Вопросов оказалось немало. Ответив на них, Корягин распорядился:
– Всем командирам и политработникам идти на катера и готовить материальную часть и личный состав для выполнения боевого задания. В восемнадцать часов прибыть ко мне с докладами.
Выйдя из штаба, Новосельцев бегом бросился к эллингу, где находился его катер. На палубе не было ни одного человека. Спустившись в моторное отделение, он услышал голос Ивлева. Здесь находились не только мотористы, но и электрик, акустик, рулевые, комендоры.
– Моторный отсек – сердце корабля, – с убеждением говорил механик. – Мотор – это не бесчувственное железо. У каждого мотора есть свой характер, надо его изучить. Мотор может сердиться. Хочешь, чтобы он был в хорошем расположении духа, ухаживай за ним, давай вовремя по норме масла и горючее.
Ивлев всегда говорил о моторах как об одушевленных предметах, и это нравилось Новосельцеву. На такого механика можно положиться.
За эти трое суток Ивлев осунулся и еще больше похудел, рыская по складам, отыскивая необходимые материалы, «омолаживая» изношенные, отработавшие свой срок части. Он сумел в эти дни привлечь к ремонту не только мотористов. С его помощью рулевой Дюжев и Рекунов заменили аварийный привод перекладки рулей, состоявший из сложной системы талей, простым рычагом-трубой. При переходе на аварийное управление достаточно насадить этот рычаг на головку баллера руля – и можно действовать им, как обычным румпелем. Это значительно ускорит переход на аварийное управление и облегчит ведение катера по курсу, что в бою имеет немаловажное значение. Когда Новосельцев рассказал об этом Корягину, тот посоветовал всем командирам катеров побывать на корабле Новосельцева.
Увидев командира, механик встал. Его руки и лицо были вымазаны отработанным маслом.
– Как дела? – спросил Новосельцев.
– Нормально, – ответил Ивлев.
– До наступления ночи не сможем привести в действие все моторы?
И Новосельцев с нетерпеливым ожиданием посмотрел на механика. Тот подумал немного и сказал:
– Не сможем.
– Получен приказ о высадке десанта под Новороссийск. Будет участвовать весь флот. А мы, выходит, в стороне останемся, – недовольным голосом произнес Новосельцев. – Затеяли мы капитальную переборку…
– Кто мог знать… – виновато сказал Ивлев.
В его голосе прозвучало плохо скрытое отчаяние.
– Если всю ночь поработаем, – решительно заявил он, оглянувшись на мотористов, – то к утру корабль будет готов.
Мотористы закивали головами в подтверждение слов механика.
– И мы поможем, – сказал Дюжев. – Все, кто понимает в моторах, эту ночку проведут здесь.
Новосельцев повеселел. Он прошел в каюту и присел на койку. «Сегодня меня наверняка поставят дежурным по штабу, – стал размышлять он. – Конечно, я не виноват, что не буду в море, но все же перед товарищами как-то неудобно. Драка, судя по всему, будет отчаянная».
Кто-то быстро спустился в командирский отсек и постучал в дверь каюты.
– Товарищ командир, – просунув улыбающуюся физиономию в приоткрытую дверь, торопливо проговорил Токарев, – вас просят.
И он так же быстро исчез.
Новосельцев поднялся на палубу и увидел Таню, одетую в ватные штаны и в ватный бушлат, на голову ее плотно была натянута шапка-ушанка.
– Ты? – удивленно воскликнул он.
– Я. Здравствуй, – весело сказала Таня. – Еле разыскала.
Тут только Новосельцев пришел в себя и заулыбался.
– Как это хорошо, что пришла. Я даже очумел от радости.
– Так уж и очумел…
В ее черных глазах сверкнули веселые огоньки.
Новосельцев пригласил ее в каюту.
– Чаем угостишь?
– Обязательно.
– Я замерзла… Такая промозглая погода…
Войдя в маленькую каюту, Таня с интересом оглядела ее.
– На этой койке я спала! – воскликнула она, садясь. – Помнишь? А узкая какая! С нее можно свалиться даже в тихую погоду. Удивительно, что тогда я не свалилась. А столик…
Она смущенно умолкла, увидев на столике под стеклом свой портрет.
– Я тебе не дарила…
– Сам добыл, – в замешательстве проговорил Новосельцев.
Эту фотографию он самовольно вынул из альбома, когда однажды был в гостях у Тани за месяц до войны.
– Довоенный снимок, – Таня наклонилась над столиком. – Ой, какая была! Совсем девчонка. Какая смешная прическа! А платье!
Она невольно вздохнула, охваченная воспоминаниями.
– Ты сейчас еще лучше! – горячо произнес Новосельцев.
– Не говори глупостей, – Таня нахмурила брови.
Ей стало грустно. Фотография напомнила ей о беспечной и веселой юности, об отце, о хлопотливой матери, об уютном домике на Корабельной стороне. Все ушло в прошлое…
– На обороте есть надпись? – спросила Таня после минутного молчания. – Дай подпишу.
Новосельцев поднял стекло, вынул портрет и в нерешительности посмотрел на Таню, раздумывая. А вдруг она не вернет, скажет, что не дарила.
– Для меня эта фотография дорога, – тихо сказал он.
Таня улыбнулась, но улыбка у нее вышла печальной.
– Не отберу, Виктор. Только, чур, не читать, что напишу, до завтрашнего дня.
– Даю слово.
– А сейчас отвернись.
Новосельцев вышел из каюты и сказал матросу, чтобы кок принес чай.
Через минуту на столе дымился чайник. Виктор достал из шкафчика сахар и пачку печенья.
– Я так замерзла, – виновато проговорила Таня, торопливо наливая в стакан чай. – В твоей каюте тоже холодно. Неужели все время так?
– Нет, не всегда. Когда катер на ходу, тогда тепло. Сейчас ремонт. Может быть, хочешь вина?
– В чай две ложечки, – согласилась Таня. – Чтобы согреться, – и она смущенно улыбнулась.
Выпив два стакана чаю, Таня сказала:
– Пойдем к нам. У нас скоро будет митинг, потом концерт.
– Куда это – к нам?
– В куниковский отряд.
Новосельцев удивленно посмотрел па нее.
– Ты разве там? Куников же только добровольцев принимает.
– Я тоже добровольно записалась.
– И тебя Куников взял?
Таня обиженно поджала губы.
– А что я, хуже других?
Новосельцев сообразил, что сказал не то.
– Ты меня не поняла, – виновато сказал он. – Я хотел сказать, что тяжело тебе будет…
– Куников меня предупредил об этом… – И, не давая Новосельцеву времени для возражений, вынула из кармана расческу и предложила: -Дай я тебе сделаю прическу, – голос ее был весел и беззаботен. Она распушила волосы на его голове.
Лейтенант зажмурился от удовольствия.
– Может быть, на твоем катере придется высаживаться, – промолвила Таня, касаясь пальцами его лица.
– Мой не пойдет. На ремонте.
– Жаль, – с искренним огорчением сказала она. – Ты не ответил, пойдешь ли со мной в клуб?
– Сейчас не смогу, немного позже.
– Приходи попозже.
Таня спрятала гребешок, встала и взяла шапку.
– Мне пора. Проводи меня немного, – и посмотрела на него таким ясным взглядом, что Виктор не мог совладать с собой, обнял ее и быстро заговорил:
– Хоть раз поцелуй, Танюша… Ну, разреши…
Таня мягко отстранилась:
– Не надо, Витя, ведь я тебе говорила…
– Эх! – вырвалось у Новосельцева. – Какая ты непонятная! Ведь если любишь…
Таня грустно улыбнулась и закрыла рукой ему рот.
– Я все знаю, Витя. Но сейчас мы с тобой хорошие, хорошие друзья. Я верю тебе, а ты мне… а остальное после войны… Если любишь, дождешься…
Она подала ему руку. Он молча пожал ее, боясь почему-то посмотреть девушке в глаза.
Проводив Таню до дороги, Новосельцев вернулся на катер.
До самого клуба, где должен был состояться митинг, Таня шла с улыбкой. «Милый Виктор, он все-таки любит меня и верит по-прежнему!» Ей и самой хотелось броситься ему на шею и крепко поцеловать, так, чтобы голова закружилась. Но она сдержала себя. Нельзя нарушать клятву, данную после смерти отца и матери. В мире есть два великих чувства – любовь и ненависть. Сейчас советским человеком должна владеть только ненависть к фашистским захватчикам. А любовь следует приберечь до лучших времен, когда придет победа над врагом. Это так ясно. Почему Виктор этого не поймет?
Около клуба Таня неожиданно встретилась с капитаном Уздяковым. Она его сразу узнала и первой окликнула.
– О, кого я вижу! – с радостным изумлением воскликнул Уздяков. – Неужели Таня? Рад, рад приветствовать советскую Жанну д'Арк! – и он поднес руку к козырьку фуражки.
Таня смутилась и с укором заметила:
– Вы всегда, Илья Давыдович, преувеличиваете. Для чего такие сравнения?
Уздяков снисходительно улыбнулся:
– Гиперболы и метафоры скрашивают нашу серенькую жизнь.
– Я бы не сказала, что у нас жизнь серенькая.
– У вас – нет, а у меня – да. Вы – героиня, о вас в газетах пишут. А что я? Маленький военный чиновник, каждый день одно и то же. Тоска… Никаких ярких событий на жизненном пути, – он криво усмехнулся. – Кроме разве развода с женой. Остается одно – созерцать. А когда созерцаешь, в голову приходят сравнения, аналогии, вспоминаешь то, что было давным-давно, и видишь – ничто не ново под луной.
Таня обеспокоенно посмотрела на дверь клуба, около которой стояло несколько матросов. Уздяков заметил ее взгляд и сделал успокоительный жест.
– Еще командование не появилось. Давайте присядем. Я тоже пришел послушать.
Они сели на широкую скамью. Уздяков закурил папиросу и стал рассказывать, каким путем он оказался в Геленджике, какую должность занимает. Глядя на него, Таня вспомнила подругу Лену Баженову, пианистку из Дома флота. Лена пригласила ее на свою свадьбу. Муж Лены Илья Давыдович Уздяков сначала не произвел впечатления на Таню. Был он слишком массивен, какой-то квадратный, даже лицо квадратное, а глаза под белесыми бровями были маленькие. Но спустя некоторое время Таня перестала замечать его физические недостатки и прониклась к нему уважением. Он оказался начитанным знатоком древней истории. Как-то Уздяков показал ей свою библиотеку. «Мой отец, – сказал он, показывая старинные, потемневшие от времени, книги, – был большим оригиналом. Он преподавал историю в старой гимназии и любил книги древних писателей и философов. Я унаследовал его страсть». Велико же было удивление Тани, когда она, приехав перед войной на каникулы, узнала, что