаются до уровня командира одиночки, а не все.
Новосельцев горестно вздохнул:
– Хороший ты моряк, Владимир, а душа у тебя засушенная. Черт знает, где ты набрался таких убеждений. Учились как будто вместе. Но я не помню, чтобы нам преподавали такое.
– Нельзя все время быть на уровне курсанта.
– Опять не то, – сказал Новосельцев. – А я скажу тебе, что замполит одобрил, как мы провели день рождения. Что скажешь на это?
– Напрасно, – хладнокровно произнес Школьников. – Ну, хватит об этом. У меня есть к тебе просьба. Одолжи денег. Буду сопровождать транспорт до Батуми. А там, как ты знаешь…
– Живет Маргариточка-цветочек, – подхватил Новосельцев и заулыбался, вспомнив невысокую хрупкую девушку с худеньким лицом, с ясными глазами.