Начальник разведки впервые назвал его по имени, и Глушецкий отметил это как знак особого расположения.
– Оправдаю доверие! – ответил он.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Несколько дней подряд моросил мелкий, холодный дождь.
Все казалось серым – и земля, и деревья, и небо, и море. Скучная погода! Красивые дворцы курортного города потускнели и казались вымершими. Ночью Сочи погружался во мрак. Осмелевшие шакалы спускались с гор и бродили по городу. Странно и жутко было слушать их вой на когда-то оживленных улицах.
Закутавшись в шерстяную шаль, Мария Васильевна с утра до вечера сидела за швейной машиной и не спеша шила. Время от времени она прятала руки под шаль и с грустью посматривала на окна.
«Скорее бы весна», – думалось ей.
В квартире было не топлено, и от этого все выглядело неуютным. Не хватало дров. Печь затапливалась только раз в сутки, когда наступала пора готовить обед.
Мария Васильевна целыми днями оставалась одна. Галя с утра уходила на курсы, а после обеда – в госпиталь. Домой возвращалась поздно. Тимофея Сергеевича тоже нельзя было застать дома ни днем, ни вечером. Он штатный пропагандист горкома партии и каждый вечер читал в госпиталях по крайней мере по две лекции. Домой приходил усталый, но виду не показывал, бодрился. За ужином сообщал Марии Васильевне сводку Совинформбюро и все новости за день. Однажды вечером Тимофей Сергеевич увидел ее за шитьем.
– А, распашоночка, – приглядевшись, сообразил он. – Для внука?
– Все едино – для внука или внучки, – ответила Мария Васильевна. – Не из чего шить, и купить негде. Теперь все для солдат выпускается, а не для грудных детей.
– Постой-ка, Маша. – Он задумался. – Моя старуха тряпкам уделяла немалое внимание, как и положено женщинам. Давай-ка пошарим по сундукам и гардеробам, может быть, что и осталось.
Поиски увенчались успехом, и Мария Васильевна неожиданно оказалась обладательницей разного добра для шитья. Теперь она, как только Тимофей Сергеевич и Галя уходили, садилась за швейную машину и шила распашонки, нагруднички, чепчики, теплые рубашки.
За долгий одинокий день много мыслей приходит в голову. Сначала Мария Васильевна припоминала новости, рассказанные за ужином Тимофеем Сергеевичем, потом думала о муже, о сыне, о Гале.
Во второй половине дня пошел мокрый снег, и Мария Васильевна решила, что такая же погода, вероятно, и в Севастополе.
Как там чувствует себя Савелий? Неугомонный старик! Сидит, наверное, в нетопленом, разрушенном доме, дрожит и чертыхается. Ругаться-то он мастер. Всегда кого-нибудь ругал…
Стенные часы мелодично отбили два раза. Мария Васильевна посмотрела на них, отложила шитье и стала растапливать печь. Когда дрова разгорелись, она села поближе к огню и принялась чистить картофель.
Высыпав его в кастрюлю, Мария Васильевна пошла в кладовую и принесла мешочек с пшеном. Она отмерила стаканом нужное количество зерна и начала выбирать пинцетом соринки.
В кухню вошла, не постучавшись, соседка Людмила Власьевна, полная женщина с расплывшимися чертами лица, на котором раньше всего бросались в глаза накрашенные и толстые, словно ужаленные пчелами, губы. Мария Васильевна не любила ее, но вынуждена была терпеть, ибо Людмила Власьевна оказалась довольно оборотистой женщиной, у нее можно купить сахар, масло и другие дефицитные продукты. А Мария Васильевна по силе возможности старалась заготовить продукты для Гали и ее будущего ребенка и рассчитывала, что Людмила Власьевна поможет ей в этом.
Прикрыв за собой дверь и бросив любопытный взгляд в комнату, Людмила Власьевна нараспев произнесла:
– Здравствуй, соседушка.
– Здравствуй, – довольно сухо ответила Мария Васильевна, не отрываясь от дела.
Соседка опустилась на стул, по привычке вздохнув: «Ох, дела, дела грешные». Некоторое время она молчала, наблюдая, как ловко старушка орудует пинцетом. Но долго молчать эта женщина не могла. Мясистые ее губы сами начинали шевелиться и заставляли их обладательницу сначала беспокойно ерзать, а затем выпаливать со скоростью автомата обойму слов. На базаре ее так и звали – Людмила-автоматчик.
Так случилось и на этот раз. Заерзав на стуле, отчего тот заскрипел, она протараторила:
– Ох, какие ненадежные сейчас мужчины. Обманщиков развелось, как клопов в грязной квартире.
Мария Васильевна хоть и не любила соседку, но слушала с любопытством, удивляясь, как у нее быстро вылетают слова и как все события в ее изложении приобретают какой-то странный характер.
– Мужчины разные бывают, – обронила Мария Васильевна.
– Ох, и не говорите! – всплеснула полными руками Людмила Власьевна. – Уж такие есть преподлые… А все война! Война испортила мужчин. Не стало прежней деликатности.
Но Мария Васильевна не поддержала разговор об испорченных мужчинах, и Людмила Власьевна умолкла.
Несколько минут она грызла семечки, наблюдая, как хозяйка готовит обед. Но вот губы ее опять зашевелились:
– Скоро Галина разрешится?
– Должно скоро.
– Важно, чтобы ребенок на отца походил. А то, знаете, бывает так: не похож ребенок на отца – и развод, дескать, не его ребенок, с другим прижила…
– Типун тебе на язык, – рассердилась Мария Васильевна. – Чего мелешь!
Людмила Власьевна не обиделась, лишь лениво усмехнулась.
– Зашла узнать, не передумали ли вы? – минуту спустя спросила она, будто между прочим.
– Передумывать не приходится. – Мария Васильевна вздохнула. -Галю подкармливать надо, мыло на пеленки запасти.
– Завтра принесу. Для хороших соседей я всегда рада сделать приятное.
– Много ли денег приготовить?
Людмила Власьевна равнодушным голосом, в котором сквозило пренебрежение к такой прозаической вещи, как деньги, проговорила:
– Деньги – ерунда… У Гали я заметила брошку с рубином. Ей она ни к чему. Замужней женщине, когда муж в отлучке, даже неприлично прихорашиваться…
В это время открылась дверь и вошел Тимофей Сергеевич. Тяжело отдуваясь, он снял пальто, кепку, прошел на кухню и сел на стул. Лишь после этого сказал:
– Добрый вечер… Уф, уморился. С десяток километров отмерил. Под дождь попал к тому же. Прескверная погода.
– Ноги попарить надо, – тоном, не терпящим возражения, заявила Мария Васильевна. – Сейчас поставлю греть кастрюлю с водой.
– Что-то интересное случилось? – с оживлением спросила Людмила Власьевна.
– А как же! Есть интересные события. – Тимофей Сергеевич прищурил черные с желтым ободком глаза. – Здорово трудятся люди! Был сегодня на одном предприятии. Там, начиная от директора и кончая рабочими, все женщины…
Заметив равнодушие на лице Людмилы Власьевны, он иронически усмехнулся:
– Впрочем, вас подобные новости не интересуют, насколько мне известно. Вам хотелось бы знать, кто сошелся, кто разошелся, кто кому изменил. Но у меня, к сожалению, таких новостей нет. – Он с горестным видом развел руками. – Извините великодушно…
Людмила Власьевна поднялась и с невозмутимым видом кивнула головой:
– Мне пора, – и вышла.
Когда за ней захлопнулась дверь, Тимофей Сергеевич сказал:
– Воинствующая обывательница.
– Обыкновенная баба, – снисходительно заметила Мария Васильевна.
– Чего она ходит?
– Она развлекает меня, – улыбнулась Мария Васильевна. – Вы все на людях, а я одна.
Она стала собирать на стол.
– Надо бы Галю подождать, – заметил Тимофей Сергеевич.
– Я ей оставила. Весь день, верно, голодный?
– Как волк, – признался он.
Она налила ему тарелку горячего супу.
– Кушай. На второе пшенная каша с постным маслом.
– О, преотличнейший обед! А что же ты?
– Я подожду Галю…
После обеда Тимофей Сергеевич сел в кресло и стал читать принесенные с собою газеты. В правой руке он держал красный карандаш, которым подчеркивал заинтересовавшие его статьи.
Стемнело. Завесив окна, Мария Васильевна включила свет и села на диван.
– Что там в Сталинграде? – спросила она.
– Громят! – отозвался Тимофей Сергеевич. – Вот послушай-ка одну статью.
Прочитав, он уверенно заявил:
– Наша победа будет! Наша!
– Где там наша. Загнали нас в горы, – возразила Мария Васильевна.
– А мы с этих гор прыжок сделаем прямо на хребет фашистскому зверю.
– Ой, даже не верится. Силен басурман…
В дверь постучали.
– Войдите, – сказал Тимофей Сергеевич, не вставая со стула.
Дверь открылась, и на пороге показался улыбающийся Николай с вещевым мешком в руке. Увидев сына, Мария Васильевна обомлела, не в силах подняться с дивана и не находя нужных слов.
– Ой, сыночек, – выговорила она наконец и лишь после этого обрела силу встать и броситься ему на грудь со словами: – Коленька! Живой!
– Живой, мама, живой, – обнимая ее, произнес он, стараясь скрыть волнение.
Она подняла на него затуманенные глаза. Он нежно прижал к груди ее седую голову и поцеловал.
Тимофей Сергеевич встал и начал усердно протирать очки. Встреча сына с матерью взволновала и его. Какая была бы радость, если бы вот так же неожиданно появился его сын – летчик! Может быть, так вот и будет.
– И не раненый, Коленька? – спросила Мария Васильевна, кладя ему руку на плечо и опять заглядывая в глаза.
– Целый и невредимый, – улыбнулся Николай и шагнул к Тимофею Сергеевичу. – Здравствуйте, дядя Тима.
Старик обнял его, затем отступил на шаг и, осмотрев, с одобрением проговорил:
– Загорелый, обветренный. Сразу видать, что настоящий фронтовик. Ну, снимай шинель.
А мать уже засуетилась.
– С дороги, верно, устал, проголодался. Умывайся, а я подогрею обед, – приговаривала она, торопливо вынимая из буфета тарелки.
Николай разделся, умылся и сел на диван.
– А где Галя? – спросил он, оглядываясь.
– Да все на курсы да в госпитали ходит, – вздохнула мать. – Непоседа!.. Скоро придет.
– В командировку пожаловал или в отпуск? – поинтересовался Тимофей Сергеевич, садясь рядом с Николаем.